Андрей Белый: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Строка 11:
== «Серебряный голубь», 1909 г ==
{{Q|Ещё, и ещё в синюю бездну дня, полную жарких, жестоких блесков, кинула зычные блики целебеевская [[колокол]]ьня. Туда и сюда заёрзали в [[воздух]]е над нею [[стриж]]и. А душный от благовонья Троицын день обсыпал кусты лёгкими, розовыми [[шиповник]]ами. И жар душил грудь; в жаре стекленели [[стрекоза|стрекозиные]] крылья над [[пруд]]ом, взлетали в жар в синюю бездну дня, — туда, в голубой покой [[пустыня|пустынь]]. Потным рукавом усердно размазывал на [[лицо|лице]] [[пыль]] распаренный сельчанин, тащась на колокольню раскачать медный язык колокола, пропотеть и поусердствовать во славу [[Бог|Божью]]. И ещё, и ещё клинькала в синюю бездну дня целебеевская колокольня; и юлили над ней, и писали, повизгивая, восьмёрки стрижи.
Славное село Целебеево, подгородное; средь [[холм]]ов оно да [[луг]]ов; туда, сюда раскидалось домишками, прибранными богато, то узорной резьбой, точно лицо заправской модницы в кудряшках, то петушком из крашеной жести, то размалёванными цветиками, [[ангел]]очками; славно оно разукрашено плетнями, садочками, а то и [[смородина|смородинным]] кустом, и целым роем [[скворечник]]ов, торчащих в заре на согнутых метлах своих: славное село! Спросите [[попадья|попадью]]: как приедет, бывало, [[поп]] из Воронья (там свёкор у него десять годов в благочинных), так вот: приедет это он из Воронья, снимет рясу, облобызает дебелую свою попадьиху, оправит подрясник и сейчас это: «Схлопочи, душа моя, [[самовар]]чик». Так вот: за самоварчиком вспотеет и всенепременно умилится: «Славное наше село!» А уж попу, как сказано, и [[книга|книги]] в руки; да и не таковский поп: [[обман|врать]] не станет.<ref name="голубь">''Андрей Белый.'' Сочинения в двух томах, (том первый). — Москва, «Художественная литература», 1990 г.</ref>|КомментарийАвтор=Глава первая. «Село Целебеево» — ''«Наше село»''}}
 
{{Q|Дарьяльский сызмальства прослыл [[чудак]]ом, но, говорят, такое прошёл учёное заведение, где с десяток мудрейших особ из года в год невесть на каких [[язык]]ах неприличнейшего сорта стишки вместо [[наука|наук]] разбирать изволят — ей-Богу! И охотник же был Дарьяльский до такого сорта стишков, и сам в них преуспевал; писал обо всём: и о б е л о л и л е й н о й п я т е , и о м и р р е у с т , и д а ж е . . . о п о л и е л е е н о з д р е й . Нет, вы подумайте: сам выпустил книжицу, о многих страницах, с изображением фигового [[лист]]а на обёртке; вот там-то и распространялся [[юность|юный]] пиита всё о лилейной пяте да о девице Гуголевой в виде младой богини как есть без одежд, а целебеевские поповны [[похвала|хвалили]] назло попу: поп божился, что всё только о голых бабах и писал Дарьяльский; [[товарищ]] оправдывал его ''(товарищ и по сю пору снимал дачу в Целебееве)'', — оправдывал: плодом [[вдохновение|вдохновения]] пиита-де не голые бабы, а богини... Но, спрошу я, какая такая разница между богиней и бабой? Богиня ли, баба ли — всё одно: кем же, как не бабами, в древности сами богини были. Бабами, и притом пакостного свойства.<ref name="голубь"/>|Автор=Глава первая. «Село Целебеево» — ''«Дарьяльский»''}}
 
{{Q|Едва они въехали в Лихов, как стали подпрыгивать, да так, будто под тележку были нарочно подброшены самые что ни на есть неудобомостимые [[камень|камни]]. Пётр поехал по мягкому; они огибали высокий острожный частокол, около которого разрослись [[курослеп]]ы; вдали поблескивал одинокий штык: в острожных, решётчатых окнах видел он бритое лицо в сером халате.<ref name="голубь"/>}}