Без семьи

«Без семьи» (фр. Sans famille) — роман Эктора Мало 1878 года. Наиболее известное его произведение.

Цитаты

Часть первая

— Разве я говорю, что мальчик некрасив? Я вовсе не желаю иметь урода. — Ах! Если бы он был уродом с двумя головами или хотя бы карликом… — Тогда бы вы не думали об отправке его в приют. Вы прекрасно знаете, что урод — это ценность, из которой можно извлечь большую выгоду. Но этот мальчик не карлик и не урод, он вполне нормален и потому ни на что не годен. <…> Вы видите, как умны мои ученики, — заметил [Виталис]. — Но ум оценивается по достоинству только при сравнении. Вот почему я и приглашаю мальчика в мою труппу. Он будет играть роль дурачка и тем ещё больше подчёркивать необычайный ум животных. — О, чтобы играть дурака… — перебил Барберен. — …для этого надо быть очень умным, — продолжал Виталис. — Я уверен, что у мальчика ума достаточно. Впрочем, мы это сейчас увидим. Произведём небольшое испытание. Если мальчик умён, он поймёт, что с синьором Виталисом у него будет возможность обойти всю Францию и увидеть много других различных стран. А если он глуп, он начнет плакать, кричать, и синьор Виталис, который не любит капризных детей, не возьмёт его с собой. Тогда этому бедному мальчику придётся идти в приют, где его заставят много работать и где его будут плохо кормить. — III

— Je ne dis pas que c’est un vilain enfant. Si c’était un vilain enfant, je n’en voudrais pas, les monstres ce n’est pas mon affaire. — Ah ! si c’était un monstre à deux têtes, ou seulement un nain… — Vous ne parleriez pas de l’envoyer à l’hospice. Vous savez qu’un monstre a de la valeur et qu’on peut en tirer profit, soit en le louant, soit en l’exploitant soi-même. Mais celui-là n’est ni nain ni monstre ; bâti comme tout le monde il n’est bon à rien. <…> Vous voyez, dit celui-ci, que mes élèves sont intelligents ; mais l’intelligence ne s’apprécie à toute sa valeur que par la comparaison. Voilà pourquoi j’engage ce garçon dans ma troupe ; il fera le rôle d’une bête et l’esprit de mes élèves n’en sera que mieux apprécié. — Oh ! pour faire la bête, interrompit Barberin. — Il faut avoir de l’esprit, continua Vitalis, et je crois que ce garçon n’en manquera pas quand il aura pris quelques leçons. Au reste nous verrons bien. Et pour commencer nous allons en avoir tout de suite une preuve. S’il est intelligent il comprendra qu’avec le signor Vitalis on a la chance de se promener, de parcourir la France et dix autres pays, de mener une vie libre au lieu de rester derrière des bœufs, à marcher tous les jours dans le même champ, du matin au soir. Tandis que s’il n’est pas intelligent, il pleurera, il criera, et comme le signor Vitalis n’aime pas les enfants méchants, il ne l’emmènera pas avec lui. Alors l’enfant méchant ira à l’hospice où il faut travailler dur et manger peu.

	— Воспитывая других, воспитываешь самого себя. — VI; возможно, неоригинальная мысль
	— C’est que qui instruit les autres, s’instruit soi-même.

	… во многих деревнях Франции вовсе не было школ. А там, где они имелись, нередко встречались учителя, которые по той или иной причине ничему не учили детей. Они только присматривали за ними, считая это своей главной обязанностью. — VII
	… il y avait un grand nombre de communes en France qui n’avaient pas d’écoles, et parmi celles qui existaient, il s’en trouvait qui étaient dirigées par des maîtres qui, pour une raison ou pour une autre, parce qu’ils ne savaient rien, ou bien parce qu’ils avaient autre chose à faire, ne donnaient aucun enseignement aux enfants qu’on leur confiait.

	Я понятия не имел о том, что такое суд, но инстинктивно питал к нему непреодолимое отвращение и страх… — X
	Je ne savais pas ce que c’était que les tribunaux et la justice, mais d’instinct j’en avais une peur horrible…

Время от времени Виталис просовывал руку под одеяло и щупал Душку. Тот всё ещё не мог согреться, и когда я наклонялся к нему, то слышал, как он стучал зубами от холода. <…> Пока я согревался под периной, Виталис, к великому изумлению служанки, вертел и перевертывал над огнем бедного Душку, словно хотел его поджарить. <…> Виталис быстро сунул Душку под перину и попросил меня покрепче прижать его к себе. — XV

De temps en temps Vitalis passait la main sous la couverture pour tâter Joli-Cœur ; mais celui-ci ne se réchauffait pas, et lorsque je me penchais sur lui je l’entendais grelotter. <…> Pendant que je restais immobile sous l’édredon, pour tâcher d’avoir chaud, Vitalis au grand étonnement de la servante, tournait et retournait le pauvre petit Joli-Cœur, comme s’il voulait le faire rôtir. <…> Et venant à moi vivement, il mit Joli-Cœur dans mon lit, en me recommandant de le tenir bien serré contre ma poitrine.

	Наслышавшись о чудесах Парижа, я ожидал увидеть нечто необычайное: <…> золотые деревья, улицы с чудесными мраморными дворцами и жителей, одетых в роскошные шёлковые одежды. — XVI
	J’avais tant de fois entendu parler des merveilles de Paris, que je m’étais naïvement figuré que ces merveilles devaient s’annoncer au loin par quelque chose d’extraordinaire. <…> des arbres d’or, des rues bordées de palais de marbre, et dans ces rues des habitants vêtus d’habits de soie : cela m’eût paru tout naturel.

	— … в Париже, чтобы возбудить сострадание, нужно иметь очень жалкий вид. — XVI
	… à Paris pour émouvoir la compassion des gens pressés qui vont à leurs affaires il faut être dans un état bien lamentable

Скоро сельская местность кончилась, и мы очутились на улице, конца которой не было видно. По обеим её сторонам находились бедные и грязные дома, менее привлекательные, чем в Бордо, Тулузе или Лионе. Снег в некоторых местах был собран в кучи, и на них валялись гнилые овощи, зола и всякого рода мусор. От всего исходило нестерпимое зловоние Детишки с бледными личиками играли перед дверями домов. Поминутно проезжали тяжёлые экипажи, от которых они ловко увёртывались. — Где мы? — спросил я Виталиса. — В Париже, мой мальчик. — В Париже?! — XVI

Bientôt la campagne cessa et nous nous trouvâmes dans une rue dont on ne voyait pas le bout ; de chaque côté, au loin, des maisons, mais pauvres, sales, et bien moins belles que celles de Bordeaux, de Toulouse et de Lyon. La neige avait été mise en tas de place en place, et sur ces tas noirs et durs on avait jeté des cendres, des légumes pourris, des ordures de toute sorte, l’air était chargé d’odeurs fétides, les enfants qui jouaient devant les portes avaient la mine pâle ; à chaque instant passaient de lourdes voitures qu’ils évitaient avec beaucoup d’adresse et sans paraître en prendre souci. — Où donc sommes-nous ? demandai-je à Vitalis. — À Paris, mon garçon. — À Paris !…

— Если бы ты знал, как чудесно в больнице! — продолжал [мальчик]. — Я уже лежал однажды <…>. Теперь я только на то и надеюсь, что Гарафоли отправит меня в больницу. К сожалению, я ещё не настолько болен, чтобы это мешало Гарафоли, и потому он держит меня дома. Но, на мое счастье, Гарафоли не оставляет своей любимой привычки наказывать. Восемь дней назад он изо всех сил стукнул меня палкой по голове. На этот раз, я думаю, дело моё выгорит: голова у меня распухла. Видишь вот здесь большую белую шишку? Вчера Гарафоли сказал: «По-видимому, опухоль». Не знаю, что значит «опухоль», но по его тону я понял, что это что-то серьёзное. Во всяком случае, я очень мучаюсь. У меня такая боль — сильнее, чем зубная! Голова тяжёлая, как котел, я чувствую головокружение и дурноту, а ночью, во сне, не могу удержаться от стонов и криков. Я надеюсь, что дня через два-три Гарафоли придётся отправить меня в больницу. Своими стонами я мешаю всем спать, а Гарафоли не любит, когда его беспокоят. Какое счастье, что он так сильно ударил меня палкой! — XVII

— Si vous saviez comme on est bien à l’hôpital, dit-il, en continuant ; j’y ai déjà été <…>. Je vais être malade et Garofoli m’enverra à l’hôpital. Ah ! bien oui, malade ; assez malade pour souffrir moi-même, mais pas assez pour gêner Garofoli ; alors il m’a gardé. C’est étonnant comme les malheureux ont la vie dure. Par bonheur, Garofoli n’a pas perdu l’habitude de m’administrer des corrections, à moi comme aux autres il faut dire, si bien qu’il y a huit jours il m’a donné un bon coup de bâton sur la tête. Pour cette fois j’espère que l’affaire est dans le sac ; j’ai la tête enflée ; vous voyez bien là cette grosse bosse blanche, il disait hier que c’était peut-être une tumeur ; je ne sais pas ce que c’est qu’une tumeur, mais à la façon dont il en parlait, je crois que c’est grave ; toujours est-il que je souffre beaucoup ; j’ai des élancements sous les cheveux plus douloureux que dans des crises de dents ; ma tête est lourde comme si elle pesait cent livres ; j’ai des éblouissements, des étourdissements, et la nuit, en dormant, je ne peux m’empêcher de gémir et de crier. Alors je crois que d’ici deux ou trois jours cela va le décider à m’envoyer à l’hôpital ; parce que, vous comprenez, un moutard qui crie la nuit, ça gêne les autres, et Garofoli n’aime pas à être gêné. Quel bonheur qu’il m’ait donné ce coup de bâton !

	Я насчитал двадцать тарелок. Значит, у Гарафоли жило двадцать детей. Но кроватей стояло только двенадцать — очевидно, спали по двое. И что это были за кровати! Без простыней, прикрытые одними порыжевшими одеялами, купленными где-нибудь в конюшне, после того как они стали негодными для лошадей. — XVII
	Je comptai vingt assiettes, c’était donc vingt enfants que Garofoli avait sous sa direction ; comme je ne voyais que douze lits on devait coucher deux ensemble. Quels lits ! pas de draps, mais des couvertures rousses qui devaient avoir été achetées dans une écurie, alors qu’elles n’étaient plus assez chaudes pour les chevaux.

Часть вторая

	— … когда случается несчастье, шахтёры скорее погибнут сами, чем оставят своего товарища без помощи. — V
	— … quand il y a des accidents les mineurs ne s’abandonnent pas les uns les autres ; et que vingt hommes, cent hommes se feraient plutôt tuer que de laisser un camarade sans secours.

	… небо, или то, что в Лондоне называется небом, представляло собой сплошное облако оранжевого пара… — XV
	… le ciel, ou ce qui tient lieu de ciel à Londres, était un nuage de vapeurs orangées…

Перевод

А. Толстая, ~1900 (с незначительными уточнениями)