Дорога ветров

«Дорога ветров» — научно-популярная книга путевых очерков Ивана Ефремова 1955 года о трёх палеонтологических экспедициях Академии наук СССР в Монголию 1946—49 годов, которыми он руководил.

Цитаты

Книга первая

Нос машины взвился вверх, клюнул и ещё сильнее подпрыгнул. Я усидел, вцепившись в руль, а Громова подбросило в воздух и ударило головой о кабину В тот же миг рассыпались кругом, будто вытряхнутые из мешка, трубка, карандаши, записные книжки, анероид, фотоаппарат, спички, портсигар, бинокль, фляжка, какие-то ножи, зубочистки, катушки ниток. Я не представлял себе, что из одного человека может высыпаться в одно мгновение такое количество вещей. — глава четвёртая

… гудит висящий на проволоке столб. Ночной ветер заставил вибрировать железный провод брошенного телеграфа, сохранившийся на этом участке. Поваленный столб натягивал проволоку туже и резонировал. Гудение становилось всё сильнее, принимая злобный оттенок. Привыкшие к полной ночной тишине товарищи стали ворочаться, недовольно покряхтывая. А гудение перешло в торжествующий рёв, наглый и нестерпимый. Очевидно, ветер усиливался. <…> столб ревел и ревел, пока я, потеряв всякий сон, не вылез из мешка и не нашарил близ печки топор. <…> Столб, как будто чувствуя близкую расправу, заревел особенно злобно. Казалось, вся палатка начала вибрировать. — глава пятая

… мелкосопочник — система мелких долин разделяла холмы, сверкавшие на солнце чёрными зеркалами пустынного загара. Как будто тысячи тонн смолы были разлиты здесь и покрыли всю местность блестящей чёрной пеленой! — там же

По обыкновению палатку трепал сильнейший ветер. Его шум сегодня показался мне особенно низким, ревущим, и я подумал, что может разгуляться настоящий ураган. <…> Сквозь крепкий сон я услышал сильный треск <…>. Большой задний кол из толстой и крепкой берёзы сломался на половине своей высоты, пролетел в полусантиметре от моей койки и глубоко воткнулся в жёсткую почву. <…> Если бы кол упал на койку, то, пожалуй, проткнул бы меня, как жука в энтомологической коллекции. — глава шестая

Никак не удавалось подыскать подходящего [повара], и мы обратились, по совету местных жителей, к некоему турку или черкесу, неведомыми путями осевшему в Алтан-Булаке и славившемуся как отличный хлебопёк. Турок было поддался на наши уговоры, но потом вдруг заупрямился. — Нэт-нэт, нэ поеду, — объявил он. — Хлеб, лэпещки печь мынога умэю, обеэд варить — нэт. Боюсь. — Чего же вы боитесь? — спросил мой спутник. — Боюсь тюрьма попасть! — Как же так? — А так! Суп плохой получился, кто-нибудь плохой слова скажет… Сэрдцэ загорэлся, нож хватал, рэзил, тюрьма попал… Пришлось махнуть рукой. Взять такого повара было действительно опасно. Общий смех последовал за концом рассказа. — глава седьмая

Книга вторая

… как неприятно выехать к какому-нибудь колодцу из чистой просторной пустыни. Вокруг колодца всё затоптано, выбито, загажено скотом. От удушливого зноя ещё противнее становится запах мочи и жужжание назойливых мух. Гобийские араты совсем не умеют бережно обращаться с водой и колодцами. Если сопоставить с этим необычайно строгие законы о содержании воды и колодцев в чистоте у арабов, которые уже свыше четырёх тысяч лет являются обитателями Аравийской, а позднее и Северо-Африканской пустынь, то станет понятным, что монгольский народ, по существу, — недавний обитатель пустынной местности. По всей вероятности, он формировался в основном в степной или лесостепной местности типа Хангая или нагорий южной части Внутренней Монголии… — глава четвёртая

… след [другого] автомобиля на гобийском бездорожье — это рука друга, протянувшаяся на десятки километров безвестного пути. — там же

Поверхность бэля была усыпана сплошным, без единой травинки, покровом крупной гладкой гальки. Преобладала желтовато-белая кварцевая, смешанная с чёрной, лиловой, фиолетовой, красной, коричневой, зелёной — точно пёстрая грубая мозаика. Обширная поверхность плато казалась россыпью крашеных пасхальных яиц. По этой незабываемой пёстрой равнине там и сям были разбросаны светло-синие и голубые многогранники из полированной ветром очень твёрдой породы. Местность напоминала картины Билибина или Кустодиева в старорусском стиле. Так и хотелось увидеть богатыря или сказочную царевну на этом ярком праздничном ковре. А внизу, под обрывами, уныло стлалась жаркая котловина с вихрящимися столбами пыли, в которую приходилось спускаться нашим машинам. — глава пятая

Зловещий рассвет разбудил меня. На западе от песков поднимались косые столбы отраженного мутного света. Мохнатые серые облака, драными клочьями свисавшие вниз, были освещены красным огнём зари. Налево виднелась необычайно крутая бледная радуга углом, а не дугой, как обычно. Подобной радуги я не видел никогда за все свои скитания и не слыхал о таком явлении. — там же

Кое-где пятна лиловых или почти белых ромашек стелились яркими коврами. С одного из таких „ковров“ вскочил одинокий дзерен, немедленно пустившийся наперегонки с нашей машиной в обычном стремлении пересечь дорогу. Мы с Вылежаниным решили определить выносливость животного и стали держаться с ним наравне, постепенно замедляя ход. Скорость падала с шестидесяти пяти до пятидесяти пяти, потом до пятидесяти, наконец, до сорока пяти километров в час. Дзерен всё бежал, худея у нас на глазах — бока антилопы как-то провалились, а шея вытянулась. Гонка продолжалась четырнадцать километров, опровергнув распространённые представления о том, что дзерен может бежать быстро лишь очень короткое расстояние. Наверное, дзерен бежал бы и дальше, но мы побоялись, что дальнейшая гонка может сильно повредить животному, и, увеличив ход, оставили его позади. — глава седьмая

Вечером четвёртого июля суровая погода порадовала поразительным зрелищем. Низкие клочковатые тучи закрыли всё небо над котловиной от хребта до хребта. Вдруг на западе, в тот момент, когда солнце садилось за невидимый горизонт, облачная мгла разошлась и открыла волшебную игру красок. Вокруг лагеря на бэле всё казалось чётким и обыкновенным, как днём. Хребты утопали в глубокой фиолетовой дымке, а нижние уступы отсвечивали над тёмной долиной чистым червонным золотом. Золотые краски поднимались всё выше, и наконец оба хребта сделались отлитыми из золота. Только восточные концы гор остались фиолетовыми — ещё темнее и мрачнее от контраста. Из-за холмов бэля с запада взвились в высоту алые языки огня — так окрасились вертикальные космы и столбы туч. Огненная завеса стояла до тех пор, пока от подножия хребтов не поднялась фиолетовая мгла. Только вершины ещё золотились. Цвет золота был необыкновенно ярок и чист. Три краски обрисовывали все окружающее — золотая, синяя и фиолетовая. Наконец всё угасло, и наступили сумерки. — глава девятая

На мой вопрос, почему в Монголии не держат кошек, хозяин улыбнулся и рассказал старинное поверье о собаке и кошке. Собака будто бы каждое утро приходит посмотреть, жив ли её дорогой хозяин, а кошка по утрам смотрит — не умер ли хозяин. Возможно, что это старинное поверье и сыграло какую-либо роль в отсутствии кошек. Однако, я думаю, дело проще. Кошка при кочевом хозяйстве бесполезна: нет запасов зерна, которые надо охранять от грызунов. — там же

Я вышел из юрты, стараясь не разбудить хозяев. Было самое глухое время — «час быка» (два часа ночи) — власти злых духов и чёрного (злого) шаманства, по старинным монгольским суевериям. Странные ноянсомонские горы громоздили вокруг свои гребнистые спины. В глубочайшей темноте, затоплявшей ущелье, звонко шелестел по траве и невидимым камням ветер. Сквозь скалистую расселину на юге горела большая красная звезда — Антарес, и звёздный Скорпион вздымал свои сверкающие огоньками клешни. — Высоко под звёздами мчались длинные полупрозрачные облака. Угрюмая местность не испугала, а даже как-то подбодрила меня. Впервые я отчётливо понял, что успел полюбить эту страну и теперь душа останется привязанной к ней. Теперь всегда дороги Гоби будут стоять перед моим мысленным взором, и каждая местность будет не просто впадиной, хребтом, сухим руслом, а участком огромного поля научных вопросов, какое представляет собою Монгольская Гоби. — глава десятая

Крайняя редкость находок ископаемых яиц, современных динозаврам, противоречила массам захороненных остатков и вообще неисчислимому количеству этих животных, обитавших по всей земле. <…> Поэтому напрашивается предположение о наличии у динозавров мягкой, кожистой скорлупы яиц, как у современных змей и ящериц. — там же

Глава восьмая

… стремились увидеть знаменитого Менгэн-Тэмэ («Серебряный Верблюд») <…>. В горах Байтак-Богдо <…> на широкой равнине между двумя параллельными хребтами лежит огромный камень, отливающий серебром на сглаженных и отполированных ветром выступах. Это не камень, а сплошная глыба железа — судя по цвету, с большим содержанием никеля, — очевидно, гигантский метеорит. Его ещё не осматривал ни один специалист, но если размеры глыбы не преувеличены очевидцами, то «Серебряный Верблюд» — один из величайших в мире метеоритов. Я предложил Метеоритной комиссии Академии наук взять с собой их сотрудника и доставить его к месту залегания метеорита. Метеоритная комиссия размышляла над этим простым делом так долго, что мы не дождались её решения до конца экспедиции и этим ожиданием упустили время, когда смогли бы побывать там сами.

При подъезде к Цецерлэгу встретились узкие хребтики, усаженные пирамидами голого камня на равных расстояниях друг от друга, совершенно точно воспроизводившие спины доисторических ящеров — стегозавров.

Местность казалась сказочной, как будто сошедшей с былинных картин Рериха.

Находка нижнепермских отложений, состоящих из пород, обогащённых растительными остатками и тёмными солями железа с флорой южных материков конца палеозойской эры, здесь, в центре Азии, поднимала крупные научные вопросы. Рассматривая эти отложения (названные гондванскими <…>) как отложения умеренных климатических поясов, приходилось признать, что климатические пояса нашей планеты в верхнем палеозое распределялись совершенно иначе, чем современные. Гондванские нижнепермские отложения южных материков связывались с Азией через Индию. Другая колоссальная область распространения гондванских отложений <…> находилась в нашей Сибири <…>. Развитие таких же отложений в Центральной Азии — Монголии — соединяло гондванские отложения Индии и Сибири, а следовательно, Сибири и южных материков. Получалась как бы гигантская полоса, протянувшаяся с севера на юг от Антарктики до Арктики. Если эта полоса означала климатический пояс, то, значит, климатические пояса верхнего палеозоя располагались перпендикулярно к современным и экватор пермского времени стоял «вертикально», как наш современный меридиан. Следовательно, ось нашей Земли лежала в плоскости эклиптики, в плоскости вращения планет вокруг Солнца, подобно тому, как вращается в настоящее время планета Уран. <…> Астрономы, пока упорно верящие в незыблемость планетных осей, будут находить всяческие возражения и авторитетно «опровергать» нас, геологов…

Глава одиннадцатая

По дороге он наблюдал трагическую гибель одиноко пасшегося верблюда. Огромный и сильный самец неосторожно подошёл к краю узкого оврага и соскользнул по склону из размокшей глины. Верблюд не разбился, но упал на спину вверх ногами и никак не мог встать. Животное билось всего несколько минут и умерло от напряжения или страха, прежде чем Тимофеев подоспел к нему на помощь. Этот случай показал, насколько верблюд, необычайно выносливый в привычных для него условиях, становится беспомощным при других обстоятельствах.

В пустынной Гоби широко раскрыта книга геологической летописи как бы в дар человеку за суровость и бесплодие природы. У нас на зеленом, богатом водою Севере листы этой книги плотно сомкнуты — закрыты лесами, болотами, зелёными коврами равнин. Здесь, в Гоби, как нигде, чувствуешь, насколько насыщена Земля памятью своего прошлого.

Только отвратительное невежество <…> в безответственном самодовольстве может не думать о грозной истории возникновения человека, неотвратимо определяющей его дальнейшие судьбы.

О книге

• см. Евгений Брандис и Владимир Дмитревский, начало главы 3 «Через горы времени», 1963