Жизнь взаймы

«Жизнь взаймы» (нем. Geborgtes Leben) — роман 1959 года Эриха Марии Ремарка. В отличие от большинства романов автора этот почти лишён какого бы то ни было политического контекста.

Жизнь взаймы

Статья в Википедии

Цитаты

	Самая большая ненависть возникает к тем, кто сначала дотронулся до сердца, а затем плюнул в душу. — В книге «Жизнь взаймы (1960, 2016)» эта цитата не найдена, тем не менее, принадлежность её Ремарку не вызывает сомнений, в сотнях русских источников она приписывается Ремарку
	Немецкий оригинал по гугл-поиску "Remarque Hass Herz Seele" не найден. Гугл-перевод: Der große Hass selbst wird denen zugeschrieben, die halbherzig das Herz berührten und dann in die Seele spuckten

Фейерверк погас, зачем рыться в золе?

	— Что я знаю о жизни? Разрушения, бегство из Бельгии, слезы, страх, смерть родителей, голод, а потом болезнь из-за голода и бегства. До этого я была ребенком. Я уже почти не помню, как выглядят города ночью. Что я знаю о море огней, о проспектах и улицах, сверкающих по ночам? Мне знакомы лишь затемненные окна и град бомб, падающих из мрака.
	— Лилиан

	Кто хочет удержать — тот теряет, а кто с улыбкой может отпустить, того стараются удержать.
	— Борис Волков

— В стране, где деньгам дают ласкательные имена, никогда не будет фашизма.

Если ты хочешь где-нибудь жить, значит, ты хочешь там умереть.

Должна же быть ещё другая, не знакомая мне жизнь, которая говорит языком книг, картин и музыки, будит во мне тревогу, манит меня…

Вам можно позавидовать. Вы ещё раз начинаете все сначала. Сохранив пыл молодости, но потеряв её беспомощность.

Я буду стоять ещё у многих окон, — подумала она. — И это будут окна в жизнь!

... пути назад в любви нет. Никогда нельзя начать сначала: то, что происходит, остаётся в крови. Любовь, так же как и время, необратима. И ни жертвы, ни готовность ко всему, ни добрая воля — ничто не может помочь; таков мрачный и безжалостный закон любви.

Посмотри на небо. Уже светает. Слышишь, как поют птицы? В городах их можно услышать только в такое время. Лишь просидев всю ночь в ресторане и возвращаясь на рассвете домой, любители природы могут насладиться пением дроздов.

— Некоторые люди уходят слишком поздно, а некоторые — слишком рано, надо уходить вовремя…

— Почему все они обязательно хотят изменить жизнь? — думала Лилиан. — Почему они стремятся изменить то, что помогло им некогда произвести впечатление на любимую женщину? Неужели им не приходит в голову, что они могут потерять эту женщину??

По-видимому, все решения, которые я принимаю в жизни, проходят под знаком фейерверков, — с горечью подумала она. — А может, все, что со мной случается, похоже на этот фейерверк — на потешные огни, которые тут же гаснут, превращаясь в пепел и прах?

— Я не ухожу, Клерфэ. Просто иногда меня нет.

	Что я знаю о море огней, о проспектах и улицах, сверкающих по ночам?
	Автор

— Зачем нужно, чтобы тебя поняли? Ведь ты уходишь — разве этого недостаточно?

... но какая в том польза, даже если знаешь, что другой прав? Разум дан человеку, чтобы он понял: жить одним разумом нельзя. Люди живут чувствами, а для чувств безразлично, кто прав.

Долгое время Лилиан сидела неподвижно. Потом она включила приёмник. Из Рима передавали спортивные известия. Казалось, в комнату ворвался ураган, сквозь шум слышались фамилии гонщиков, названия селений и городов, знакомые и незнакомые — Мантуя, Равенна, Болонья, Аквила, перечень часов и секунд; диктор взволнованным голосом сообщал о выигранных минутах так, словно он говорил о святом Граале; потом он перешел к поврежденным водяным насосам, к заклинившимся поршням, сломанным бензопроводам; обо всем он повествовал таким тоном, словно это были несчастья мирового масштаба. В полутёмную комнату неудержимым потоком хлынули гонки, неистовая погоня за временем, за каждой секундой, но люди гнались там не за жизнью, они боролись за то, чтобы быстрее промчаться по мокрым спиралям шоссе, мимо орущей толпы, за то, чтобы быть впереди на несколько сот метров и оказаться первыми в каком-либо пункте, который через секунду надо покинуть. Эта бешеная гонка длилась много часов подряд. Машины стрелой уносились из уродливого провинциального городишка, словно за ними по пятам гналась атомная бомба, и всё для того, чтобы на несколько минут раньше пятисот других гонщиков примчаться в тот же отвратительный провинциальный городишко. <…> голос <диктора> с небывалой гордостью возвестил: «Если лидирующие машины не снизят темпа, они достигнут Брешии в рекордное время». Эта фраза вдруг потрясла Лилиан. «Достигнут Брешии, — подумала она, — и снова окажутся в том же маленьком провинциальном городишке, снова увидят те же гаражи, кафе и лавчонки. Окажутся там, откуда умчались, презрев смерть; целую ночь они будут нестись вперед как одержимые; на рассвете их свалит с ног ужасающая усталость, их лица, покрытые коркой грязи, окаменеют, подобно маскам, но они все равно будут мчаться и мчаться вперед, охваченные диким порывом, как будто на карту поставлено все самое важное на свете, и в конце концов они снова вернутся в уродливый провинциальный городишко, из которого уехали. Из Брешии в Брешию! Разве можно представить себе более выразительный символ бессмысленности? Природа щедро одарила людей чудесами; она дала им легкие и сердце, дала им поразительные химические агрегаты — печень и почки, наполнила черепные коробки мягкой беловатой массой, более удивительной, нежели все звездные системы вселенной; неужели человек должен рискнуть всем этим лишь для того, чтобы, если ему посчастливится, примчаться из Брешии в Брешию?»

— Должно быть, никогда не любишь достаточно. В течение всей жизни никогда, никого. Должно быть всегда любишь слишком мало — и от этого все человеческие несчастья.

— Счастье? Как сузилось это беспредельное слово, сиявшее некогда в моих мечтах.

В тончайшем вечернем платье, если оно хорошо сидит, нельзя простудиться, зато легко простудиться в том платье, которое раздражает тебя, или же в том, двойник которого ты на этом же вечере видишь на другой женщине.

Мужество вовсе не равнозначно отсутствию страха; первое включает в себя сознание опасности, второе — результат неведения.

Сострадание — плохой спутник, но ещё хуже, когда оно становится целью путешествия.

— Всегда найдутся люди, которым хуже тебя.

Не всегда поступаешь правильно… Даже если сам сознаёшь. Но именно в этом иногда заключается прелесть жизни.

— У меня такое чувство, будто я оказалась среди людей, которые собираются жить вечно. Во всяком случае, они так себя ведут. Их настолько занимают деньги, что они забыли о жизни.

…но какая в том польза, даже если знаешь, что другой прав? Разум дан человеку, чтобы он понял: жить одним разумом нельзя. Люди живут чувствами, а для чувств безразлично, кто прав.

	От судьбы никому не уйти. И никто не знает, когда она тебя настигнет. Какой смысл вести торг со временем? И что такое, в сущности, длинная жизнь? Длинное прошлое. Наше будущее каждый раз длится только до следующего вздоха. Никто не знает, что будет потом. Каждый из нас живёт минутой. Всё, что ждёт нас после этой минуты, — только надежды и иллюзии. Выпьем?
	— Клерфэ

— Шахматы дают нашим мыслям совсем другое направление. Они так далеки от всего человеческого… от сомнений и тоски… это настолько абстрактная игра, что она успокаивает. Шахматы — мир в себе, не знающий ни суеты, ни… смерти.

— На самом деле человек по-настоящему счастлив только тогда, когда он меньше всего обращает внимание на время, и когда его не подгоняет страх.

В любви нечего прощать.

Выбросьте эту чепуху из вашей хорошенькой головки!

Всегда приходится быть быком. Но думаешь, что ты матадор.

Я вообще хочу так жить, не слушая советов, без всяких предубеждений. Жить, как живётся.

Ведь самые простые чувства — это и есть самые сильные чувства. И одно из них — ревность.

Я не ревную. У меня для этого нет времени.

Но я люблю, ни о чём не жалея.

Я сейчас счастлив. И мне нет дела до того, знаем ли мы, что такое счастье, или нет.

Даже дураки — и те не всегда веселы.

Жизни не надо смотреть в лицо! Достаточно ощущать её.

Всё не так плохо и не так хорошо, как это кажется. И нет ничего окончательного.

Какие странные пути выбирает иногда чувство, которое мы зовём любовью.

Любовь вывешивает свои флаги из каждого окошка.

Женщина может бросить возлюбленного, но ни за что не бросит платья.

Человек всегда становится пленником своей собственной мечты, а не чужой.

Как ни странно, но, пока ты помнишь о беспрестанном падении, ещё ничего не потеряно. Видимо, жизнь любит парадоксы; когда тебе кажется, будто всё в абсолютном порядке, ты часто выглядишь смешным и стоишь на краю пропасти, зато когда ты знаешь, что всё пропало, — жизнь буквально задаривает тебя. Ты можешь даже не пошевелить пальцем, удача сама бежит за тобою, как пудель.

Противоположность любви — смерть.

Каким неуклюжим становится человек, когда он любит по-настоящему! Как быстро слетает с него самоуверенность! И каким одиноким он себе кажется; ведь его хвалёный опыт вдруг рассеивается, как дым, и он чувствует себя таким неуверенным.

Ведь всё зависит от тебя самого, от того, как ты сам ко всему относишься.

Платье — это нечто большее нежели маскарадный костюм. В новой одежде человек становится иным, хотя сразу это незаметно. Тот, кто по-настоящему умеет носить платья, воспринимают что-то от них; как ни странно, платья и люди влияют друг на друга, и это не имеет ничего общего с грубым переодеванием на маскараде. Можно приспособиться к одежде и вместе с тем не потерять своей индивидуальности. Того, кто понимает это, платья не убивают, как большинство женщин, покупающих себе наряды. Как раз наоборот, такого человека платья любят и оберегают. Они помогают ему больше, чем любой духовник, чем неверные друзья и даже чем возлюбленный.

…шляпка, которая идёт тебе, служит большей моральной опорой, чем целый свод законов.

…в момент тяжёлых душевных переживаний платья могут стать либо добрыми друзьями, либо заклятыми врагами; без их помощи женщина чувствует себя совершенно потерянной, зато, когда они помогают ей, как дружеские руки, женщине намного легче в трудный момент. Во всём этом нет ни грана пошлости, просто не надо забывать, какое большее значение имеют в жизни мелочи.

В наши дни преувеличивают значение слова «счастье»… Существовали эпохи, когда это слово было вообще неизвестно. Тогда его не путали со словом «жизнь».

Люди интересовались в то время не эмоциями, в которых коренится слово «счастье», а неизменным и ярким ощущением жизни. Когда это ощущение исчезает, начинаются кризисы, путаница, романтика и глупая погоня за счастьем, которое является только форзацем по сравнению с ощущением жизни.

Почему трагические ситуации часто бывают ещё и ужасно смешными?

Прекратить игру вовремя— это величайшее искусство.

…дело не в ком-то другом, а только в твоём собственном чувстве.

…самые умные люди могут быть поразительно глупыми.

А пути назад в любви нет. Никогда нельзя начать сначала: то, что происходит, остаётся в крови.

Я верю в пользу запретного. Это тоже терапия.

Диалоги

— Место, где ты живёшь, не имеет ничего общего с самой жизнью, — сказал он медленно. — Я понял, что нет такого места, которое было бы настолько хорошим, чтобы ради него стоило бросаться жизнью. И таких людей, ради которых это стоило бы делать, тоже почти нет. До самых простых истин доходишь иногда окольными путями. Лилиан раскрошила на тарелке кусочек хлеба. — Но когда тебе об этом говорят, все равно не помогает. Правда? — Да, не помогает. Надо это пережить самому. А то все время будет казаться, что ты упустил самое важное.

— Вам уже говорили, что вы очень красивая женщина? — Да, — сказала Лилиан, вставая. — И притом в значительно менее примитивных выражениях.

— Ты счастлива? — А что такое счастье? — Ты права… Кто знает, что это такое? Может быть, держаться над пропастью.

— Ты здесь? Не пошёл в ночной ресторан и не пьёшь? — Я потерял вкус к таким вещам. — Ты ждал меня? — Да, — сказал Клерфэ. — Из-за тебя я стану страшно добродетельным. Не хочу больше пить. Без тебя.

— Кажется, я выпил слишком много, — сказал он. — Что ты называешь слишком много? — Когда теряешь ощущение собственного «Я». — Раз так, я всегда хочу пить слишком много. Я не люблю своего «я».

— Сколько лет мы уже знакомы? — Четыре года. Но со многими проблемами. — Да, эти годы напоминают парчу, изъеденную молью. — Просто никто из нас не хотел отвечать за другого, каждый стремился получать все… ничего не давая взамен. — Неправда — ни то ни другое. — Мы отлично подходили друг другу, Клерфэ. — Как все люди, которые ни к чему не подходят. Да?

— Ты многому научился во время войны. Правда? — Очень многому. Ведь почти всегда война.

— Разве любовь не является противоположностью правды? — Нет, — сказала Лилиан, вставая. — Противоположность любви — смерть. Горькие чары любви помогают нам на короткое время забыть о ней. Поэтому каждый, кто хоть немного знаком со смертью, знаком и с любовью. — Лилиан надела платье. — Но и это тоже полуправда. Разве можно быть знакомым со смертью? — Конечно, нет. Мы знаем только, что она противоположна жизни, а не любви, вот и все, но и это сомнительно.

— Смотри, — сказала Лилиан. — Когда я вижу такие картины, мне становится завидно. Семейное счастье. Именно этого хотел бог. — Если бы такое счастье было у тебя, ты бы тайком улизнула на первой же стоянке.

— Иногда ты бываешь мудрой. И это пугает меня. — А меня нет. Ведь все это одни слова. Ими жонглируешь, когда не хватает сил идти дальше; Потом их снова забываешь. Они похожи на всплески фонтана: к ним прислушиваешься какое-то время, а потом начинаешь слышать то, что нельзя выразить словами.

— Сегодня ночью вы неразговорчивы. — Да нет. Просто я не говорю.

— Любовь без страха и без трудностей. — Такой не бывает. — Нет, бывает. Это составная часть той единственной любви, которая вообще имеет смысл, — любви к самому себе...

	— Ты считаешь, что я бросаю на ветер свои деньги, а я считаю, что ты бросаешь на ветер свою жизнь.
	— Лилиан своему дяде-скряге

— Я хочу только несбыточного.«…» — Тогда Вам нечего больше желать, — сказала она. — Вы все уже имеете.

— Он хочет опять заточить тебя, хотя ты еще не успела узнать, что такое свобода? — А что такое свобода? Клерфэ улыбнулся. — Я тоже не знаю. Знаю только одно: свобода — это не безответственность и не жизнь без цели. Легче понять, какой она не бывает, чем какая она есть.

— … люди потеряли уважение к смерти. И это произошло из-за двух мировых войн.

— Человек, которому предстоит долгая жизнь, не обращает на время никакого внимания; он думает, что впереди у него целая вечность. А когда он потом подводит итоги и подсчитывает, сколько он действительно жил, то оказывается, что всего-то у него было несколько дней или в лучшем случае несколько недель.

— Кто знает, может, жизнь дана нам в наказание за те преступления, которые мы совершили где-нибудь в ином мире? Быть может, наша жизнь и есть ад и церковники ошибаются, суля нам после смерти адские муки.

— В памяти моих возлюбленных я останусь вечно молодой; я буду сильнее всех остальных женщин, которые проживут дольше и станут старше меня.

— Мне бы хотелось перепутать все на свете, — сказала Лилиан. — Пусть бы я прожила сегодня день или час из пятидесятого года моей жизни, а потом из тридцатого, а потом из восьмидесятого. И все за один присест, в каком порядке мне заблагорассудится; не хочу жить год за годом, прикованная к цепи времени.

— Разве здоровые люди знают, что такое смерть? Это знают только те, кто живет в легочном санатории, только те, кто борется за каждый вздох, как за величайшую награду.

— Все они стремятся либо к приключениям, либо к бизнесу, либо к тому, чтобы заполнить шумом джазов пустоту в себе. Она же гонится за жизнью, только за жизнью, она как безумная охотится за ней, словно жизнь — это белый олень или сказочный единорог. Она так отдается погоне, что ее азарт заражает других. Она не знает ни удержу, ни оглядки.

— Она знает, что должна умереть, и свыклась с этой мыслью, как люди свыкаются с морфием, эта мысль преображает для нее весь мир, она не знает страха, ее не пугают ни пошлость, ни кощунство. Почему же я, черт возьми, ощущаю что-то вроде ужаса, вместо того чтобы, не задумываясь, ринуться в водоворот?

— Ты приходишь, смотришь пьесу, в которой сперва не понимаешь ни слова, а потом, когда начинаешь что-то понимать, тебе уже пора уходить.

— Она изменилась так, как меняется девушка, с которой ты расстался, когда она была еще неуклюжим, несформировавшимся подростком, и встретился вновь, когда она стала молодой женщиной: эта женщина только что перешагнула через мистическую грань детства и, хотя еще сохранила его очарование, уже приобрела тайную уверенность в своих женских чарах.

Она чувствовала себя среди платьев и туфель как пьяница в винном погребе.

— Я вообще хочу жить не рассуждая, не слушая советов, без всяких предупреждений. Жить, как живется.

— Если человек долго никого не ждал, ожидание делает его на десять лет моложе. А то и на двадцать.

— Неужели, чтобы что-то понять, человеку надо пережить катастрофу, боль, нищету, близость смерти?!

— Безрассудство ещё не есть храбрость.

— Есть люди, которые всегда и повсюду закусывают. Даже в ад они прихватят с собой бутерброды.

— Из-за неё я стал на 20 лет моложе и намного глупее.

— На свете множество декораций, игра никогда не прекращается, и тот, кто видел голые колосники во всей их ужасной наготе и не отпрянул в испуге, — тот может представить себе бесконечное количество сцен с самыми разными декорациями. Тристан и Изольда никогда не умирали. Не умирали ни Ромео и Джульетта, ни Гамлет, ни Фауст, ни первая бабочка, ни последний реквием».

— Как прекрасны эти женщины, которые не дают нам стать полубогами, превращая нас в отцов семейств, в добропорядочных бюргеров, в кормильцев; женщины, которые ловят нас в свои сети, обещая превратить в богов. Разве они не прекрасны?

— Она почувствовала себя так, словно была единственным здоровым человеком среди всех этих людей, которые гниют заживо. Их разговоры были ей непонятны. Все, к чему она относилась безразлично, они считали самым важным. А то, к чему она стремилась, было дли них почему-то табу.

— Всё на свете содержит в себе свою противоположность, ничто не может без неё существовать, как свет без тени, как правда без лжи, как иллюзия без реальности, — все эти понятия не только связаны друг с другом, но и неотделимы друг от друга.

— В безутешных ситуациях люди всегда ищут утешения где только можно. И находят.

— Женщины, созданные искусством, потому так прекрасны, что всё случайное в них отброшено.

Перевод

Л. Б. Чёрная, 1960.

См. также

• «Три товарища»