Царь-рыба: различия между версиями
| [досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Khanaon (обсуждение | вклад) статья, которую уже давно пора сделать |
Khanaon (обсуждение | вклад) цитаты из первой части повести |
||
Строка 1:
[[Файл:Viktor Astafyev Abkhazia stamp.jpg|thumb|190px|<center>Виктор Астафьев]]
{{Навигация|Тема=«Царь-рыба»|Википедия=|Викисклад=|Викитека=}}
'''«Царь-ры́ба»''' — повесть [[Виктор Петрович Астафьев|Виктора Астафьева]] (1976 год), одно из самых его известных и издаваемых произведений, в 1978 году удостоенное [[:w:Государственная премия СССР|Государственной премии СССР в области литературы]]. Повесть выдержала сотни переизданий на десятки языков. А недалеко от шоссе [[Красноярск]] — [[Дивногорск]] находится памятник, посвящённый этой повести. Он представляет собой исполинского [[осётр|осетра]] («Царь-рыбу»), разрывающего
== Цитаты ==
=== Часть первая ===
{{Q|Однажды увидел Коля [[собака|собаку]] — остановилась в отдалении, белая с серым крапом на ногах, ждёт, приветно хвостом пошевеливает. Знакомая собака, очень. Дрогнуло сердце: «Бое! Бое! Бое!» — Коля сбросил лямку, подхватился, побежал — нет собаки, бугорок вместо собаки. Страсти-то! Коля вытер со лба пот, хотел перекреститься — не знает, с какого места начинать.
Больше всего он опасался повстречать шаманку. Бродит шаманка по [[тундра|тундре]] давно, в белой парке из выпоротков, в белой [[заяц|заячьей]] шапочке, в белых мохнатых рукавичках. За нею белый [[олень]] с серебряными рогами следует по пятам, головой покачивает, шаркунцами позвякивает. Шаманка жениха ищет, плачет ночами, воет, зовёт жениха и никак не дозовётся, потому и чарует любого встречного [[мужик]]а. Чтобы [[жених]] не дознался о [[грех]]ах её сладострастных, до [[смерть|смерти]] замучив [[мужик]]а ласками, шаманка зарывает его в [[снег]]. К человеческому жилью близко шаманка не подходит, боится тепла. Сердце её [[тундра|тундрой]], мёрзлой землей рождено, оледенелое сердце может растаять.<ref name="Царь">''[[Виктор Петрович Астафьев|Астафьев В.П.]]'' «Царь-рыба»: Повествование в рассказах. — М.: Современник, 1982 г.</ref>|Автор=Часть первая. Бойе}}
{{Q|И мы углубились по Опарихе. [[Тайга]] темнела, [[кедр]]ач подступил вплотную, местами почти смыкаясь над речкой. Вода делалась шумной, по обмыскам и от весны оставшимся проточинам росла непролазная [[смородина]], зелёный дедюльник, пучки-[[борщевик|борщевники]] с комом багрово-синей килы на вершине вот-вот собирались раскрыться светлыми зонтами. Возле притемнённого зарослями ключа, в тени и холодке цвели последним накалом жарки, везде уже осыпавшиеся, зато [[марьин корень|марьины коренья]] были в самой поре, [[кукушкины слёзы|кукушкины слёзки]], [[венерин башмачок|венерины башмачки]], [[грушанка]] — сердечная травка — цвели повсюду, и по логам, где долго лежал снег, приморились [[ветреница|ветреницы]], [[хохлатка|хохла́тки]]. На смену им шла живучая [[трава]] криводёнка, вострился сгармошенными листьями [[кукольник]]. Населяя зеленью приречные низины, лога, обмыски, проникая в тень [[хвойные растения|хвойников]], под которыми доцветала [[брусника]], седьмичник, [[заячья капуста]] и вонючий болотный [[болиголов]], всегда припаздывающее здесь [[лето]] трудно пробиралось по Опарихе в гущу [[лес]]ов, оглушённых [[зима|зимними]] морозами и [[снег]]ом.<ref name="Царь" />|Автор=Часть первая. Капля}}
{{Q|После всех этих занятных историй, после светлого праздника, подаренного нам светлой речкой Опарихой, в самый раз вспомнить одну давнюю историю, для чего я чуть-чуть подзадержусь и вспомню былое, чтобы понятнее и виднее было, где мы жили и чего знавали, и почему так преуспели в движении к тому, о чём я уже рассказал и о чём ещё рассказать предстоит. [[Брат]] доживал последние дни. Муки его были так тяжелы, что [[мужество]] и терпение начали ему изменять. Он решил застрелиться, приготовил пулю, зарядил патрон в [[ружьё]] и только ждал момента.
Мы почувствовали неладное, разрядили ружьё и спрятали его на чердак. [[Наркотик]]и, только наркотики, погружающие больного в тупое полузабытьё, чуть
избавляли его от страдания. Но где же найти наркотики в богоспасаемом посёлке Чуш? Ночью, продираясь сквозь собачий лай и храп, вырывая себя, будто [[гвоздь]] из заплота, из [[пьяный|пьяных]] рук охального мужичья и резвящихся парней, пробиралась в дом [[брат]]а больничная сестра с бережно хранимым шприцем.
Переведя дух, бодро улыбаясь нам и брату, она открывала железную коробку с ватой и шприцем, просила больного приобнажиться и делала «укольчик».<ref name="Царь" />|Автор=Часть первая. Не хватает сердца}}
{Q|Хромой сказал: «Спасибо, братья», — поднял винтовку Зубилы, тремя выстрелами вызвал начальника караула и, не подпустив его близко, прокричал:
«Бригада никакого отношения к [[убийство|убийству]] конвоира не имеет. Я убил его!»
Сделав резкий поворот, Хромой с винтовкой в руках кувыркнулся в карьер.
Начальник караула и запыхавшиеся стрелки подбежали к обрыву карьера и услышали: «Да здравствует товарищ [[Сталин]]!» — и следом хрясткий от мороза,
одинокий, без эха, выстрел.<ref name="Царь" />|Автор=Часть первая. Не хватает сердца}}
{Q|С воздуха Чуш похож на все приенисейские селения, разбросанные в беспорядке, захламлённые, безлесые, и если бы не колок [[тополь|тополей]], когда-то и кем-то посаженных среди поселка, не узнал бы я его. Вокруг посёлка за речкой, в устье, разжульканном гусеницами, раскинулся, точнее сказать,
присоседился к широкой поляне, заросшей [[курослеп]]ом, [[сурепка|сурепкой]] и [[одуванчик]]ами, чушанский аэродром с деревянным строением, нехитрым прибором да двумя рядками фонарей-столбиков. На аэродроме паслись [[корова|коровы]], телята, [[конь|кони]], и когда наш самолётик, зайдя с Енисея, начал снижаться, целясь носом меж посадочными знаками, едва видными из [[травы]], впереди самолёта долго бежал парнишка в раздувающейся малиновой рубашонке и сгонял хворостиной с посадочной полосы пегую [[корова|корову]], неуклюже, тяжело переваливающую вымя. Казалось, [[самолёт]] вот-вот настигнет корову, торнет её под норовисто поднятый хвост, но всё закончилось благополучно; и парнишка, и корова, и пилоты, должно быть, привыкли ко всему тут и как бы даже поиграли немножко, позабавлялись.<ref name="Царь" />|Автор=Часть первая. Дамка}}
{Q|Днем я заходил в прибрежную шарагу, продирался по Опарихе — разведать, как там [[хариус]], поднялся ли? В одном месте, под выстелившимся [[ивняк]]ом, заметил лужицу. Мне показалось, она покрыта плесневелой водой. Я наступил, провалился и упал — комар плотной завесой стоял, именно стоял в заветерье, не тот долгодумный российский [[комар]], что сперва напоётся, накружится, затем лениво примется тебя кушать. Нет, этот, северный, сухобрюхий, глазу почти не заметный зверина набрасывается сразу, впивается без [[музыка|музыки]] во что придётся, валит сохатого, доводит до отчаяния человека. В этих краях существовала когда-то самая страшная [[казнь]] — привязывать [[преступник]]а, чаще [[бог]]оотступника, в тайге — на съедение гнусу.<ref name="Царь" />|Автор=Часть первая. У Золотой карги}}
{Q|Кроме сала и себя, Грохотало признавал ещё гроши, потому как был рвачом и как ему, уроженцу ровенских земель, ни жутко было пускаться на большую
воду, он всё же обучился ловить [[рыба|рыбу]], которую сам не ел, продавал всю до хвостика. Натаскивал Грохотало покойный Кузьма Куклин, знаменитый на всю округу хитрован. Был Куклин хилогруд, маялся животом, с похмелья харкал кровью и потому в помощники выбирал парней здоровых и выпустил из-под крыла своего в полёт не одного наторевшего в речном разбое удальца. Само собой, Куклин не был тятей питомцам и сноровку не торопился передавать, наоборот, затягивал всячески обучение, норовил обделить в добыче. Чего не жалел [[мастер]], так это матюков. Большую часть отпущенных [[природа|природой]] матюков Куклин всадил в Грохотало, отвёл душу. Но всё вынес Грохотало и рыбачить выучился. Он перестал узнавать Куклина сразу, как только отделился от него.<ref name="Царь" />|Автор=Часть первая. Рыбак Грохотало}}
{Q|Упускать такого [[осётр|осетра]] нельзя. Царь-рыба попадается раз в жизни, да и то не всякому Якову. Дамке отродясь не попадала и не попадётся — он по реке-то не рыбачит, сорит удами...
Игнатьич вздрогнул, нечаянно произнеся, пусть и про себя, роковые слова — больно уж много всякой всячины наслушался он про царь-рыбу, хотел её,
богоданную, [[сказка|сказочную]], конечно, увидеть, изловить, но и робел. Дедушко говаривал: лучше отпустить её, незаметно так, нечаянно будто отпустить, перекреститься и жить дальше, снова думать об ней, искать её. Но раз произнеслось, вырвалось [[слово]], значит, так тому и быть, значит, брать за жабры осетрину, и весь разговор! Препоны разорвались, в голове, в сердце твёрдость — мало ли чего плели ранешные люди, знахари всякие и дед тот же — жили в [[лес]]у, молились колесу...<ref name="Царь" />|Автор=Часть первая. Царь-рыба}}
{Q|Удар. Рывок. Рыба перевернулась на живот, нащупала вздыбленным гребнем струю, взбурлила хвостом, толкнулась об воду, и отодрала бы она человека от
лодки, с ногтями, с кожей отодрала бы, да лопнуло сразу несколько крючков. Ещё и ещё била [[рыба]] хвостом, пока не снялась с самолова, изорвав своё тело в клочья, унося в нём десятки смертельных уд. Яростная, тяжко раненная, но не укрощённая, она грохнулась где-то уже в невидимости, плеснулась в холодной заверти, буйство охватило освободившуюся, волшебную царь-рыбу.
«Иди, рыба, иди! Поживи сколько можешь! Я про тебя никому не скажу!» — молвил ловец, и ему сделалось легче. Телу — оттого, что рыба не тянула вниз, не висела на нём сутунком, душе — от какого-то, ещё не постигнутого умом, освобождения.<ref name="Царь" />|Автор=Часть первая. Царь-рыба}}
| |||