Вторая модель

«Вторая модель» (англ. Second Variety) — постапокалиптическая повесть Филипа Дика 1953 года. Была экранизирована в 1995 году.

Цитаты

Хендрикс прильнул к обзорной трубе. От русского почти ничего не осталось. Последний «коготь» сворачивался, прячась под толстым слоем пепла. Отвратительный железный краб... — Эти машинки — единственное, что меня беспокоит. — Он коснулся запястья. — Я знаю, что пока со мной браслет, Мне ничего не грозит, но в этих роботах есть нечто зловещее. Я ненавижу их. В них что-то не так. Наверное, их безжалостность. — Если бы не мы изобрели их, изобрели бы Иваны. — Как бы то ни было, похоже, что мы выиграем войну. И я думаю, что это хорошо.

Hendricks lifted the view sight and gazed into it. The remains of the Russian were gone. Only a single claw was in sight. It was folding itself back, disappearing into the ash, like a crab. Like some hideous metal crab…. “That’s the only thing that bothers me.” Hendricks rubbed his wrist. “I know I’m safe as long as I have this on me. But there’s something about them. I hate the damn things. I wish we’d never invented them. There’s something wrong with them. Relentless little—” “If we hadn’t invented them, the Ivans would have.” Hendricks pushed the sight back. “Anyhow, it seems to be winning the war. I guess that’s good.”

Хендрикс посмотрел на мальчика. Странный какой-то ребёнок, говорит очень мало. Замкнутый. Но они такие и есть, дети, которым удалось выжить. Спокойные. Безразличные. Война превратила их в фаталистов. Они ничему не удивляются. Они принимают все как есть. Они уже ни морально, ни физически не ждут чего-либо обыкновенного, естественного. Обычаи, привычки, воспитание... Для них этого не существует. Все ушло, остался лишь страшный горький опыт.

Hendricks glanced down. The boy was strange, saying very little. Withdrawn. But that was the way they were, the children who had survived. Quiet. Stoic. A strange kind of fatalism gripped them. Nothing came as a surprise. They accepted anything that came along. There was no longer any normal, any natural course of things, moral or physical, for them to expect. Custom, habit, all the determining forces of learning were gone; only brute experience remained.

Из исковерканного трупа Дэвида выкатилось маленькое колёсико. Кругом валялись какие-то металлические шестерёнки, проводки, реле. Русский пнул эту кучу ногой. Оттуда посыпались пружинки, колесики, металлические стержни. Вывалилась полуобугленная пластмассовая плата. Хендрикс, трясясь, наклонился. Верхнюю часть головы, видно, снесло выстрелом — был отчётливо виден сложный искусственный мозг. Провода, реле, крошечные трубки и переключатели, тысяча блестящих винтиков...

From the remains of David a metal wheel rolled. Relays, glinting metal. Parts, wiring. One of the Russians kicked at the heap of remains. Parts popped out, rolling away, wheels and springs and rods. A plastic section fell in, half charred. Hendricks bent shakily down. The front of the head had come off. He could make out the intricate brain, wires and relays, tiny tubes and switches, thousands of minute studs—

	В первый же год войны американское правительство вынуждено было перебраться на Луну. На Земле делать было больше нечего. Европы не стало — горы шлака, пепла и костей, поросшие черной травой. Северная Америка находилась в таком же состоянии. Несколько миллионов жителей оставалось в Канаде и Южной Америке.
	The American bloc governments moved to the Moon Base the first year. There was not much else to do. Europe was gone; a slag heap with dark weeds growing from the ashes and bones. Most of North America was useless; nothing could be planted, no one could live. A few million people kept going up in Canada and down in South America.

Поначалу роботы были несколько неуклюжи и не очень подвижны. Стоило им только появиться на поверхности — Иваны их почти сразу уничтожали. Но со временем роботы совершенствовались, становились расторопнее и хитрее. Их массовое производство началось на расположенных глубоко под землей заводах, некогда выпускавших атомное оружие и к тому времени практически заброшенных. «Когти» становились подвижнее и крупнее. Появились новые разновидности: с чувствительными щупальцами, летающие, прыгающие. Там, на Луне, лучшие умы создавали всё новые и новые модели, более сложные и непредсказуемые. У русских прибавилось хлопот. Некоторые мелкие «когти» научились искусно зарываться в пепел, поджидая добычу. А вскоре они стали забираться в русские бункера, проворно проскальзывая в открытые для доступа свежего воздуха или для наблюдений люки. Одного такого робота в бункере вполне достаточно. Как только туда попадает один, за ним сразу же следуют другие. С таким оружием война долго продолжаться не может. А может быть, она уже и закончилась. Может, ему предстоит это вскоре услышать. Может, Политбюро решило выбросить белый флаг. Жаль, что для этого потребовалось столько времени. Шесть лет! Огромный срок для такой войны. Чего только не было: сотни тысяч летающих дисков, несущих смерть; зараженные бактериями кристаллы; управляемые ракеты, со свистом пронзающие воздух; кассетные бомбы. А теперь ещё и «когти». Но роботы имеют одно огромное отличие от известных ранее видов вооружения. Они живые, с какой стороны не посмотри, независимо от того, хочет ли правительство признавать это или нет. Это не машины. Это живые существа, вращающиеся, ползающие, выпрыгивающие из пепла и устремляющиеся к приближающемуся человеку с одной-единственной целью — впиться в его горло. Это именно то, что от них требуется. Это их работа.

The claws were awkward, at first. Slow. The Ivans knocked them off almost as fast as they crawled out of their underground tunnels. But then they got better, faster and more cunning. Factories, all on Terra, turned them out. Factories a long way under ground, behind the Soviet lines, factories that had once made atomic projectiles, now almost forgotten. The claws got faster, and they got bigger. New types appeared, some with feelers, some that flew. There were a few jumping kinds. The best technicians on the moon were working on designs, making them more and more intricate, more flexible. They became uncanny; the Ivans were having a lot of trouble with them. Some of the little claws were learning to hide themselves, burrowing down into the ash, lying in wait. And then they started getting into the Russian bunkers, slipping down when the lids were raised for air and a look around. One claw inside a bunker, a churning sphere of blades and metal—that was enough. And when one got in others followed. With a weapon like that the war couldn’t go on much longer. Maybe it was already over. Maybe he was going to hear the news. Maybe the Politburo had decided to throw in the sponge. Too bad it had taken so long. Six years. A long time for war like that, the way they had waged it. The automatic retaliation discs, spinning down all over Russia, hundreds of thousands of them. Bacteria crystals. The Soviet guided missiles, whistling through the air. The chain bombs. And now this, the robots, the claws— The claws weren’t like other weapons. They were alive, from any practical standpoint, whether the Governments wanted to admit it or not. They were not machines. They were living things, spinning, creeping, shaking themselves up suddenly from the gray ash and darting toward a man, climbing up him, rushing for his throat. And that was what they had been designed to do. Their job.

На фотографиях, сделанных с большого расстояния, был высокий раненый солдат, сидящий на обочине дороги, с перевязанной рукой, одноногий, с грубым костылем на коленях. Были также снимки с двумя ранеными солдатами, совершенно одинаковыми, стоящими бок о бок. — Первая модель. Раненый солдат. — Клаус протянул руку и взял фотографии. — «Когти» создавались вами для охоты на людей. Для обнаружения их. Сейчас они идут дальше. Они забираются в наши бункера и тоннели. И пока они были просто машинами, металлическими шарами с клешнями и когтями, их можно было легко распознать и уничтожить. По одному их виду становилось ясно, что это роботы-убийцы. Стоило их только увидеть... — Первая модель уничтожила почти полностью нашу северную группировку, — присоединился к разговору Руди. — Мы слишком поздно поняли. Они приходили, эти раненые солдаты, стучались и просили впустить их. И мы открывали люки. Как только они оказывались внутри — всё было кончено. А мы продолжали высматривать машины...

The next pictures, taken at a great distance, showed a towering wounded soldier sitting by the side of a path, his arm in a sling, the stump of one leg extended, a crude crutch on his lap. Then two wounded soldiers, both the same, standing side by side. “That’s Variety One. The Wounded Soldier.” Klaus reached out and took the pictures. “You see, the claws were designed to get to human beings. To find them. Each kind was better than the last. They got farther, closer, past most of our defenses, into our lines. But as long as they were merely machines, metal spheres with claws and horns, feelers, they could be picked off like any other object. They could be detected as lethal robots as soon as they were seen. Once we caught sight of them—” “Variety One subverted our whole north wing,” Rudi said. “It was a long time before anyone caught on. Then it was too late. They came in, wounded soldiers, knocking and begging to be let in. So we let them in. And as soon as they were in they took over. We were watching out for machines….”

Навстречу ему поднимались два Дэвида с одинаковыми, лишенными всякого выражения, лицами. Он выстрелил и разнес их вдребезги. За ними поднималось ещё несколько. Все совершенно одинаковые. <…> Дэвиды появлялись целыми группами, крепко прижимая к себе плюшевых медвежат. Их худые узловатые ноги подгибались, когда они выбирались по ступенькам наверх. Хендрикс выстрелил в самую гущу. В разные стороны полетели колесики, пружинки... Майор выстрелил ещё раз.

Two Davids came up at him, their faces identical and expressionless. He blasted them into particles. More came rushing silently up, a whole pack of them. All exactly the same. <…> The Davids were coming out in groups, clutching their teddy bears, their thin knobby legs pumping as they ran up the steps to the surface. Hendricks fired into the main body of them. They burst apart, wheels and springs flying in all directions. He fired again through the mist of particles.

Перевод

В. Бердник, 1992