Алиса на сцене

«Алиса на сцене» (англ. Alice on the Stage) — статья Льюиса Кэрролла 1887 года.

Цитаты

Как часто мы отправлялись в путь по этой тихой воде — как часто я рассказывал им сказки, которые придумывал на ходу, было ли это в те дни, когда автор был «в духе» и образы сами собой, толпясь, возникали в его воображении, или тогда, когда усталую Музу понуждали идти и она послушно плелась вперёд, ибо ей нужно было что-то сказать, а не потому, что у неё было что сказать. Ни одна из этого множества сказок не была записана: они появлялись и умирали, как летние мошки, каждая в свой солнечный полдень, пока не настал день, когда одна из моих маленьких слушательниц попросила, чтобы я записал для неё эту сказку. <…> я ясно помню, как в отчаянной попытке придумать что-то новое я для начала отправил свою героиню вниз по кроличьей норе, не имея ни малейшего понятия о том, что же случится с нею позже. <…> «Алиса в Стране чудес» и «Зазеркалье» составлены почти целиком из кусочков и обрывков, из отдельных мыслей, которые появлялись сами по себе.

Many a day had we rowed together on that quiet stream–the three little maidens and I–and many a fairy tale had been extemporised for their benefit–whether it were at times when the narrator was `i’ the vein’, and fancies unsought came crowding thick upon him, or at times when the jaded Muse was goaded into action, and plodded meekly on, more because she had to say something than that she had something to say–yet none of these many tales got written down: they lived and died, like summer midges, each in its own golden afternoon until there came a day when, as it chanced, one of my little listeners petitioned that the tale might be written out for her. <…> I had sent my heroine straight down a rabbit-hole, to begin with, without the least idea what was to happen afterwards. <…> `Alice’ and the `Looking-Glass’ are made up almost wholly of bits and scraps, single ideas which came of themselves.

… время от времени я получаю любезные письма от незнакомых мне людей, которые хотели бы знать, что же такое «Охота на Снарка» — аллегория или политическая сатира, и не кроется ли в ней какая-то мораль. На все эти вопросы я могу лишь ответить: «Не знаю!» — если вспомнить «сильное высоконравственное назначение поэмы», упомянутое в предисловии, такой ответ покажется не слишком искренним; тем не менее, согласно всем сохранившимся свидетельствам, Кэрролл настаивал на нём

… periodically, I have received courteous letters from strangers, begging to know whether `The Hunting of the Snark’ is an allegory, or contains some hidden moral, or is a political satire: and for all such questions I have but one answer, `I don’t know!’

	Какой же была ты, Алиса, в глазах твоего приёмного отца? Как ему описать тебя? Любящей прежде всего; любящей и нежной — любящей, как собака (прости за прозаичное сравнение, но я не знаю иной любви, которая была бы столь же чиста и прекрасна), и нежной, словно лань; а затем учтивой — учтивой по отношению ко всем, высокого ли, низкого ли рода, величественным или смешным, Королю или Гусенице, словно сама она была королевской дочерью, а платье на ней — чистого золота; и ещё доверчивой, готовой принять всё самое невероятное с той убеждённостью, которая знакома лишь мечтателям; и наконец, любознательной — любознательной до крайности, с тем вкусом к Жизни, который доступен только счастливому детству, когда всё ново и хорошо, а Грех и Печаль всего лишь слова — пустые слова, которые ничего не значат! А Белый Кролик? Похож ли он на Алису — или создан скорее для контраста? Конечно, для контраста. Там, где, создавая Алису я имел в виду «юность», «целенаправленность», здесь появляются «преклонный возраст», «боязливость», — «слабоумие» и «нервная суетливость». Представьте себе всё это и вы получите какое-то представление о том, что я имел в виду. Мне кажется, что Белый Кролик должен носить очки, и я уверен, что голос у него должен быть неуверенный, колени — дрожать, а весь облик — бесконечно робкий.
	What wert thou, dream-Alice, in thy foster-father’s eyes? How shall he picture thee? Loving, first, loving and gentle: loving as a dog (forgive the prosaic simile, but I know no earthly love so pure and perfect), and gentle as a fawn: then courteous—courteous to all, high or low, grand or grotesque, King or Caterpillar, even as though she were herself a King’s daughter, and her clothing of wrought gold: then trustful, ready to accept the wildest impossibilities with all that utter trust that only dreamers know; and lastly, curious—wildly curious, and with the eager enjoyment of Life that comes only in the happy hours of childhood, when all is new and fair, and when Sin and Sorrow are but names—empty words signifying nothing! And the White Rabbit, what of him? Was he framed on the `Alice’ lines, or meant as a contrast? As a contrast, distinctly. For her `youth’, `audacity’, `vigour’, and `swift directness of purpose’, read `elderly’, `timid’, `feeble’, and `nervously shilly-shallying’, and you will get something of what I meant him to be. I think the White Rabbit should wear spectacles. I am sure his voice should quaver, and his knees quiver, and his whole air suggest a total inability to say `Bo’ to a goose!
	— Льюис Кэрролл, «Алиса на сцене»

Чёрная Королева должна быть холодной и сдержанной; сама же она — чопорной и строгой, впрочем, не вовсе лишённой приветливости; педантичная до чрезвычайности, это квинтэссенция всех гувернанток! И, наконец, Белая Королева представлялась моему воображению доброй, глупой, толстой и бледной; беспомощной, как дитя; её медлительность и растерянность наводят на мысль о слабоумии, но никогда не переходят в него; это по моему, уничтожило бы комическое впечатление, которое она должна производить. В романе Уилки Коллинза «Без имени» есть персонаж, до странности похожий на неё. Идя двумя различными путями, которые где-то пересеклись, мы странным образом осуществили один и тот же идеал — миссис Рэгг и Белая Королева могли бы быть сёстрами-близнецами.

The Red Queen must be cold and calm; she must be formal and strict, yet not unkindly; pedantic to the tenth degree, the concentrated essence of all governesses! Lastly, the White Queen seemed, to my dreaming fancy, gentle, stupid, fat and pale; helpless as an infant; and with a slow, maundering, bewildered air about her just suggesting imbecility, but never quite passing into it; that would be, I think, fatal to any comic effect she might otherwise produce. There is a character strangely like her in Wilkie Collins’s novel `No Name’: by two different converging paths we have somehow reached the same ideal, and Mrs Wragg and the White Queen might have been twin-sisters.