Интервью Виктора Пелевина журналу BOMB

Интервью Виктора Пелевина журналу BOMB было взято Лео Кропывьянским в 2002 году.

Цитаты

	… Горбачёв был как раз человеком, давшим русским самую широкую свободу слова, которую они когда-либо имели. Другие не прибавили к ней ничего.
	… Gorbachev was exactly the person who gave Russians the widest freedom of speech they’d ever had. Others didn’t add anything to it.

	«Омон Ра». <…> Политический аспект этой книги не был для меня важен. Я не писал сатиру на советскую космическую программу, поэтому книга имела успех и в России, и за границей. Это был роман о взрослении человека в абсурдном и страшном мире.
	Omon Ra. <…> The political aspect of this book wasn’t really important to me. I didn’t write a satire of the Soviet space program, as the book was branded both in Russia and abroad. It was a novel about coming of age in a world that is absurd and scary.

Мне было около двадцати пяти, и я был аспирантом. Мне пришла в голову забавная мысль о секретных наследниках Сталина, до сих пор живущего в системе подземных пещер и туннелей под Москвой. Это не было первой забавной мыслью, пришедшей мне в голову, но это был первый раз, когда я решил её записать. Когда я сделал это, получился короткий рассказ. Я не могу сказать, что рассказ был очень хорош, но мне понравилось чувство, которое я испытывал, когда я его писал — это не было похоже ни на что, испытанное мной ранее. Так я начал писать короткие рассказы.

I was in my middle twenties at that time and was a postgraduate student. A funny thought came across my mind about secret heirs of Stalin still living in a system of underground caves and tunnels under Moscow. It wasn’t the first funny thought in my head but it was the first time I decided to put it down. As I was doing it, this thought developed itself into a short story. I can’t say that the story was very good, but I liked the feeling I got when I was writing it—it was like nothing else I knew. So I started to write short stories.

«Мастер и Маргарита». <…> Имеется выражение «не от мира сего». Эта книга была полностью не от сего советского мира. Злое волшебство любого тоталитарного режима основано на его предполагаемой способности охватывать и объяснить все явления, во всей их полноте, потому что объяснение — это управление. В этом состоит термин — тоталитарный. Но если есть книга, забирающая Вас из всего этого мира вещей, объясненных и понятых, она освобождает Вас, потому что ломает непрерывность объяснения и таким образом рассеивает его обаяние. Она позволяет Вам смотреть в других направлениях на мгновение, но этого мгновенья достаточно, чтобы понять, что все, что Вы видели прежде, было галлюцинацией (хотя то, что Вы видите в этих других направлениях, может быть другой галлюцинацией). «Мастер и Маргарита» были именно этим видом книги, и очень трудно объяснить её тонкое воздействие на тех, кто не жил в СССР. Книги Солженицына были очень антисоветские, но они не освобождали Вас, они только делали Вас ещё более порабощенными, поскольку они объяснили, в какой степени Вы раб. «Мастера и Маргариту» даже не потрудились назвать антисоветской книгой, но все же её чтение освобождает Вас немедленно. Она освобождает не от каких-либо конкретных старых идей, а скорее от гипноза всего порядка вещей.

The Master and Margarita. <…> There’s an expression “out of this world.” This book was totally out of the Soviet world. The evil magic of any totalitarian regime is based on its presumed capability to embrace and explain all the phenomena, their entire totality, because explanation is control. Hence the term totalitarian. So if there’s a book that takes you out of this totality of things explained and understood, it liberates you because it breaks the continuity of explanation and thus dispels the charms. It allows you to look in a different direction for a moment, but this moment is enough to understand that everything you saw before was a hallucination (though what you see in this different direction might well be another hallucination). The Master and Margarita was exactly this kind of book and it is very hard to explain its subtle effect to anybody who didn’t live in the USSR. Solzhenitsyn’s books were very anti-Soviet, but they didn’t liberate you, they only made you more enslaved as they explained to which degree you were a slave. The Master and Margarita didn’t even bother to be anti-Soviet yet reading this book would make you free instantly. It didn’t liberate you from some particular old ideas, but rather from the hypnotism of the entire order of things.

	Сущность бизнес-цикла здесь в России состоит в том, что Вы всегда имеете свинский рынок. Это означает, что Вы не очнётесь, пока Вы продолжаете платить свиньям. Но иногда Вы просыпаетесь, даже если Вы платите, потому что это — реальный свинский рынок. Российская экономика — пространство, где чудо получает повестку в суд и становится государственной тайной.
	The essence of your business cycle here in Russia is that you always have a pig market, which means that you don’t get whacked as long as you pay the pigs. And sometimes you get whacked even if you pay because it is a real pig market. Russian economy is the dimension where miracle meets subpoena and becomes state secret.

… когда я был ребёнком, <…> буддизм казался мне единственной религией, которая не походила на проекцию советской власти на область духа. Много позже я понял, что всё было с точностью до наоборот: советская власть и была попыткой спроецировать предполагаемый небесный порядок на Землю. Так вот, буддизм был полностью вне этого порочного круга, и в этом было что-то странно волнующее и успокаивающее.

… when I was a kid <…> Buddhism seemed to me to be the only religion that didn’t resemble the projection of the Soviet power onto the domain of spirit. It was only much later that I understood that it was exactly the other way around—the Soviet power was an attempt to project the alleged heavenly order onto Earth. Well, Buddhism was totally out of this vicious circle and there was something so strangely compelling and soothing about it.

	Я часто думаю, что логика — недостающая связь между проституцией и законом (если мы полагаем, что между ними имеется промежуток).
	I often think that logic is the missing link between prostitution and law (if we assume there is a gap between them).

	Что касается точки, после которой письмо меня больше не интересует, я достиг её впервые через пять минут после того, как я начал писать мой первый рассказ. Но на шестой минуте я почувствовал, что письмо заинтересовало меня снова. Если рассматривать это, как мой цикл, я достигаю этой точки приблизительно двенадцать раз каждый час, который я посвящаю письму.
	As for the point where writing no longer interests me—I reached it for the first time five minutes after I had started to write my first short story. But on the sixth minute I felt that writing interested me again. If we take this to be my cycle, I reach this point approximately twelve times every hour that I dedicate to writing.

Литература

• Leo Kropywiansky. Victor Pelevin (перевод на pelevin.nov.ru) // BOMB Magazine. — № 79/Spring 2002 (01.03).