|
— Для истинного коллекционера неполная коллекция не стоит и ломаного гроша. Любвеобильное сердце его разбито, он распродаёт свои опостылевшие сокровища и ищет для себя области ещё не изведанной.
Так получилось и с дядюшкой Итуриэлем. Теперь он занялся обломками кирпичей. Собрал огромную и необычайно интересную коллекцию, — но здесь его вновь постигла та же неудача; любвеобильное сердце его вновь разбилось, и он продал сокровище души своей удалившемуся от дел пивовару — владельцу недостающего обломка. После этого он принялся было за кремневые топоры и другие орудия первобытного человека, но вскоре обнаружил, что, фабрика, на которой они изготовляются, продаёт их также и другим коллекционерам. Занялся он памятниками письменности ацтеков и чучелами китов, сколько труда и денег потратил — и опять неудача. Когда его коллекция совсем было уже достигла совершенства, из Гренландии прибыло новое чучело кита, а из Кундуранго (Центральная Америка) — ещё одна надпись на языке ацтеков, — и все собранное им прежде померкло перед ними. Дядюшка отправился в погоню за этими жемчужинами. Ему посчастливилось купить кита, но надпись ускользнула из его рук к другому коллекционеру. Вы, должно быть, и сами знаете: настоящий Кундуранго — неоценимое сокровище, и всякий коллекционер, раз завладев им, скорее расстанется с собственной семьёй, чем с такой драгоценностью. И дядюшка вновь распродал свою коллекцию и с болью смотрел, как навеки уплывает от него всё счастье его жизни; и за одну ночь его чёрные, как вороново крыло, волосы побелели, как снег. <…>
Он решил собирать такие диковинки, каких не собирает ни один человек на свете. Поразмыслил как следует и решился ещё раз попытать счастья. На сей раз он стал коллекционировать эхо. <…>
Первым его приобретением было четырёхкратное эхо в Джорджии; затем он купил шестикратное в Мэриленде, а вслед за этим тринадцатикратное в Мэне; в Канзасе он раздобыл девятикратное, а в Теннесси — двенадцатикратное, да и по дешёвке вдобавок, — эхо, видите ли, было не совсем в порядке, так как часть скалы, отражавшей звук, обвалилась. Дядюшка надеялся за несколько тысяч долларов починить эхо и, увеличив высоту скалы при помощи каменной кладки, утроить его повторительную мощность. Но архитектор, который взялся за это дело, никогда раньше не строил эха и в конце концов только совсем его испортил. Пока он его не трогал, эхо огрызалось, как тёща, а теперь оно годилось только разве для приюта глухонемых. <…>
Тут объявилось новое несравненное эхо, ныне известное всему миру под названием Великий Кохинур, или Гора Откликов. Это был брильянт в шестьдесят пять каратов. В тихий безветренный день на одно-единственное слово эхо отвечало целых пятнадцать минут. Но представьте себе, это было ещё не все:в игру вступил ещё один коллекционер. И оба они наперегонки бросились в погоню за этим непревзойдённым сокровищем. Владение состояло из двух небольших холмов, разделенных болотистой низиной, и находилось оно где-то на окраине штата Нью-Йорк. Оба коллекционера примчались туда одновременно, и ни один понятия не имел о другом. Эхо принадлежало не одному владельцу: некто Уильямсон Боливар Джарвис был хозяином восточного холма, а некто Харбинсон Дж. Блезо владел западным холмом; границей их владений служила низина между холмами. И вот, пока дядюшка Итуриэль покупал холм Джарвиса за три миллиона двести восемьдесят пять тысяч долларов, второй коллекционер купил холм Блезо за три с небольшим миллиона. Вы, наверное, уже догадались, что из этого вышло. Ведь лучшей в мире коллекции эхо суждено было навеки остаться неполной, раз в ней была лишь половинка того эха, которое по праву можно было назвать повелителем вселенной. Оба коллекционера остались недовольны такой половинчатой собственностью, но ни один не пожелал продать свою долю другому. Много тут было споров, ссор, пререканий, жгучих обид и горьких слов. Наконец второй владелец с ехидством, на какое способен по отношению к собрату только коллекционер, принялся разрушать свой холм.
Понимаете, раз уж ему не удалось заполучить это эхо целиком, пусть тогда оно не достанется никому.
|
|
|
"A true collector attaches no value to a collection that is not complete. His great heart breaks, he sells his hoard, he turns his mind to some field that seems unoccupied.
Thus did my uncle. He next tried brickbats. After piling up a vast and intensely interesting collection, the former difficulty supervened; his great heart broke again; he sold out his soul's idol to the retired brewer who possessed the missing brick. Then he tried flint hatchets and other implements of Primeval Man, but by and by discovered that the factory where they were made was supplying other collectors as well as himself. He tried Aztec inscriptions and stuffed whales—another failure, after incredible labor and expense. When his collection seemed at last perfect, a stuffed whale arrived from Greenland and an Aztec inscription from the Cundurango regions of Central America that made all former specimens insignificant. My uncle hastened to secure these noble gems. He got the stuffed whale, but another collector got the inscription. A real Cundurango, as possibly you know, is a possession of such supreme value that, when once a collector gets it, he will rather part with his family than with it. So my uncle sold out, and saw his darlings go forth, never more to return; and his coal-black hair turned white as snow in a single night. <…>
He was resolved that he would choose things next time that no other man was collecting. He carefully made up his mind, and once more entered the field-this time to make a collection of echoes. <…>
His first purchase was an echo in Georgia that repeated four times; his next was a six-repeater in Maryland; his next was a thirteen-repeater in Maine; his next was a nine-repeater in Kansas; his next was a twelve-repeater in Tennessee, which he got cheap, so to speak, because it was out of repair, a portion of the crag which reflected it having tumbled down. He believed he could repair it at a cost of a few thousand dollars, and, by increasing the elevation with masonry, treble the repeating capacity; but the architect who undertook the job had never built an echo before, and so he utterly spoiled this one. Before he meddled with it, it used to talk back like a mother-in-law, but now it was only fit for the deaf-and-dumb asylum. <…>
"That divine echo, since known throughout the world as the Great Koh-i-noor, or Mountain of Repetitions, was discovered. It was a sixty-five carat gem. You could utter a word and it would talk back at you for fifteen minutes, when the day was otherwise quiet. But behold, another fact came to light at the same time: another echo-collector was in the field. The two rushed to make the peerless purchase. The property consisted of a couple of small hills with a shallow swale between, out yonder among the back settlements of New York State. Both men arrived on the ground at the same time, and neither knew the other was there. The echo was not all owned by one man; a person by the name of Williamson Bolivar Jarvis owned the east hill, and a person by the name of Harbison J. Bledso owned the west hill; the swale between was the dividing-line. So while my uncle was buying Jarvis's hill for three million two hundred and eighty-five thousand dollars, the other party was buying Bledso's hill for a shade over three million.
"Now, do you perceive the natural result? Why, the noblest collection of echoes on earth was forever and ever incomplete, since it possessed but the one-half of the king echo of the universe. Neither man was content with this divided ownership, yet neither would sell to the other. There were jawings, bickerings, heart-burnings. And at last that other collector, with a malignity which only a collector can ever feel toward a man and a brother, proceeded to cut down his hill!
"You see, as long as he could not have the echo, he was resolved that nobody should have it."
|
