Нова (Дилэни)

«Нова» (лат. Nova) — фантастический роман Сэмюэла Дилэни, написанный в 1966-1967 годах.

Цитаты

— Количество иллириона, необходимое для подогрева ядра этой луны, измеряется граммами. Примерно столько же нужно космическому кораблю. Для того, чтобы разнести всю Вселенную, достаточно восьми-девяти тысяч килограммов,.. <…> — В основном, джентльмены, иллирион — это общее название группы элементов с порядковыми номерами выше трехсотого, обладающих психоморфными свойствами, гетеротронные свойства которых аналогичны большинству известных элементов, в том числе и принадлежащих к воображаемой серии и имеющих номера от ста седьмого до двести пятьдесят пятого в периодической таблице... Как у тебя с субатомной физикой? — Я ведь всего-навсего киборг. Катин приподнял бровь. — Ты знаешь, что если двигаться по периодической таблице, то начиная примерно с девяносто восьмого номера, элементы становятся всё менее и менее стабильными. В конце концов мы доходим до забавных штучек типа эйнштейния, калифорния, фермия с периодом полураспада в несколько сотых секунды, а далее и до стотысячных долей. Чем дальше мы идём, тем нестабильнее элемент. По этой причине целая серия элементов с сотого по двести девяносто шестой названа воображаемой. На самом деле они существуют, но живут недолго. А примерно с двести девяносто шестого номера стабильность начинает расти. С трёхсотого мы возвращаемся к периоду полураспада, измеряемому десятыми, а через пять-шесть номеров начинается новая серия с периодом полураспада в миллионы лет. Эти элементы имеют гигантское ядро и встречаются крайне редко. Давным-давно, ещё в 1950 году, были открыты гипероны, элементарные частицы больше протонов и нейтронов. Эти частицы обладают энергией связи, достаточной для того, чтобы удерживать такое сверхъядро. Точно так же обычные мезоны удерживают ядра известных нам элементов. Эта группа сверхтяжелых, сверхстабильных элементов имеет общее название «иллирион». — глава 2

"The Illyrion needed to keep this moon's core molten is measured in grams. The amount needed to propel a starship is on the same order. To quantify the amount mined and free in the Universe, eight or nine thousand kilograms will suffice." <…> "Told me the same thing at Harvard," Katin said. "Basically, gentlemen, Illyrion is something else.' One wonders if it was a happy accident from lack of facility with the language, or a profound understanding of English subtlety. The dictionary definition, I believe, reads something like, ' ...general name for the group of trans three-hundred elements with psychomorphic properties, heterotropic with many of the common elements as well as the imaginary series that exist between 107 and 255 on the periodic chart.' How's your subatomic physics?" "I am but a poor cyborg stud." Katin raised a flickering brow. "You know that as you mount the chart of atomic numbers past 98, the elements become less and less stable, till we get to jokes like Einsteinum, Californium, Fermium with half lives of hundredths of a second — and mounting further, hundredths of thousandths of a second. The higher we go, the unstable. For this reason, the whole series between 100 and 298 were labeled — mislabeled — the imaginary elements. They're quite real. They just don't stay around very long. At 296 or thereabouts, however, the stability begins to go up again. At three hundred we're back to a half-life measurable in tenths of a second, and five or six above that and we've started a whole new series of elements with respectable half-lives back in the millions of years. These elements have immense nuclei, and are very rare. But as far back as 1950, hyperons had been discovered, elementary particles bigger than protons and neutrons. These are the particles that carry the binding energies holding together these super nuclei, as ordinary mesons hold together the nucleus in more familiar elements. This group of super-heavy, super-stable elements go under the general heading of Illyrion."

Чтобы заставить корабль двигаться быстрее света от звезды к звезде, вы должны использовать каждый изгиб пространства, каждое нужное вам искривление, создаваемое материей. Говорить о скорости света как о предельной скорости движения объекта равносильно заявлению, что двенадцать-тринадцать километров в час — предел скорости пловца в море. Ведь если пловец будет использовать морские течения и силу ветра, как это делает парусник, ограничение скорости снимается. Звездолёт имеет семь регуляторов потоков энергии, аналогичных парусам. Шесть аналоговых преобразователей управляются компьютерами, каждый из которых контролируется киборгом, седьмой же — капитаном. Потоки энергии должны быть настроены соответственно рабочим частотам статических давлений, тогда энергия иллириона разгоняет корабль. <…> Но управление формой и положением паруса лучше поручить мозгу человека. Это и есть работа Мышонка (под контролем капитана). Кроме этого, капитан осуществляет контроль над множеством дополнительных парусов. — глава 3

To move a ship faster than light from star to star, you take advantage of the very twists in space, the actual distortions that matter creates in the continuum itself. To talk about the speed of light as the limiting velocity of an object is to talk about twelve or thirteen miles an hour as the limiting velocity of a swimmer in the sea. But as soon as one starts to employ the currents of the water itself, as well as the wind above, as with a sailboat, the limit vanishes. The starship had seven vanes of energy acting somewhat like sails. Six projectors controlled by computers sweep the vanes across the night. And each cyborg stud controls a computer. The captain controls the seventh. The vanes of energy had to be tuned to the shifting frequencies of the stasis pressures; and the ship itself was quietly hurled from this plane of space by the energy of the Illyrion in its core. <…> But the control of the shape and the angling of the vane was best left to a human brain. That was the Mouse's job — under the captain's orders. The captain also had blanket control of many of the sub-vane properties.

— Дайте руку, — голубое свечение появилось перед ними, как только он разместил пальцы капитана на панели образорезонатора, — Теперь глядите сюда, — Мышонок указал на переднюю часть сиринкса. — Эти вот три линзы создают за собой голограммную решетку. Там, где сейчас голубое зарево, фокусируется трехмерное голографическое изображение. Яркость и интенсивность регулируются вот тут. Подвиньте руку вперед. — Свет стал ярче. — Теперь — назад. — Свет ослаб. — А как ты создаёшь образ? — Я обучался этому год, капитан. Смотрите дальше. Эти струны управляют звуком. Каждая струна — это не своя нота, а своя текстура звука. Высота изменяется перемещением пальца вперед или назад. Вот так, — он взял аккорд, и медные инструменты и человеческие голоса зазвучали, вибрируя и жалуясь. — Вы хотите, чтобы был запах? Смотрите сюда. А эта кнопка управляет плотность образа. Вы можете сделать все это направленным с помощью... — глава 4

"Give me your hand." As he positioned the captain's fingers across the saddle of the image-resonance board, blue light glowed before them. "Now look down here." The Mouse pointed to the front of the syrynx. "These three pin-lenses have hologramic grids behind them. They focus where the blue light is and give you a three-dimensional image. Brightness and intensity you control here. Move your hand forward." The light increased. — "Now back." — and dimmed. "How do you make an image?" "Took me a year to learn, Captain. Now, these strings control the sound. Each one isn't a different note; they're different sound textures. The pitch is changed by moving your fingers closer or further away. Like this." He drew a chord of brass and human voices that glissandoed into uncomfortable subsonics. "You want to smell up the place? Back here. This knob controls the intensity of the image. You can make the whole thing highly directional by—"

— Вы действительно хотите попытаться узнать будущее по картам? Это же просто глупо! Вот уж действительно предрассудки! — Нет, Мышонок, — возразил Катин. — От кого угодно можно было этого ожидать, но уж от тебя... Мышонок махнул рукой и отрывисто и хрипло засмеялся. <…> — Мышонок, карты на самом деле ничего не предсказывают. Они просто дают научный комментарий существующей ситуации... — Карты — не научны! Эта просто металл и пластик! Они не могут знать!.. — Мышонок, семьдесят восемь карт Таро являют символы и мифологические сюжеты, в которых отразились сорок пять веков человеческой истории. Каждый, кто понимает эти символы, может манипулировать диалогами и ситуациями. В этом нет никакого суеверия. И «Книга Перемен», и даже халдейская «Астрология» становятся суевериями только тогда, когда ими злоупотребляют, пытаясь находить конкретные указания там, где существуют только советы и предположения. Мышонок опять издал неопределённый звук. — В самом деле. Мышонок! Эти рассуждения в высшей степени логичны. А ты говоришь так, словно живёшь тысячу лет назад. — глава 4

"You're really going to try and tell the future with cards? That's silly. That's superstitious!" "No it's not, Mouse," Katin countered. "One would think that you of all people—" The Mouse waved his hand and barked hoarse laughter. <…> "Mouse, the cards don't actually predict anything. They simply propagate an educated commentary on present situations—" "Cards aren't educated! They're metal and plastic. They don't know— " "Mouse, the seventy-eight cards of the Tarot present symbols and mythological images that have recurred and reverberated through forty-five centuries of human history. Someone who understands these symbols can construct a dialogue about a given situation. There's nothing superstitious about it. The Book of Changes, even Chaldean Astrology only become superstitious when they are abused, employed to direct rather than guide and suggest." The Mouse made that sound again. "Really, Mouse! It's perfectly logical; you talk like somebody living a thousand years ago."

	— Заруби на носу, что роман (назидательный, психологический или тематический — не имеет значения) всегда является проекцией своего времени. — глава 4
	Bear in mind that the novel—no matter how intimate, psychological, or subjective—is always a historical projection of its own time.

Он показал пальцами на карту. — Что ты видишь здесь, Мышонок? — Ну, мне кажется... двух ребят, играющих под... — Играющих? — перебил Лок. — Разве похоже, что они играют? Мышонок откинулся назад и прижал к себе инструмент. — Что видите вы, капитан? — Двое ребят, схватив друг друга за руки, собираются драться. Ты видишь, что один белый, а другой тёмный? Я вижу любовь против смерти, свет против тьмы, порядок против хаоса. Я вижу столкновение всех противоположностей под солнцем. Я вижу Принса и самого себя! — Кто же есть кто? — Не знаю, Мышонок. — глава 4

He pointed to the card. "What do you see there, Mouse?" "Well, I guess ... two boys playing under a —" "Playing?" Lorq asked. "They look as if they're playing?" The Mouse sat back and hugged his sack. “What do you see, Captain?” “Two boys with hands locked for a fight. You see how one is light and the other is dark? I see love against death, light against darkness, chaos against order. I see the clash of all opposites under...the sun. I see Prince and myself.” “Which is which?” “I don’t know, Mouse.”

	... интеллектуальность становится вещью чужеродной и доставляющей неудобства... — глава 4
	... Intelligence creates alienation and unhappiness in ...

— Эштон Кларк был философом и психологом двадцать третьего века. Именно его работы помогли Владимиру Соукету разработать первые разъемы, присоединяемые к нервам. Оба они пытались что-то сделать с понятием работы. Работа, как её понимало человечество до Кларка и Соукета, очень отличалась от того, что мы имеем сейчас, Мышонок. Человек шел в офис и управлял компьютером. Он коррелировал громадную массу данных, поступающих из торговых отчетов о продаже, скажем, пуговиц или чего-нибудь столь же архаичного, в центральных районах страны. Работа этого человека была жизненно важна для производства пуговиц: по этой информации решали, какое количество пуговиц выпустить в следующем году. Но хотя этот человек и делал важную для производства работу, имел пай фирмы, получал от неё материальное и моральное поощрение, но он мог работать неделю за неделей, так и не видя ни одной пуговицы. Он получал определённое количество денег за управление компьютером. На эти деньги его жена покупала пищу и одежду для него и для семьи. Но при этом не было прямой связи между тем, где он работал, и тем, как он ел и проводил свое свободное время. Оплачивали ему не пуговицами. Поскольку фермерство, охота и рыболовство стали вовлекать в себя все меньшую часть населения, разделение между работой человека и его образом жизни — что он ел, что надевал, где спал — становилось всё большим и большим для всё большего числа людей. Эштон Кларк показал, что это приводит к психическим срывам. Для присущих всем чувств свободы действий и самоутверждения, которыми человек обладал, начиная с неолитической революции, когда он впервые стал сеять зерно, одомашнивать животных и жить в одном, выбранном им самим месте, появилась серьёзная угроза. Эта угроза появилась во времена промышленной революции, и многие люди увидели её раньше Эштона Кларка. Однако Эштон Кларк шагнул дальше. Если в технологическом обществе сложилась такая ситуация, что между человеческим трудом и модус вивенди не существует никаких иных прямых связей, кроме финансовых, в конце концов, работнику необходимо почувствовать, что он непосредственно изменяет вещи своей работой: придает вещам форму, производит вещи, которых раньше не было, перемещает вещи с одного места на другое. Он должен затрачивать энергию на свою работу и видеть происходящие изменения своими глазами. В противном случае он бы чувствовал, что жизнь его пуста. <…> Соукет изобрёл штекерные разъёмы и усилители биотоков и целую технологию, в соответствии с которой машины могут управляться непосредственно нервными импульсами, теми самыми импульсами, которые заставляют двигаться руку или ногу. И это было революцией концепции работы. Подавляющее большинство работы стало сводиться к труду, который вооруженный машиной человек выполнял непосредственно. Раньше были фабрики, управляемые единственным скучающим оператором, который включал тумблер утром, спал половину дня, записывал пару цифр перед обедом и выключал все перед тем, как уйти. Теперь же человек шел на фабрику, подключался и мог подтаскивать сырье левой ногой, делать тысячи тысяч точных деталей одной рукой, производить их сборку — другой и отправлять готовые изделия правой ногой, осматривая все их собственными глазами. И он был в гораздо большей степени удовлетворен своим трудом. По своей природе большинство операций могло быть преобразовано в работу, совершаемую с помощью подключения, и выполняться с большей эффективностью, чем раньше. В тех редчайших случаях, когда производительность была чуть менее эффективна, Эштон Кларк показал, что это психологически невыгодно обществу. Эштон Кларк, как о нём говорили, был философом, вернувшим человечество к труду. При такой системе большинство эндемических психических расстройств объяснялось последствиями чувства отчуждения старого общества. Происшедшая трансформация превратила войны из событий крайне редких в невозможные вообще и (после первоначальных потрясений) стабилизирует экономические связи между мирами вот уже восемьсот лет. Эштон Кларк стал пророком рабочих. Вот почему до сих пор, когда человек собирается сменить работу, ты призываешь ему в помощь Эштона Кларка или его дух. — глава 7

"Ashton Clark was a twenty-third-century philosopher cum psychologist whose work enabled Vladimeer Souquet to develop his neural plugs. I guess the answer has to do with work. — Work as mankind knew it up until Clark and Souquet was a very different thing from today, Mouse. A man might go to an office and run a computer that would correlate great masses of figures that came from sales reports on how well, let's say, buttons — or something equally archaic — were selling over certain areas of the country. This man's job was vital to the button industry: they had to have this information to decide how many buttons to make next year. But though this man held an essential job in the button industry, was hired, paid, or fired by the button industry, week in and week out he might not see a button. He was given a certain amount of money for running his computer; with that money his wife bought food and clothes for him and his family. But there was no direct connection between where he worked and how he ate and lived the rest of his time. He wasn't paid with buttons. As farming, hunting, and fishing became occupations of a smaller and smaller per cent of the population, this separation between man's work and the way he lived — what he ate, what he wore, where he slept — became greater and greater for more people. Ashton Clark pointed out how psychologically damaging this was to humanity. The entire sense of self— control and self-responsibility that man acquired during the Neolithic Revolution when he first learned to plant grain and domesticate animals and live in one spot of his own choosing was seriously threatened. The threat had been coming since the Industrial Revolution and many people had pointed it out before Ashton Clark. But Ashton Clark went one step further. If the situation of a technological society was such that there could be no direct relation between a man's work and his modus vivendi, other than money, at least he must feel that he is directly changing things by his work, shaping things, making things that weren't there before, moving things from one place to another. He must exert energy in his work and see these changes occur with his own eyes. Otherwise he would feel his life was futile. <…> Souquet invented his plugs and sockets, and neural-response circuits, and the whole basic technology by which a machine could be controlled by direct nervous impulse, the same impulses that cause your hand or foot to move. And there was a revolution in the concept of work. All major industrial work began to be broken down into jobs that could be machined 'directly' by man. There had been factories run by a single man before, an uninvolved character who turned a switch on in the morning, slept half the day, checked a few dials at lunchtime, then turned things off before he left in the evening. Now a man went to a factory, plugged himself in, and he could push the raw materials into the factory with his left foot, shape thousands on thousands of precise parts with one hand, assemble them with the other, and shove out a line of finished products with his right foot, having inspected them all with his own eyes. And he was a much more satisfied worker. Because of its nature, most work could be converted into plug-in jobs and done much more efficiently than it had been before. In the rare cases where production was slightly less efficient, Clark pointed out the psychological benefits to the society. Ashton Clark, it has been said, was the philosopher who returned humanity to the working man. Under this system, much of the endemic mental illness caused by feelings of alienation left society. The transformation turned war from a rarity to an impossibility, and — after the initial upset — stabilized the economic web of worlds for the last eight hundred years. Ashton Clark became the workers' prophet. That's why even today, when a person is going to change jobs, you send Ashton Clark, or his spirit along with him."

	— Эй, вы там! Не зевать на парусах! — Простите, капитан. — Есть, капитан. — Никогда не болтайте, когда летите между звёзд, если не можете при этом смотреть куда надо. Киборги уныло переключили своё внимание на бездну. — глава 7
	"Hey there, keep your vanes spread taut!" "Sorry, Captain." "Yes, Captain." "Don't go chattering to the stars if you're going to do it with your eyes closed." Ruefully the two cyborg studs turned their attention back to the night.

Перевод

С. Монахов, 1991 (с незначительными уточнениями)

О романе

	Привожу (по крайней мере некоторые) трактовки, которые вы можете применить к «Нове»: это динамичный боевик о далёких межзвёздных приключениях; это архетипическая мистическая/мифическая аллегория (в которой ясно выделяются Таро и Грааль); это современный миф, рассказанный языком НФ. <…> Читатель наблюдает, вспоминает или участвует в диапазоне личного человеческого опыта, включающего жестокое страдание и увечье, сенсорную депривацию и перегрузки, человеко-машинную связь, наркотический опыт, опыт творчества и межличностные отношения, такие как инцест и убийство, «отец-сын», «лидер-последователь», «человек-питомец» и многие другие. <…> Первоклассный и выдающийся полностью провокационный научно-фантастический роман.
	Here are (at least some of) the ways you can read Nova: As fast-action far-flung interstellar adventure; as archetypal mystical/mythical allegory (in which the Tarot and the Grail both figure prominently); as modern myth told in the SF idiom. <…> The reader observes, recollects, or participates in a range of personal human experience including violent pain and disfigurement, sensory deprivation and overload, man-machine communion, the drug experience, the creative experience — and interpersonal relationships which include incest and assassination, father-son, leader-follower, human-pet, and lots more. <…> A first-rate jim-dandy solid provocative science-fiction novel.
	— Джудит Меррил, 1968

	Сэмюэл Р. Дилэни виртуозен в презентации классически поставленных научных загадок в романе. <…> Дилэни прямо сейчас, после этой книги, «Новы», а не после какой-нибудь своей будущей книги или накопления некой суммы своих произведений, является лучшим в мире писателем научной фантастики, несмотря на то, что в наше время конкуренция за статус интенсивна. Я не понимаю, как писатель может ещё больше тронуть ваше сердце, объясняя, как это работает. — вероятно, последняя реплика относится к самому Будрису
	Delany virtuously in presenting the novel's classically posed scientific puzzle. <…> Samuel R. Delany, right now, as of this book, Nova, not as of some future book or some accumulated body of work, is the best science-fiction writer in the world, at a time when competition for that status is intense. I don't see how a writer can do more than wring your heart while explaining how it works.
	— Альгис Будрис, 1968