Жидкое солнце

«Жидкое солнце» — фантастическая повесть Александра Куприна 1912 года.

Цитаты

Надо сказать, что не я воспользовался плодами моих изобретений — ими воспользовались другие. Но я оставался верен науке, как средневековый рыцарь своей даме, и никогда не переставал верить, что настанет миг, когда возлюбленная призовёт меня к себе светлой улыбкой.

В полутёмной, тесной и достаточно грязной приёмной — таковы почти все приёмные этих волшебников из Сити, ворочающих миллионными делами…

… я почти не сомневался в том, что судьбе наконец надоело моё неизменное созерцание её непреклонной спины и что она решилась показать мне своё таинственное лицо. — вариант трюизма

— Я хотя и зовусь Найдстон и сын, но сам — холостой и одинокий человек.

Мои рекомендательные письма, подписанные какими-то крупными черными, совершенно неразборчивыми каракулями и скреплённые внизу чётким автографом мистера Найдстона, служили в моих руках подобием волшебной палочки, открывавшей мне все двери и сердца.

— На линии Амстердам — Лондон все пароходы обыкновенно кишмя кишат международными ворами самых высших марок.

Временами где-то в затаённом углу моего сознания скользило неясное предчувствие, что вот-вот сейчас я вспомню, но оно тотчас же исчезало, подобно тому, как сбегает лёгкий след дыхания с поверхности полированной стали.

Странной, нездоровой красотой было красиво её бледное, не тронутое экваториальным загаром лицо, в рамке густых золотых волос, с тёмными, глубокими, серьёзными, почти печальными глазами. И вся она своей наружностью, своей стройной, очень тонкой фигурой в белом газе, нежными белыми руками с длинными узкими пальцами напоминала какой-то редкий, прекрасный, а может быть, и ядовитый экзотический цветок, выращенный без света, во влажной тёмной теплице.

В цилиндре сейчас происходит следующее: свет проходит сквозь него по вертикальной оси плотной, ослепительно-яркой струей, приблизительно в карандаш толщиною. Поршень, приводимый в движение электрическим током, раскрывает и закрывает свой внутренний затвор в одну стотысячную секунды, то есть почти в один момент. Поршень посылает свет дальше, сквозь небольшую, очень выпуклую чечевицу. Из последней световая струя выходит ещё более плотной, более тонкой и более яркой. Таких поршней и таких чечевиц в цилиндре пять. Под давлением последнего, самого маленького и самого прочного поршня, тонкая, как иголка, струя света вонзается в приёмник, проходя последовательно через три его затвора или, вернее, шлюза. Вот основа моего собирателя жидкого солнца, — сказал торжественно учитель. <…> — Это только первые шаги, первые ученические попытки, первые семена, — говорил он возбужденно. — Это ещё не солнце, сгущенное в газ, а всего лишь уплотненная невесомая материя. Я целыми месяцами нагнетал солнце в мои хранилища, но ни одно из них не стало тяжелее кончика человеческого волоса. Вы видели этот чудесный, ровный, ласкающий свет. <…> — Но мы с вами пойдём дальше. Ещё дальше! Мы доведём температуру внутри цилиндра до минус двести семьдесят пять градусов, до абсолютного нуля. Мы возвысим гидравлическое давление до тысячи, двадцати, тридцати тысяч атмосфер. Мы заменим наши восьмидюймовые верхние лучесобиратели могучими пятидесятидюймовыми. Мы расплавим по найденному мною способу фунты, пуды алмазов, сплавим их в чечевицы нужной нам кривизны и вставим в наши светопроводные трубы!.. Может быть, я не доживу до того времени, когда люди сожмут солнечные лучи до жидкого состояния, но я верю и чувствую, что сгущу их до плотности газа. Мне бы только увидеть, что стрелка электрических часов подвинулась хоть на один миллиметр влево, — и я буду безмерно счастлив.

У него в разговоре была одна удивительная и, вероятно, слишком редкая черта, какой я, кажется, не встречал никогда у других. Рассказывая, он был чрезвычайно эпичен: он никогда не говорил ни о себе, ни от себя. Но каким-то загадочным путём его личность, оставаясь на заднем плане, всё время освещалась то нежными, то героическими полутонами.

Он сказал, что, по его мнению, жидкому солнцу предстоит громадная будущность в качестве взрывчатого вещества или приспособления для мин и огнестрельных ружей. Я возразил, правда довольно грубо, на немецком языке: — Так говорит прусский лейтенант.

По нашим расчётам, солнечный газ должен был выходить из кювета, рядом последовательных взрывов, приблизительно около шести тысяч в секунду. И в тот же момент над нами взошло ослепительное солнце, навстречу которому зашелестели внизу деревья, зарозовели облака, засверкали дальние крыши и окна домов города Квито и громким криком разразились наши домашние петухи в посёлке.

Общество подпадает власти самого жестокого деспота в мире — капитала. Тресты, играя в своих публичных притонах на мясе, хлебе, керосине, сахаре, создают поколения сказочных полишинелей-миллиардеров и рядом миллионы голодных оборванцев, воров и убийц. И так будет вечно. И моя идея продлить солнечную жизнь земли станет достоянием кучки негодяев, которые будут править ею или употреблять моё жидкое солнце на пушечные снаряды и бомбы безумной силы… Нет, не хочу этого… Ах, боже мой, этот кювет! Ах, неужели я забыл! Неужели! — вдруг воскликнул лорд Чальсбери, хватаясь за голову. <…> — Что вас так тревожит, дорогой учитель? — спросил я. — Видите ли, милый Генри… Я опасаюсь того, что сделал маленькую, но, может, очень роковую… Больше я ничего не слышал. На востоке вдруг вспыхнуло огромное, как вселенная, золотое, огненное пламя. И небо и море точно потонули на мгновение в нестерпимом сиянии. Тотчас же вслед за этим оглушительный гром и какой-то горячий вихрь свалил меня на палубу. — многими отмечалась схожесть с ядерным взрывом

— Да и то сказать, чего стоит существование этих развратных негров, пьяных индейцев и вырождающихся испанцев? Образуйся сейчас на месте республики Эквадор с её сплетнями, торгашеством и революциями сплошная дыра в преисподнюю, от этого ни на грош не потеряют ни наука, ни искусство, ни история. Немножко жаль моих умных, терпеливых, милых мулов.

О повести

	Можно было бы назвать не мало произведений отечественной дореволюционной фантастики, но ни одному из них не суждено было завоевать широкую популярность. Исключение составляет разве лишь остросюжетная фантастическая повесть А. И. Куприна «Жидкое солнце», которая воспринимается как тонкая пародия на книги эпигонов Жюля Верна и Уэллса.
	— Евгений Брандис, «Советский научно-фантастический роман», 1959

	Куприн одним из первых в русской литературе задумался о влиянии крупных открытий на жизнь человечества, заговорил об ответственности учёного, развязывающего невероятные силы. Только прусский лейтенант способен обратить созидающую силу Солнца во зло, писал Куприн, верно предсказав небывалое до того применение науки для истребления людей в первой мировой войне.
	— Анатолий Бритиков, «Русский советский научно-фантастический роман», 1969