За день до революции

«За день до революции» (англ. The Day Before the Revolution) — фантастический рассказ Урсулы Ле Гуин 1974 года из Хайнского цикла, приквел романа «Обделённые». Вошёл в авторский сборник «Двенадцать румбов ветра» 1975 года.

Цитаты

	Одонизм — это анархизм, <…> прообраз которого был у древних даосов, а также изложенный в работах Шелли, Кропоткина, Гольдмана и Гудмена. <…> Эта история — об одной из тех, кто покидают Омелас.
	Odonianism is anarchism, <…> as prefigured in early Taoist thought, and expounded by Shelley and Kropotkin, Goldman and Goodman. <…> This story is about one of the ones who walked away from Omelas.
	— предисловие, 1975

	Голос в громкоговорителе гремел, как грузовик по булыжной мостовой, гружённый пустыми пивными бутылками… — начало
	The speaker's voice was as loud as empty beer-trucks in a stone street…

… они давным-давно усвоили всё, чему она могла и должна была их научить — по её же книгам, по истории Движения. Они приходят просто посмотреть, словно она Великая Башня Родарреда или знаменитый каньон Тулаивеи. Этакий феномен, памятник. Они смотрят на неё с восторгом, с обожанием, а она рычит на них: «Думайте своей головой!.. Это же не анархизм, а обскурантизм какой-то!.. Надеюсь, вы не считаете, что свобода и дисциплина — вещи несовместные?». Они соглашались и примолкали, точно дети перед Великой Матерью всех народов, перед дурацким идолом, перед вечным символом Материнского Чрева. Это она-то символ! Террористка, заминировавшая верфи Сейссеро, хулиганка, выкрикивавшая брань в лицо премьеру Инойлту перед семитысячной толпой, кричавшая, что ему бы следовало отрезать собственные яйца, покрыть их бронзовой краской и продать в качестве сувениров, если ему кажется, что и из этого можно извлечь какую-то выгоду( Она, которая так пронзительно кричала и ругалась, била полицейских ногами, оплёвывала священников, прилюдно мочилась на вделанную в мостовую на площади Капитолия бронзовую доску с надписью: «Здесь было основано суверенное государство А-Йо и т.д. и т.п.» Псссссссссс на всё это! А теперь она стала Всеобщей Бабушкой, милой дорогой старушкой, прелестным старинным памятником — приходите, поклонитесь выносившему вас чреву! Огонь потух, мальчики, подходите ближе, не бойтесь!

… they didn't learn from her; they had learnt all she had to teach long ago, from her books, from the Movement. They just came to look, as if she were the Great Tower in Rodarred, or the Canyon of the Tulaevea. A phenomenon, a monument. They were awed, adoring. She snarled at them: Think your own thoughts! — That's not anarchism, that's mere obscurantism. — You don't think liberty and discipline are incompatible, do you? — They accepted their tongue-lashing meekly as children, gratefully, as if she were some kind of All-Mother, the idol of the Big Sheltering Womb. She! She who had mined the shipyards at Seissero, and had cursed Premier Inoilte to his face in front of a crowd of seven thousand, telling him he would have cut off his own balls and had them bronzed and sold as souvenirs, if he thought there was any profit in it — she who had screeched, and sworn, and kicked policemen, and spat at priests, and pissed in public on the big brass plaque in Capitol Square that said here was founded the sovereign nation state of A-Io etc etc, pssssssssss to all that! And now she was everybody's grandmama, the dear old lady, the sweet old monument, come worship at the womb. The fire's out, boys, it's safe to come up close.

… она когда-то играла, ползая на исцарапанных коленках по тротуару вместе с другими шестилетками. Уже тогда она понимала, что и сама она, и другие дети, и их родители, и все пьяницы и шлюхи с Речной улицы — все, все они находятся на самом дне чего-то большого, у самого его основания, и, одновременно, сами являются этим основанием, фундаментом реального мира, источником жизни в нем. «Как? Неужели вы потащите цивилизацию туда, в грязь?» — крикливо вопрошали шокированные её высказываниями приличные господа, и она долгие годы всё пыталась объяснить им, что если у вас ничего нет, кроме грязи, то вы, будучи Богом, постарались бы сделать из неё людей, а став людьми, превратили бы её в дома, где люди могли бы жить.

… she played rolltaggie kneeling on scabby knees on the pavement with the other six-year-olds, she had known it: that she, and the other kids, and her parents, and their parents, and the drunks and whores and all of River Street, were at the bottom of something — were the foundation, the reality, the source. But will you drag civilization down into the mud? cried the shocked decent people, later on, and she had tried for years to explain to them that if all you had was mud, then if you were God you made it into human beings, and if you were human you tried to make it into houses where human beings could live.