Чужое лицо

роман Кобо Абэ
(перенаправлено с «Чужое лицо (книга)»)

«Чужое лицо» — роман 1964 года японского писателя Кобо Абэ.

Чужое лицо
Статья в Википедии

Цитаты

править
  •  

Тот, кто обладает правом казнить, обязан выслушать показания обвиняемого.

  •  

Окруженный непреодолимой стеной приветливости, я всегда был совершенно одинок.

  •  

Правда, как было бы хорошо, если б все люди на земле вдруг лишились глаз или забыли о существовании света. Наконец удалось бы достигнуть единодушия относительно формы. Все люди согласились бы, что хлеб – это хлеб, независимо от того, треугольный он или круглый…

  •  

Стоит ли поднимать такой шум из-за какой-то оболочки человека, да еще из-за ее небольшой части – кожи лица? Честно говоря, подобный предрассудок, устоявшийся взгляд ничуть не удивителен...

  •  

Я убежден, что в жизни человека лицо не должно занимать такое уж большое место. Значимость человеке в конечном счете нужно измерять содержанием выполняемой им работы, и это связано с уровнем интеллекта, лицо же тут ни при чем. И если из за того, что человек лишился лица, его общественный вес уменьшается, причиной может быть лишь одно – убогое внутреннее содержание этого человека.
Однако вскоре…
Волей-неволей я стал все яснее сознавать, что удельный вес лица значительно больше, чем я наивно предполагал...
Лицо – тропинка между людьми, такова точка зрения К. Как мне сейчас представляется, если К. и произвел на меня неблагоприятное впечатление, то не из-за самодовольства или стремления навязать свое лечение, а из-за этой идеи. Согласиться с ним – значило признать, что, потеряв лицо, я навечно замурован в одиночной камере, и, следовательно, маска приобретает уже весьма глубокий смысл...
Я сам признаю, что не кто иной, как я, нуждаюсь в тропинке, которая связывала бы меня с людьми. И как раз поэтому продолжаю писать тебе эти строки. Но разве лицо – единственная тропинка? Не верится. Моя диссертация, посвященная реологии, получила поддержку среди людей, которые ни разу не видели моего лица... Если считать, что лицо совершенно необходимо, тогда в первую очередь слепые лишены возможности судить о человеке. Разве я не прав?..
Карлейль, кажется, сказал: сутана делает священника, мундир делает солдата. Может быть, лицо чудовища создает сердце чудовища. Лицо чудовища обрекает на одиночество, а это одиночество создает душу чудовища...
Если бы у людей никогда не было лица, сомнительно, что могла бы возникнуть проблема расовых различий, будь то у японца, у корейца, у русского, у итальянца или у полинезийца. Все таки почему же тогда этот молодой человек, такой великодушный, делал подобное различие между мной, лишенным лица, и корейцами, имеющими другое лицо? Нельзя ли предположить, что когда человек в процессе эволюции ушел от обезьяны, то произошло это не благодаря руке и орудию, как обычно утверждают, а потому, что он сам стал выделять себя по лицу?

  •  

Чем пройти мимо, отвернувшись, гораздо лучше посмотреть правде в глаза и привыкнуть к своему положению раз и навсегда. Если сам перестанешь обращать внимание, другие начнут поступать так же. Это несомненно.

  •  

Если облачение тела в одежды знаменует прогресс цивилизации, то вряд ли можно быть гарантированным от того, что в будущем маска не станет самой обыденной вещью. Даже теперь маски часто используются в важнейших обрядах, на празднествах, и я затрудняюсь дать этому факту исчерпывающее объяснение, но мне представляется, что маска, видимо, делает взаимоотношения между людьми значительно более универсальными, менее индивидуальными, чем когда лицо открыто…
Согласно одной теории, маска служит не простым заменителем, а выразителем весьма метафизического желания заменить свой облик каким то другим, превосходящим собственный...
Маска – это злая игра, в которой то, чего ждешь от лица, и то, что видишь, меняются местами. В общем, это можно считать одним из способов укрыться от людей – стирая лицо, стирают и душу. Наверно, именно поэтому в давние времена палачи, расстриги, инквизиторы, жрецы, священники тайных орденов ну и, наконец, разбойники не могли обойтись без маски, она была им совершенно необходима. Маска имела не только негативное назначение – просто скрыть лицо, но, несомненно, и гораздо более позитивную цель – скрыв облик человека, разорвать связь между лицом и сердцем, освободить его от духовных уз, соединяющих с людьми. Возьмем более простой пример – сюда вполне приложима психология франта, который любит щеголять в темных очках, даже когда в них нет необходимости. Но ведь если освободить себя от всех духовных уз и обрести безграничную свободу, то легко стать и безгранично жестоким…
что произойдет с общественным мнением, если начнется массовое производство масок, так же искусно выполненных, как и та, которую я ношу, и широкое их распространение. Маски, несомненно, приобретут потрясающую популярность, мой завод не угонится за спросом, даже если будет работать круглосуточно, все расширяя производство. Некоторые люди неожиданно исчезнут. Другие расщепятся на двух, на трех. Удостоверения личности станут бесполезными, опознавательные фотографии в нескольких ракурсах потеряют всякий смысл, фотографии, которыми обмениваются жених и невеста, можно будет порвать и выбросить. Знакомые и незнакомые перепутаются, сама идея алиби будет уничтожена. Нельзя будет верить другим, не будет оснований и не доверять другим, придется жить в состоянии невесомости, в новом измерении человеческих отношений, будто смотришься в ничего не отражающее зеркало.
Нет, нужно, наверно, быть готовым к еще худшему. Все начнут менять одну маску за другой, пытаясь бежать от страха быть невидимым, из за того, что стал еще прозрачнее, чем невидимый другой человек. И когда привычка беспрерывно гнаться за все новыми и новыми масками станет обыденной, такое слово, как «индивидуум», окажется настолько непристойным, что его можно будет увидеть лишь на стенах общественных уборных, а сосуды в которые заключены индивидуумы, их упаковка – «семья», «народ», «права», «обязанности» – превратятся в мертвые слова, непонятные без подробного комментария.

  •  

Сколько бы ни было лиц, я неизменно должен был оставаться самим собой.

  •  

Когда нет возможности лечить зубы, не остается ничего иного, как глотать болеутоляющее.

  •  

– Но нет ведь ничего удивительного в том, что содержание предпочитают внешней форме…

  •  

Я твердо убежден, что душа человека заключена в коже.

  •  

Значит, именно слишком большая приверженность форме приводит к противоположному результату – к отходу от реального... слишком похожая копия недостоверна...

  •  

Но то, что вызывает чувство стыда, часто становится источником сплетни.

  •  

Но нельзя до бесконечности укрываться от дождя под чужим навесом.

  •  

Неужели есть загадка, которую не разрешить простым хождением из угла в угол?

  •  

В отличие от голода, безответной любви, безработицы, болезни, банкротства, стихийного бедствия, разоблаченного преступления в моем горе не было того, что позволило бы разделить его с другими. Мое несчастье навсегда останется только моим, и я ни с кем не смогу им поделиться. Поэтому кто угодно может без тени угрызения совести игнорировать меня. А мне не позволено даже протестовать.

  •  

Но, в жизни не найдется ни одного актера, который согласился бы стащить с себя лицо, хотя одежду он готов стаскивать сколько угодно. Мало того, он абсолютно убежден, что вся его игра сконцентрирована на лице.

  •  

То, что ты не можешь в любую минуту убежать от самого себя, – вот в чем ужас заточения.

  •  

Люди ведь становятся одинокими, становятся разобщенными, становятся беззащитными, обнаруживают свои слабости, становятся слезливо просительными главным образом в те минуты, когда спят, отправляют естественные надобности, ну и когда поглощены едой. Кстати, «индивидуальное» меню составляет особую гордость ресторанов в универмагах.

  •  

Выместить злобу – лучший способ сохранить здоровье.

  •  

Радость завершения испытывают только те, кто не несет никакой ответственности за результат работы.

  •  

Мертвому безразлично, кремируют его или погребут.

  •  

Когда ведешь себя как подозреваемый, тебя и будут подозревать.

  •  

… нет, бессмысленная гипотеза – может ли найти друзей человек, который не любит самого себя?

  •  

...собака со скудным умишком в качестве компенсации имеет острый нюх…

  •  

Как бы то ни было, мы живем в такое время, когда стало невозможно, как прежде, провести четкую, кем угодно различимую границу, отделяющую ближнего от врага. В электричке, теснее, чем любой ближний, тебя вплотную облепляют бесчисленные враги. Существуют враги, проникающие в дом в виде писем, существуют враги, и от них нет спасения, которые, превратившись в радиоволны, просачиваются в каждую клетку организма. В этих условиях вражеское окружение стало обычным – мы привыкли к нему, и существование ближнего так же малоприметно, как иголка, оброненная в пустыне. Тогда то и родилась спасительная идея: «сделаем чужих людей своими ближними», но можно ли представить себе, что найдется колоссальное хранилище, способное вместить людей, единицей для исчисления которых служит миллиард. Может быть, для успеха в жизни рациональнее отказаться от высоких устремлений, которые тебе не по зубам, и добросердечно примириться с тем, что все окружающие тебя люди – враги. Не спокойнее ли побыстрее выработать иммунитет против одиночества?

  •  

Писать – не значит просто подставить вместо фактов ряды букв, писать – значит предпринять рискованное путешествие.

  •  

Самолюбие может, как это ни странно, спокойно соседствовать с бесстыдством.

  •  

Индивидуум всегда жертва в единоборстве со смертью, а для абсолютной группы смерть всего лишь атрибут.

  •  

Желания – это не то, что понимают путем рассуждений, их надо чувствовать.

  •  

«Почему? Чем я похож на художника?»
«Как раз художники любят делать вид, что совсем не похожи на художников».

  •  

Бессмысленно искать разумность в ревности.

  •  

Кто, интересно, сказал глупость, будто женщиной можно завладеть?..

  •  

Человеческие отношения всего лишь придаток человеческого труда.

  •  

Любовь срывает маски, и поэтому нужно стараться надеть маску для любимого человека. Ведь если не будет маски, не будет и счастья срывать ее. Ты меня понимаешь?

  •  

Писать следует, видимо, только тогда, когда ничего не случается.