Пройдя сквозь войну и мир (Ремарк)

Пройдя сквозь войну и мир. О Гансе Фрике: «Брейнитцер или чужая вина» (нем. Frontal durch Krieg und Frieden, также «Фронтальный анализ войны и мира») — статья Эриха Марии Ремарка 1965 года, частично состоящая из рецензии на книгу Фрике, но по большей части — из размышлений автора о послевоенной литературе ФРГ.

Цитаты

Кто полагал, что с крахом тысячелетнего рейха освобождение в немецкой литературе будет сравнимо со взрывом бомбы, ощутил себя откровенно разочарованным. Ничего подобного не произошло. Мы не стали свидетелями ни штурма, ни обвинения, ни бунта. Вместо этого тишина, а затем крайне медленное, осторожное сползание к прошлому, причем и в этом случае речь пойдет не о крайнем, рискованном эксперименте, а скорее об однозначном, хотя и усредненном, зато как бы сбалансированном показателе. Однако и такая характеристика вскоре была решительно отброшена. Можно было бы предположить, что масштабная полнота недавних переживаний, в контексте которых один-единственный день прежде обеспечил бы достаточный материал для писательского бытия, разметала бы на куски. Но все произошло с точностью до наоборот. Слишком уж необъятным оказался объем произошедшего, чтобы сила слова вновь была востребована. И там, где слово сработало, как горный обвал, оно было воспринято с сомнением и почти всегда наводило на мысль о чрезмерных претензиях. Просто оно не вписывалось в переживаемый контекст, но ведь и новое слово было ещё только на подходе. Поначалу сомнения обволакивали все вокруг. Слишком многое безвозвратно рухнуло — в городах да и в душах. Настало время поиска новых понятий и новых слов, причем искать предстояло глубже, чем когда-либо прежде, проявляя несравненно большую осторожность, чтобы снова не заблудиться в лабиринте внешне привлекательной полуправды. Теперь все было не так, как после Первой мировой войны. Тогда реакция на пережитое проявилась незамедлительно и бурно в создании драматических, лирических и эпических произведений <…>, хотя и тогда потребовалось целых десять лет, прежде чем заявил о себе полнокровный поток книг о войне...

Но эта Вторая мировая война была иной. Она не вылилась в проявление возмущения, душераздирающие вопли, в революцию. Война обернулась абсолютным поражением. Она оказалась проигранной не только в разрушенных от бомбежки городах, но и в загубленных головах и душах. И наконец, война вызвала ещё одно страшное потрясение: осознание того (это не стало отрезвлением, как в 1918 году), что она была лишена цели. Все выглядело в сотни раз чудовищнее — выяснилось, что жертвы были принесены в угоду убийцам и преступникам. За спиной, как в 1918 году, не осталось залитое кровью поле сражения, на котором, впрочем, ещё возвышались руины старых понятий о чести. Но это напоминало скорее бойню, на которой уверовавшие слепцы сознательно и бессознательно становились пособниками палачей, а счет беззащитным жертвам заклания шел на миллионы. Это и не столько, так сказать, вбитый в людей страх, является, видимо, одной из причин, почему немецкая литература молчала, слишком долго для нетерпеливого аутсайдера, и лишь потом неторопливо и спорадически усилиями своих отдельных авторов все же пошла вперед. К характеристике этого явления добавилось отсутствие примеров, достойных подражания. Многие крупные авторы уже в 1935 году эмигрировали. Связь с ними прервалась, одни в эмиграции умерли, другие от пережитого состарились. А когда некоторые из них вернулись, взаимное недоверие вскоре привело к отчуждению.

Наконец следует отметить утрату в немецкой литературе иудейского начала. Больше, чем где-либо ещё, авторы иудейского происхождения играли в ней роль духовного баланса, оставаясь поборниками демократии, свободы духа и прогресса, противниками провинциализма и солдафонства. После 1918 года из их рядов в значительной мере формировался авангард. Теперь же все резко ощутили отсутствие подвижности, смелости и международного масштаба. Так, на протяжении многих лет недавнее прошлое не стало мишенью массивных и беспрестанных нападок, притягивая к себе лишь отдельные удары и к тому же редко прицельные, а чаще, так сказать, диагональные. Бывало, что это прошлое вообще выводилось за скобки. Лишь в последние годы множится число написанных романов, драматических, а также стихотворных произведений, которые знаменуют прорыв от изолированных наскоков к неприкрытым массированным и откровенно сориентированным, чтобы насытить прошлое художественным флером и попытаться его преодолеть. В этом плане следует рассматривать и книгу Ганса Фрика. «Брейнитцер или чужая вина» с порога доказывает необыкновенное дарование. Здесь ощущаются не только мужество, сила и решимость, но и удивительная художественная хватка.

Эпизодические элементы в композиции, быстрая резкая смена атмосферы и настроения, энергичный, интенсивный перелив в балладную интонацию, лирический наплыв в лирическом настрое и повествовании придают книге наглядную убедительность и яркость, но одновременно и некоторую отстраненность, которая необходима для того, чтобы действующие лица не казались исчадиями фантазии. Ведь на страницах книги они предстают вдруг как люди, как ты и я, грозное впечатление. Отработано и понятие вины. Обвинитель такой же носитель вины, как и те, кого он обвиняет; тем самым рождаются отражения, в которых неожиданно высвечиваются покаяние и искупление, а малое право стремится так же утвердиться, как и большое, в результате чего для автора не остается иного пути, кроме саморазрушения, что для решения проблем в этой книге является почти естественным делом. Может быть, заявил бы о себе ещё один подход, но это была бы другая книга. Поэтому остается надеяться, что Фрик ещё напишет её. Он относится к той категории писателей, каких никогда не было слишком много в Германии. Его роман — это важное и волнующее обещание.

Перевод

В. Котелкин, 2009