Укрощение строптивой

«Укрощение строптивой» (англ. The Taming of the Shrew) — комедия Уильяма Шекспира, написанная в 1593 или 1594 году. Впервые опубликована в 1623-м в составе Первого фолио.

Здесь приведены одни и те же цитаты в двух переводах.

Перевод М. А. Кузмина, 1937

	Слай. И не спрашивайте меня, какой костюм мне подавать. Ведь у меня сколько спин, столько и камзолов, сколько ляжек, столько и чулок, сколько ног, столько и башмаков, да и то ног иногда бывает больше, чем башмаков, или башмаки такие, что из головок пальцы высовываются. — интродукция, сцена II
	Sly. Ne'er ask me what raiment I'll wear, for I have no more doublets than backs, no more stockings than legs, nor no more shoes than feet: nay, sometime more feet than shoes, or such shoes as my toes look through the over-leather.

	Транио. Любовь из сердца бранью не изгонишь. — акт I, сцена I
	Tranio. Affection is not rated from the heart.

	Петручио. … разбойники напали; Хозяйку защищай, коль ты мужчина. — Не бойся, Кет, они тебя не тронут: Я — щит тебе, хоть будь их миллион. — акт III, сцена II
	Petruchio … we are beset with thieves; Rescue thy mistress, if thou be a man. Fear not, sweet wench; they shall not touch thee, Kate; I’ll buckler thee against a million.

	Петручио. Хоть платье — бедно, — кошелёк набит; Ведь тело только через ум богато. И, как сквозь тучи солнце проникает, Так честь сквозь платье скромное видна. Ценнее жаворонка, что ль, сорока, Затем что оперенье хорошо? Иль угорь недостойнее змеи, Затем что шкурка той на взгляд приятна? — акт IV, сцена III
	Our purses shall be proud, our garments poor For 'tis the mind that makes the body rich; And as the sun breaks through the darkest clouds, So honour peereth in the meanest habit. What, is the jay more precious than the lark Because his feathers are more beautiful?

Акт II

Баптиста. А ты, отродье чёртово, стыдись! Ты от неё обиды не видала. Хоть слово слышала наперекор? Катарина. Она меня молчаньем возмущает! (Бросается к Бьянке.)

Baptista. For shame, thou hilding of a devilish spirit, Why dost thou wrong her that did ne'er wrong thee? When did she cross thee with a bitter word? Katherina. Her silence flouts me, and I'll be reveng'd. [Flies after Bianca.]

---

Баптиста. Первейшая теперь забота ваша, Чтоб полюбила вас: всё дело в этом. Петручио. Ну, это пустяки, отец, поверьте, Она упряма, но и я настойчив; Когда же два больших огня сойдутся, Они сжигают всё, что их питает. От ветра слабого крепчает пламя. — От сильного порыва угасает.

Baptista. Ay, when the special thing is well obtain'd, That is, her love; for that is all in all. Petruchio. Why, that is nothing; for I tell you, father, I am as peremptory as she proud-minded; And where two raging fires meet together, They do consume the thing that feeds their fury: Though little fire grows great with little wind, Yet extreme gusts will blow out fire and all;..

---

Петручио Я подожду её. Придёт, так дело поведу по-свойски. Начнёт грубить, — скажу ей напрямик, Что распевает слаще соловья; Нахмурит бровь, — скажу, что взгляд нежнее, Чем роза, освежённая росой; Умолкнет, не захочет говорить, — Скажу, что мне мила её речистость, Что красноречие её прелестно; Вон выставит, — благодарить я стану, Как будто приглашает погостить; Откажет, — попрошу назначить день Для оглашенья в церкви и для свадьбы.

I pray you do. I will attend her here. And woo her with some spirit when she comes. Say that she rail; why, then I'll tell her plain She sings as sweetly as a nightingale: Say that she frown; I'll say she looks as clear As morning roses newly wash'd with dew: Say she be mute, and will not speak a word; Then I'll commend her volubility, And say she uttereth piercing eloquence: If she do bid me pack, I'll give her thanks, As though she bid me stay by her a week: If she deny to wed, I'll crave the day When I shall ask the banns, and when be married.

---

Петручио. Искать руки твоей я был подвинут. Катарина. Подвинут? В добрый час! Пусть, кто вас двинул, И выдвинет отсюда. Сразу видно: Передвижной вы. Петручио. Как — передвижной? Катарина. Как стул. Петручио. Отлично. Сядь сюда скорей. Катарина. Ослам таскать привычно, — так и вам. Петручио. И бабам груз привычен, — так и вам. Катарина. Но я такую дрянь таскать не стану. Петручио. Я не хочу отягощать тебя; Я знаю, молода ты и легка… Катарина. Да, так легка, что дурню не поймать, Хоть все же вешу столько, сколько надо. Петручио. Ты легче пчёлки. Катарина. Ты дурней сыча. Петручио. Эй, берегись, поймает сыч голубку. Катарина. Бывает, что голубка бьёт сыча. Петручио. Ну, полно, о́сочка! Уж слишком злы вы. Катарина. Коль я оса, так жала берегись. Петручио. Как оберечься? Взять его да вырвать. Катарина. Такой дурак и не найдёт его. Петручио. Ну, кто не знает, где у ос есть жало? В хвосте. Катарина. Нет, в языке. Петручио. В чьём языке? Катарина. В твоём, что мелет о хвосте. Прощайте.

Petruchio. Myself am mov'd to woo thee for my wife. Katherina. Mov'd! in good time: let him that mov'd you hither Remove you hence. I knew you at the first, You were a moveable. Petruchio. Why, what's a moveable? Katherina. A joint-stool. Petruchio. Thou hast hit it: come, sit on me. Katherina. Asses are made to bear, and so are you. Petruchio. Women are made to bear, and so are you. Katherina. No such jade as bear you, if me you mean. Petruchio. Alas! good Kate, I will not burden thee; For, knowing thee to be but young and light,— Katherina. Too light for such a swain as you to catch; And yet as heavy as my weight should be. Petruchio. Should be! should buz! Katherina. Well ta'en, and like a buzzard. Petruchio. O, slow-wing'd turtle! shall a buzzard take thee? Katherina. Ay, for a turtle, as he takes a buzzard. Petruchio. Come, come, you wasp; i' faith, you are too angry. Katherina. If I be waspish, best beware my sting. Petruchio. My remedy is, then, to pluck it out. Katherina. Ay, if the fool could find it where it lies. Petruchio. Who knows not where a wasp does wear his sting? In his tail. Katherina. In his tongue. Petruchio. Whose tongue? Katherina. Yours, if you talk of tales; and so farewell.

Акт V, сцена II

Петручио … Гортензио вас боится. Вдова. Кривому кажется ведь всё кривым. Петручио. Не криво сказано. Катарина (вдове). Что это значит? <…> Вдова. Ваш муж от брака с вами окривел, — Такой же прочит моему удел. Вот мысль моя какая. Катарина. Да, мысль мышиная! Вдова. Она о вас. Катарина. Я мышь, конечно, по сравненью с вами! <…> Баптиста. Как, Гремио, хорошо они сцепились? Гремио. О да, синьор, бодаются отлично. Бьянка. Бодаются! Коль есть на лбу рога, Так поищите раньше у себя. Винченцио. Изволили проснуться, молодая? Бьянка. Но не от страха, нет; могу заснуть опять. Петручио. Мы не дадим. Коль стали отвечать, На вашу долю стрелки две придутся. Бьянка. Что я вам, птица? Я в кусты порхну, И можете там целиться в меня. — Прощайте. (Уходят Бьянка, Катарина и вдова.) Петручио. Удрала от меня. — Ну что же, Транио, Вы в птичку метили, да маху дали? Я пью за тех, кто в цель не попадает! Транио. Синьор, меня послали вроде гончей: Бежит сама, а стойка для другого. Петручио. Сравнение остро, хоть и собачье. Транио. То ль дело вы: хоть для себя гонялись, А ваша лань сама вас затравила! Баптиста. Ого, Петручио, это прямо в глаз! Люченцио. Благодарю за стрелку, добрый Транио. Гортензио. Попал он? Сознавайтесь, сознавайтесь! Петручио. Слегка задел меня, готов признаться, Но верно то, что, тотчас отскочив, Стрела его попала в вас обоих.

Petruchio … Hortensio is afeard of you. Widow. He that is giddy thinks the world turns round. Petruchio. Roundly replied. Katherina. Mistress, how mean you that? <…> Widow. Your husband, being troubled with a shrew, Measures my husband’s sorrow by his woe; And now you know my meaning. Katherina. A very mean meaning. Widow. Right, I mean you. Katherina. And I am mean, indeed, respecting you. <…> Baptista. How likes Gremio these quick-witted folks? Gremio. Believe me, sir, they butt together well. Bianca. Head and butt! An hasty-witted body Would say your head and butt were head and horn. Vincentio. Ay, mistress bride, hath that awaken’d you? Bianca. Ay, but not frighted me; therefore I’ll sleep again. Petruchio. Nay, that you shall not; since you have begun, Have at you for a bitter jest or two. Bianca. Am I your bird? I mean to shift my bush, And then pursue me as you draw your bow. You are welcome all. [Exeunt Bianca, Katherina and Widow.] Petruchio. She hath prevented me. Here, Signior Tranio; This bird you aim’d at, though you hit her not: Therefore a health to all that shot and miss’d. Tranio. O, sir! Lucentio slipp’d me like his greyhound, Which runs himself, and catches for his master. Petruchio. A good swift simile, but something currish. Tranio.’Tis well, sir, that you hunted for yourself: ’Tis thought your deer does hold you at a bay. Baptista. O ho, Petruchio! Tranio hits you now. Lucentio. I thank thee for that gird, good Tranio. Hortensio. Confess, confess; hath he not hit you here? Petruchio. A has a little gall’d me, I confess; And as the jest did glance away from me, ’Tis ten to one it maim’d you two outright.

---

Катарина [её финальная речь] Свой лоб нахмуренный скорей разгладь И не бросай на мужа гневных взглядов, Что ранят господина и владыку; Гнев губит красоту, как снег — луга, И славу отрясет, как ветер — почки; Приятности тут нету никакой, И злая женщина в сердцах — источник мутный, Нечистый, тинистый и неприглядный; И как бы жаждою кто ни томился, Такой воды ни капли не коснётся. Муж — господин тебе, опора, жизнь, Твоя глава, владыка. Полн заботы Он о тебе и о твоём довольстве, Он трудится на море и на суше, Не спит ночей, выносит бурю, холод, Пока лежишь спокойно ты в тепле, И от тебя одной лишь дани просит: Любви, приветливости, послушанья — Ничтожной платы за великий труд. Обязанности подданных пред князем — Жены обязанности перед мужем. А если несговорчива, сварлива И непослушна благородной воле, То что ж она тогда, как не мятежник И доброму правителю изменник?

Unknit that threatening unkind brow, And dart not scornful glances from those eyes To wound thy lord, thy king, thy governor: It blots thy beauty as frosts do bite the meads, Confounds thy fame as whirlwinds shake fair buds, And in no sense is meet or amiable. A woman mov'd is like a fountain troubled, Muddy, ill-seeming, thick, bereft of beauty; And while it is so, none so dry or thirsty Will deign to sip or touch one drop of it. Thy husband is thy lord, thy life, thy keeper, Thy head, thy sovereign; one that cares for thee, And for thy maintenance commits his body To painful labour both by sea and land, To watch the night in storms, the day in cold, Whilst thou liest warm at home, secure and safe; And craves no other tribute at thy hands But love, fair looks, and true obedience; Too little payment for so great a debt. Such duty as the subject owes the prince, Even such a woman oweth to her husband; And when she is froward, peevish, sullen, sour, And not obedient to his honest will, What is she but a foul contending rebel And graceless traitor to her loving lord?

Перевод: П. В. Мелковой, 1958

Слай. Незачем вам спрашивать, какое я платье надену, потому что у меня не больше камзолов, чем спин, не больше чулок, чем ног, не больше башмаков, чем ступней, а иногда ступней даже больше, чем башмаков, или такие башмаки, что из них пальцы наружу торчат. — интродукция, сцена II

Транио. Любовь из сердца не прогонишь бранью. — акт I, сцена I

Петручио. Хотят ограбить нас! Спасай хозяйку, если ты мужчина. Не бойся, Кет, тебя никто не тронет: Я отобью хоть миллион врагов. — акт III, сцена II

Петруччо. Хоть плох наряд — зато карман набит. Не платье украшает человека. Как из-за чёрных туч сверкает солнце, Так честь блистает под одеждой бедной. И разве сойка жаворонка лучше Лишь потому, что ярче опереньем? — акт IV, сцена III

Акт II

Баптиста Стыдилась бы! Вот дьявольский характер! Обидела сестру. А ведь она Тебя не задевает: ты слыхала От Бьянки хоть словечко поперёк? Катарина Она меня своим молчаньем бесит! Я этого не в силах перенесть!

Баптиста Главное, добейтесь Её любви — все дело только в этом. Петруччо Вот пустяки! Не сомневайтесь, тесть: Она строптива — но и я настойчив. Когда же пламя с пламенем столкнутся, Они пожрут все то, что их питало. Хоть слабый ветер раздувает искру, Но вихрь способен пламя погасить.

Петруччо [Её] пришлите лучше. Здесь я подожду. Придёт она — ухаживать примусь; Начнёт беситься — стану ей твердить, Что слаще соловья выводит трели; Нахмурится — скажу, что смотрит ясно, Как роза, окропленная росой; А замолчит, надувшись, — похвалю За разговорчивость и удивлюсь, Что можно быть такой красноречивой; Погонит — в благодарностях рассыплюсь, Как будто просит погостить с недельку; Откажет мне — потребую назначить День оглашения и день венчанья.

Петруччо. Я двинулся сюда тебя посватать. Катарина. Он двинулся! Кто двинул вас сюда, Пусть выдвинет отсюда. Вижу я, Передвигать вас можно. Петруччо. То есть как? Катарина. Как этот стул. Петруччо. Садись же на меня. Катарина. Ослам таким, как ты, привычна тяжесть. Петруччо. Вас, женщин, тяжесть тоже не страшит. Катарина. Ты про меня? — Ищи другую клячу. Петруччо. О, я тебе не буду в тягость. Кет. Я знаю, молода ты и легка. Катарина. Я так легка, что не тебе поймать, А все же вешу столько, сколько надо. Петруччо. Жужжишь, пчела! Катарина.Ты на сыча похож! Петруччо. Так горлинка достанется сычу! Катарина. Побьёт, пожалуй, горлинка сыча. Петруччо. Спокойнее, оса; ты зла не в меру. Катарина. Коль я оса — остерегайся жала. Петруччо. А я его возьму да вырву прочь. Катарина. Сперва найди его. Петруччо. Да кто не знает, Где скрыто жало у осы? В хвосте. Катарина. Нет, в языке. Петруччо. А в чьём, скажи? Катарина. Дурак! В твоём, раз о хвосте сболтнул. Прощай.

Акт V, сцена II

Петручио … он страх как вас боится. Вдова. Кружится мир у пьяного в глазах. Петручио. Кругло отвечено. Катарина (вдове). Как вас понять? <…> Вдова. Ваш муж, с женой строптивою измучась, И моему пророчит ту же участь. Понятна стала мысль моя теперь? Катарина. Дрянная мысль. Вдова. Я думала о вас. Катарина. Да, знаясь с вами, я бы стала дрянью. <…> Баптиста (к Гремио). Что скажете об этих остроумцах? Гремио. Они бодаются, синьор, отлично. Бьянка. Бодаются! Ну, как здесь не сострить, Что зуд во лбу рога вам предвещает? Винченцио. А, молодая! Вот вы и проснулись! Бьянка. Не беспокойтесь, я усну опять. Петручио. Ну нет! Вы сами начали острить, — Стрельнём и в вас мы парочкой острот. Бьянка. Что я вам — птица? Ну, так упорхну! Попробуйте преследовать меня. Счастливо оставаться вам, синьоры. Бьянка, Катарина и вдова уходят. Петручио. Не удался мой выстрел. В эту птичку Вы метили, да не попали, Транио. Так выпьем же за тех, кто промахнулся! Транио. Я спущен был как гончая, синьор: Что изловил — хозяину принёс. Петручио. Недурно, хоть сравнение собачье. Транио. Но вы-то лань травили для себя, А вас она, слыхать, не подпускает. Баптиста. Ого, Петруччо! Это выстрел в цель. Люченцио. Ну, Транио, спасибо за остроту! Гортензио. Сознайтесь же, он ловко в вас попал! Петручио. Задел меня немножко, признаюсь, Но тотчас же насмешка отскочила И вас пронзила, бьюсь я об заклад.

Катарина Ну, не хмурь сурово брови И не пытайся ранить злобным взглядом Супруга твоего и господина. Гнев губит красоту твою, как холод — Луга зелёные; уносит славу, Как ветер почки. Никогда, нигде И никому твой гнев не будет мил. Ведь в раздраженье женщина подобна Источнику, когда он взбаламучен, И чистоты лишён, и красоты; Не выпьет путник из него ни капли, Как ни был бы он жаждою томим. Муж — повелитель твой, защитник, жизнь, Глава твоя. В заботах о тебе Он трудится на суше и на море, Не спит ночами в шторм, выносит стужу, Пока ты дома нежишься в тепле, Опасностей не зная и лишений. А от тебя он хочет лишь любви, Приветливого взгляда, послушанья — Ничтожной платы за его труды. Как подданный обязан государю, Так женщина — супругу своему. Когда ж она строптива, зла, упряма И не покорна честной воле мужа, Ну чем она не дерзостный мятежник, Предатель властелина своего?

О пьесе

Из всех персонажей пьесы лишь два представляют собой яркие, живые, хорошо разработанные характеры: это Катарина и Петруччо, и лишь с очень большими оговорками можно к ним ещё присоединить Бьянку. Все же остальные персонажи — условные фигуры, шаблонные гротески, очень близкие к маскам итальянской комедии. <…> Этому соответствует и насквозь фарсовый характер действия, <…> без всякой примеси хотя бы самого лёгкого лиризма, нежных, идеальных чувств, какая есть, например, в почти одновременной, по существу — тоже фарсовой «Комедии ошибок». Соответственно этому язык персонажей сочен и резок без малейшего намёка на характерный для раннего Шекспира эвфуизм. Это случай почти уникальный во всём творчестве Шекспира: только ещё «Уиндзорские насмешницы» могут быть причислены к чисто фарсовому жанру. Это объясняет и ту внутреннюю скрепу, которая соединяет интродукцию с самой пьесой. Тщетно искали «философствующие» критики связь между ними в единстве мысли или морали <…>. На самом деле Шекспир охотно воспроизвёл интродукцию [анонимной] пьесы как подготовляющую и оправдывающую буффонный характер самой комедии. И тем не менее в пьесе содержится в скрытом виде глубокая проблема, воплощённая в образах Катарины и Петруччо <…>. Пьеса заканчивается её знаменитым монологом, в котором она утверждает природную слабость женщин и призывает их к покорности мужьям. Такая мораль как будто плохо согласуется с нашим представлением о свободолюбии Шекспира, создателя образов смелых, инициативных, борющихся за свои человеческие права, за свободу своих чувств женщин <…>. Что не только нас, но и некоторых современников Шекспира эта мораль шокировала, видно из того, что драматург Флетчер написал в противовес ей комедию «Укрощённый укротитель», <…> где женщина берёт реванш. Многие критики пытались «реабилитировать» Шекспира, обелить его пьесу с помощью разных натяжек и самых произвольных толкований <…>. Все эти домыслы идут вразрез с прямым смыслом текста. Они к тому же совершенно антиисторичны. Шекспир, несмотря на всю свою гениальность и прогрессивность критики современного ему общества, был всё же сыном своего века, которому не могла даже в голову прийти мысль о полной юридической и бытовой эмансипации женщины. <…> Прообразом морали для Шекспира в данной его пьесе — как, впрочем, и во всех других — могла скорее всего послужить народная мораль крестьянской семьи <…>. Этот живой образец и источник мысли Шекспира отлично согласовался с той стадией гуманистического сознания, которую он выражал в своей борьбе против хищнического, анархического аморализма эпохи первоначального капиталистического накопления. В целом пьеса — и в этом её глубокое, передовое для той эпохи значение — утверждает идею не «равноправия», а «равноценности» мужчины и женщины. Замысел Шекспира имеет гораздо более глубокий характер, чем мораль пьесы Флетчера, где защита «престижа» женщины достигается снижением и мужчины и женщины, обрисованных как натуры мелочные, лишённые размаха и полноценности шекспировских героев.

— Александр Смирнов, послесловие