Летучая мышь (фильм, 1979)

«Лету́чая мышь» — советский двухсерийный музыкальный телефильм, поставленный в 1978 году режиссёром Яном Фридом по одноимённой оперетте Иоганна Штрауса.

Летучая мышь (фильм, 1979)

Статья в Википедии

Цитаты

Он стоял на том, чтобы я сел.

— Сударыня, я всегда высказывался против охоты. — Ну, Вы — может быть. А Шульц? Шульц! Он даже одолжил ему свою собаку! — У Шульца нет собаки. — Как нет? Генрих мне только что сказал, что есть… — Ну да, Генрих не знал, собака умерла сегодня утром… бедный Гектор… — Но собаку Шульца зовут Эмма!.. — Нет, Эмма — это жена Шульца.

— Что за странная фантазия: назвать собаку именем жены? — А что ты хочешь от Шульца, он вообще… фантазёр. Знаешь, как он называет жену? Киса.

— А кто, кто с кем разговаривает? — Естественно, что я с собакой… Не собака же со мной!

— У неё хвост в струнку, грудь — вот так, лапки — вот так, на лице румянец… — На чьём лице?! — На моём, естественно, на моём.

— Эмма всегда такая спокойная женщина… — Так значит, Эмма — всё-таки женщина? — Да нет. Я говорю: «Эмма всегда такая спокойная. Женщина с лёгкостью управится с такой собакой…»

Рябчик молчит, лесничий кричит, все сбегаются, и вот я браконьер.

— Вы представляете, какая жизнь у него началась?! Сидит, например, Шульц дома, ему скучно, он хочет позвать жену. И, естественно, он кричит: «Эмма, Эмма!» И что же получается?! Собака думает, что зовут жену, и не трогается с места, а жена думает, что зовут собаку, и тоже не идёт! Представляете, какая у него началась семейная жизнь? Шульцу это надоело, и он решил назвать собаку Гектором. — Но Гектор — это мужское имя! — Да… мужское, мужское… Но ведь как Шульц рассуждал?! (— Да, как рассуждал Шульц?) Характер у него тяжёлый — жена может от него уйти, собака — ни-ког-да. С другой стороны, человек он молодой и может жениться во второй раз. Где гарантия, что его новая жена не окажется тоже Альмой, а? Где гарантия? Поэтому он и дал собаке новое мужское имя. Собака, очевидно, этого не выдержала и… сдохла. Сдохла Гектором, будучи по… существу Эммой.

— За что его должны арестовать? — За убийство рябчика.

И каждое утро я представляю себе, что я кого-нибудь представляю…

То я Дорина, то я Джульетта…

А сегодня утром я вытирала пыль, как Орлеанская девственница.

Адель, ты глупее, чем я думал!

А кто вы такой? Вы птичка, рыбка или камушек?

Никогда не встречал такого весёлого арестанта!

За то, чтобы все смотрели на мир с юмористической стороны!

Господин Айзенштайн, Вам пора в тюрьму.

— А вдруг я себя выдам? — Побольше знаменитых имён!

Баронесса, пошла вон!

Послушай-ка, любезнейший человек, а отчего лицо мне твоё знакомо?

— Да, его посадили на десять суток. — Счастливец!

Но она не может быть вашей женой. Мы все видели, вы весь вечер за ней ухаживали! — Мой муж ухаживает только за своей женой.

С моей женой сидели и пили мой портвейн!

Суд удаляется, суд возвращается, все встают, меня сажают…

— Тюрьма? А какое же там общество? — Какое, какое — преступники, убийцы, в общем, не с кем будет даже поговорить. — Господи, хоть бы сегодня посадили побольше порядочных людей!

— Ну, будем надеяться, что с мышкой тебе повезёт больше, чем с рябчиком. Желаю успеха!

Какой подлый народ эти заключённые. Каждый раз в моё дежурство расшатывают тюрьму.

Свалят они её когда-нибудь, обязательно свалят.

А не понимают того, если такая большая тюрьма упадёт, то все разобьются.

А ведь они такие нежные, такие хрупкие.

Адвоката, прошу адвоката!

Да подождёт, не развалится!

Вот такое упражнение (туда-сюда, туда-сюда) называется стрельба глазами!

Де Карамболь?! Чудесно!

Маркиз, как вам нравится наш маскарад?

— Как за последние пятьсот лет испортился мужчина, ай-яй-яй… — Что ты хочешь, дорогая. За пятьсот лет испортится не только мужчина, а что угодно, дорогая.

— Человек, который каждый день видит неволю. Он должен быть незаменимым для семейной жизни!

Уф, какой подлый народ эти арестованные!

— Ну, пахнет от меня чем-нибудь или нет. Ну, пахнет? — Не чувствую, господин дежурный. — Может быть, у тебя насморк? — Никак нет, господин дежурный. — Ну, тогда ты подходи ближе, только ты осторожно, медленно-медленно, и как только почувствуешь, так остановись… Ну? — Почувствовал… зависть. Зависть!

— Ну, вот скажи, как я могу сам сказать про себя, что пьяный я или нет, вот, вот… — как ты думаешь? — Да ну какой же вы пьяный, господи, господин дежурный! Человек… он, когда пьяный, он же ни «бе», ни «ме» не может сказать. — Да? А может быть я не могу ни «бе», ни «ме» — а нет, могу, вот: бе, ме. Так что же получается, можно ещё?.. — Можно, только пойдём в другое место, а то нагрянет господин директор, он же непьющий! — Непьющий… — Он же непьющий, он же скандальничать начнёт! — Вот скока раз замечал: как трезвый человек куда-нибудь зачешется… — Затешется… — Я и говорю — зачешется, то сразу скандал. — Хорошо что их мало, щас, непьющих. — Да, а то прямо жить нельзя было.

Заключённые так сильно раскачивали тюрьму, что вся бэ-мэ-ль расшаталась.

— Да, но Розалинда будет думать, что я отправился в тюрьму. — Ну и пускай думает. Раздумья украшают женщину.

— А Вы одни… один пить будете? — Естес-с-но! — Ну, если он второго не угощает, то он — не директор, а заместитель.

— Ну, отпустите меня на всю ночь. — Куда? — На кладбище.

— Ой, не говорите. Избавиться от поклонников так же сложно, как… вытереть пыль на рояле! Тут же накапливается снова… О… А… Не правда ли?

— Простите, маркиз, вы женаты? — Женат, но это не имеет значения. — Давно? — Вы имеете в виду, давно ли я женат или давно ли это не имеет значения? — И то, и другое. — Женат давно, целых четыре года.

— Скажите, милая Адель, госпожа Розалинда всё это время хоть вспоминала обо мне? — О, сколько раз! — И что же она говорила? — Каждое утро — одно и то же. «Адель, — говорила она, — если сегодня придёт господин Альфред, меня нет дома».

— Что же он говорил: «Двое пить будут», — а три чашки принёс?!

— На следующее утро после Варфоломеевской ночи Екатерина Медичи и Маргарита Наваррская пошли в баню…

— На латыни я забыл, как это называется, а без латыни лучше не говорить.

Я тебя прощаю, но предупреждаю, что с этой минуты у тебя начнётся совершенно новая жизнь: строгий контроль с моей стороны и полное послушание — с твоей.