Московские элегии

«Московские элегии» — сборник Михаила Дмитриева из 50 элегий, впервые опубликованный в 1858 году.

Цитаты

	В кубках чеканных гостям — со́ льду меды́ подавали; Чашник носил, а хозяин за ним, и кланялся в пояс. Чудные нравы! — Сядут за стол: пироги и похлёбки! Гуси, куря, что с подливкой, что ве́рчено, пря́жено, с луком! Пол-осетра под рассолом, пол-осетра с огурцами, Разные сырники, с мёдом оладья, кисель под шафраном; Вот и хозяйка выходит сама и потчует водкой!
	— «Бал», 6 августа 1845

Музы тогда ещё не были согнаны с холмов Парнаса; Феба и их имена призывались ещё в песнопеньях! Жрец опасался их слух оскорбить неразумною песнью! Дар песнопенья был всеми уважен, как данный от Бога; Люди считали поэта — высшим, чем прочие люди! <…> Просты сердцами мы были, как дети; а добрые старцы, Наши наставники, были у нас, как отцы, благосклонны; Но, как отцы, нас с собой не равняли, нам руку не жали! <…> Нынче не то! Собираются, где веселее! Нет старших, Нет молодых; все равны, и слабеют семейные связи! Нужен — ему и почёт; а не нужен — умри, и не вспомнят!

— «Воспоминание молодости», 1845

	Если уж шум, то хотел бы внимать неумолкному морю! Если уж быть одному, без друзей, то уж лучше в пустыне, В тёмном лесу, где не суетность гордая наша лепечет, А где шепчут листы, чуть затронет их ветер. — Тогда-то Каждый бы звук был картиной, звуком бы каждое чувство!
	— «Дума», 11 марта 1845

Что за народ! Без еды и без чванства им нет и гулянья! В рощу поедут — везут пироги, самовар и варенье. Ходят — жуют; поприсядут — покушают снова! Точно природа из всех им даров отпустила лишь брюхо, Не для них сотворив и поля, и пернатые хоры! <…> Мало им сырости, тьмы, и морозу, и чаю вприкуску; Мало трактирной возни, духоты и визгливых органов: Нет! и природу б ещё на купеческий лад переделать!

— «Купцы в роще», 16 января 1846

	Добрая наша Москва! говорят, что на старости любишь Сплетни ты слушать, молву распускать. <…> Нет, то уж время прошло, и молва от тебя не исходит! Нет! ты на старости любишь только спросить да послушать!
	— «Молва и сплетни», апрель 1846

	Грубая речь для потребностей дня лишь — их слух отверзает; Грубый житейский лишь быт — устремляет их жадные очи! Низко упал тот народ, где поэтам высоким не внемлют! Ниже ещё, где они не являются более миру! Там, где в народе немом замолчало высокое слово, Там невозможны — высокий полёт, ни великая жертва!
	— «Язык поэзии», 30 ноября 1845

О сборнике

Известно, что Москва — сердце России, и потому «Московские элегии» должны на всю Россию навести неописанное уныние: как же может быть иначе с страною, когда её сердце опечалено и ударилось в элегии! Нам невыразимо жаль бедную Россию! Что это вздумалось её сердцу так опечалиться? Ведь это — явление крайне мудрёное… Элегии в Москве! в добродушной, патриархальной, белокаменной, гостеприимной, златоглавой Москве! <…> В этой самой Москве вдруг, ни с того ни с сего, появляются элегии! Да что же с тобой, матушка, попритчилось? С чего на тебя такая тоска напала? Кто на тебя этакую напасть напустил? Скажи нам, наша родная, хлебосольная, златоглавая… <…> Добродушный поэт дошёл, после горького опыта жизни, до самого отчаянного скептицизма: ему представляется по временам, что Москвы нет… то есть она есть, но только в его воспоминаниях, — реального же бытия не имеет. Это убеждение так крепко в голове и сердце поэта, что уже ничем нельзя разрушить его… Напрасно вы станете ему показывать на народные гулянья, на пиры, сплетни, кремлёвские стены, карты, Марьину рощу, визиты и другие принадлежности московской жизни: ничто на него не действует освежающим образом. Очи его остаются омрачены туманом неверия, и он, в ответ на все ваши указания, только повторяет с сокрушением сердца: «Нет, это не Москва! Какая же это Москва! Разве Москва такая бывает! Нет, вот как я помню Москву, — до француза, — так то была настоящая Москва; а это что такое? Даже подобия Москвы не имеет».

— Николай Добролюбов, рецензия