Юрий Михайлович Клавдиев

	Юрий Михайлович Клавдиев
	Статья в Википедии
	Медиафайлы на Викискладе

Ю́рий Миха́йлович Клавдиев (род. 30 ноября 1974, Тольятти) — российский драматург и сценарист, представитель движения «Новая драма».

Цитаты

Город — странное существо. Это и Дантов ад, и Земля обетованная… Там есть островки безбрежной нежности и красоты, есть раковые пятна человеческой темноты и тупости, есть гниль жестокости и зла, а есть скрытые сокровища разума… Город для меня — некая пиратская карта Роберта Стивенсона, с которой для него начался его «Остров сокровищ».
Ситуации в пьесах смоделированы на основе жизненного опыта. В жизни было все: групповые драки, торговля краденым, наркотиками, работа главным редактором, спекуляции валютой, играл в группах, изучал шаманизм… Так что материала хватает. Главное — я стараюсь, чтобы не было ничего невозможного. Все мои ситуации, к сожалению, вполне представимы в жизни.
Наступает ночь, всякая мерзость происходит в мире, но никому нет до нее никакого дела. («Собиратель пуль»)
Именно потому, что современный герой инертен, как Обломов, приходится придумывать воинственного героя. Настоящий современный человек, как он есть, либо занят поисками денег и нормальной работы, как в Москве, либо винопитием, как в провинции. 90 % всех благих начинаний современных молодых людей разбиваются либо о черствость и непонимание государственных чиновников, либо о нехватку времени для их воплощения: работа съедает всё. Писать о том, как люди работают, работают, работают, а по вечерам перетирают в сотый раз о том, как они когда-нибудь что-нибудь сделают, и ничего наутро не делают, лично мне неинтересно.
Верить можно во что угодно. Главное — в хорошее. А в хорошем всегда присутствует свое тайное дао. Без некоей сказочности невозможно ничто хорошее. Иначе это хорошее не будет отличаться от действительности — а к чему тогда стремиться? Всегда должен быть некий современный Карабас-Барабас, которого надо победить, и тогда вспыхнет вечная радуга счастья. Я использую в своих пьесах психоделическую городскую мифологию — она уже вполне сформировалась, когда-нибудь я напишу по ней книгу…
Я попробую жить. Я здорово попробую жить. Вот моя война. Это единственная стоящая война — за себя, за собственную жизнь. Моя линия фронта протянулась через целую Вселенную, на ней повисли мои города, мои леса, те места, где я был и где еще только предстоит мне стоять насмерть. Я буду насмерть — до самой смерти. Только так. Только так. («Я — пулеметчик»)
Война — но только не та позорная и гнусная драка за деньги и сферы влияния, которую именуют войной политики, — естественное и прекрасное состояние человека. В войне закаляется воля, в войне человек обретает настоящих друзей и сам становится крепче, смелее, оттачивает инструменты, помогающие ему добиваться своего. Мы воюем беспрерывно: за свои проекты, за свое мнение (иногда за саму возможность его иметь)… Война, внутренняя, сверкающая, бесконечная, великая и страшная до нервного веселья, — именно то, чему мы обязаны появлением в нашей жизни предметов искусства, хорошего кино и спектаклей, всего, что не похоже на этот мир.
Именно те, кто не делит все на черное-белое, довели мир до того, что теперь в нем можно все что угодно оправдать и объяснить. Это общество нуждается в строгом выполнении идеальных правил (можно взять за образец, к примеру, «Дао дэ цзин»), а не в непрерывном обтекаемом самооправдании.
Это [дети, подростки] та социальная группа, которая руководствуется хоть чем-то, кроме материальной выгоды. Никому из взрослых в голову не придет потратить полдня на поиски места, откуда лучше вид на реку. Никто, кроме детей, не станет устраивать бездомным кошкам домики в подъездах со всеми удобствами. Только подростки пишут своим девушкам стихи — взрослые покупают им скучные, загрязняющие природу «Лексусы».
Смерть — это выход из мира материального в мир тонкий, окончание бесконечного бега за благоустройством собственной норки. Там — вечный свет и красота божьего милосердия. Смерть не может быть ужасной и кошмарной — разве что для негодяев, потому что в смерти претворяется в жизнь великий закон Сущего: нормальные уходят в свет и радость, а сволочи остаются гнить в могила без крестов. Особо памятных сволочей даже не хоронят, а вмуровывают в бетон. Скажем, под Кремлевской стеной.
Я пытаюсь оставить после себя несколько хороших детских книжек. Это — самое главное. Такое не забывается. Я до сих пор безмерно благодарен Линдгрен, Андерсену, Сент-Экзюпери: они сделали меня таким, какой я есть.
Чисто эстетический продукт мне неинтересен. Меня бесят слова «это — акт чистого искусства», тем более, что они частенько в наше время говорятся о кучке человеческого дерьма на газоне. Наше общество отчаянно нуждается в нормальной идеологии, нам снова нужно вспомнить, что любой путь к чистоте и великому начинается с неукоснительного выполнения неких правил — не важно, заповеди это Христа или наказы Будды — суть там одна и та же.
Современный театр должен быть честным. Это главное. Когда знаменитые артисты играют в тошнотворной антрепризе, когда известный актер выходит на сцену с чем-то, напоминающим огромный фаллоимитатор, а после на пресс-конференции нам говорят о вечном искусстве и о том, как они ему служат, — меня тошнит. Театр никогда не должен забывать, что он в отличие от кино — ЖИВОЙ. Живые люди не имеют права быть ненастоящими.