Журналистика в Теннесси

«Журналистика в Теннесси» (англ. Journalism in Tennessee) — гротескный рассказ Марка Твена 1869 года. Вошёл в авторские сборники «Очерки Марка Твена» (1872) и «Очерки новые и старые» (1875).

Цитаты

Я передал мою рукопись редактору для одобрения, переделки или уничтожения. <…> — Гром и молния! Неужели вы думаете, что я так разговариваю с этими скотами? Неужели вы думаете, что моих подписчиков не стошнит от такой размазни? Дайте мне перо! <…> Вот что получилось у него: ДУХ ТЕННЕССИЙСКОЙ ПЕЧАТИ Закоренелые лгуны из «Еженедельного Землетрясения», по-видимому, опять стараются втереть очки нашему рыцарски-благородному народу, распуская подлую и грубую ложь относительно величайшего предприятия девятнадцатого века — Баллигэкской железной дороги. Мысль, будто бы Баззардвилл хотят обойти стороной, зародилась в их собственных заплесневелых мозгах, вернее — в той каше, которая заменяет им мозг. Пусть лучше возьмут свои слова обратно и подавятся ими, если хотят спасти свою подлую шкуру от плетки, которую вполне заслужили. <…> Блезерсвиллцам понадобилась вдруг мостовая — им куда нужнее тюрьма и приют для убогих. Кому нужна мостовая в ничтожном городишке, состоящем из двух баров, одной кузницы и этого горчичника вместо газеты, «Ежедневного Ура»? Эта ползучая гадина Бакнер, который редактирует «Ура», блеет о мостовой со своим обычным идиотизмом, а воображает, будто говорит дело. — Вот как надо писать: с перцем и без лишних слов! А от таких слюнявых статеек, как ваша, всякого тоска возьмёт.

I passed my manuscript over to the chief editor for acceptance, alteration, or destruction. <…> “Thunder and lightning! Do you suppose I am going to speak of those cattle that way? Do you suppose my subscribers are going to stand such gruel as that? Give me the pen!” <…> It now read as follows: SPIRIT OF THE TENNESSEE PRESS The inveterate liars of the Semi-Weekly Earthquake are evidently endeavoring to palm off upon a noble and chivalrous people another of their vile and brutal falsehoods with regard to that most glorious conception of the nineteenth century, the Ballyhack railroad. The idea that Buzzardville was to be left off at one side originated in their own fulsome brains—or rather in the settlings which they regard as brains. They had better swallow this lie if they want to save their abandoned reptile carcasses the cowhiding they so richly deserve. Blathersville wants a Nicholson pavement—it wants a jail and a poorhouse more. The idea of a pavement in a one-horse town composed of two gin-mills, a blacksmith shop, and that mustard-plaster of a newspaper, the Daily Hurrah! The crawling insect, Buckner, who edits the Hurrah, is braying about his business with his customary imbecility, and imagining that he is talking sense. “Now that is the way to write—peppery and to the point. Mush-and-milk journalism gives me the fan-tods.”

При третьем выстреле оба джентльмена были легко ранены, а мне раздробило запястье. Тут я сказал, что, пожалуй, пойду прогуляюсь, так как это их личное дело и я считаю неделикатным в него вмешиваться. Однако оба джентльмена убедительно просили меня остаться и уверяли, что я нисколько им не мешаю. Потом, перезаряжая пистолеты, они поговорили о выборах и о видах на урожай, а я начал было перевязывать свои раны. Но они, недолго мешкая, опять открыли оживлённую перестрелку, и ни один выстрел не пропал даром. Пять из шести достались на мою долю. Шестой смертельно ранил полковника, который не без юмора заметил, что теперь он должен проститься с нами, так как у него есть дело в городе. Спросив адрес гробовщика, он ушел.

At the third fire both gentlemen were wounded slightly, and I had a knuckle chipped. I then said, I believed I would go out and take a walk, as this was a private matter, and I had a delicacy about participating in it further. But both gentlemen begged me to keep my seat, and assured me that I was not in the way. They then talked about the elections and the crops while they reloaded, and I fell to tying up my wounds. But presently they opened fire again with animation, and every shot took effect—but it is proper to remark that five out of the six fell to my share. The sixth one mortally wounded the Colonel, who remarked, with fine humor, that he would have to say good morning now, as he had business uptown. He then inquired the way to the undertaker’s and left.

Он сказал: — Когда вы немножко привыкнете, вам здесь понравится. Я сказал: — <…> Мне очень нравится эта должность, не нравится только одно — оставаться одному и принимать посетителей. Эти впечатления для меня новы, согласен, и даже увлекательны в некотором роде, но они имеют несколько односторонний характер. Джентльмен стреляет через окно в вас, а попадает в меня; бомбу бросают в трубу ради того, чтобы доставить удовольствие вам, а печной дверцей вышибает зубы мне; ваш приятель заходит для того, чтобы обменяться комплиментами с вами, а портит кожу мне, так изрешетив её пулями, что теперь ни один принцип журналистики в ней не удержится; вы уходите обедать, а Джонс является ко мне с плёткой, Гиллспай выбрасывает меня из окна, Томпсон раздевает меня догола, совершенно посторонний человек с бесцеремонностью старого знакомого сдирает с меня скальп, а через какие-нибудь пять минут проходимцы со всей округи являются сюда в военной раскраске и загоняют мне душу в пятки своими томагавками. Верьте слову, я никогда в жизни не проводил время так оживлённо, как сегодня. Вы мне очень нравитесь, мне нравится ваша спокойная, невозмутимая манера объясняться с посетителями, но я, видите ли, к этому не привык.

He said, “You’ll like this place when you get used to it.” I said, “<…> I like this berth well enough, but I don’t like to be left here to wait on the customers. The experiences are novel, I grant you, and entertaining, too, after a fashion, but they are not judiciously distributed. A gentleman shoots at you through the window and cripples me; a bombshell comes down the stove-pipe for your gratification and sends the stove door down my throat; a friend drops in to swap compliments with you, and freckles me with bullet-holes till my skin won’t hold my principles; you go to dinner, and Jones comes with his cowhide, Gillespie throws me out of the window, Thompson tears all my clothes off, and an entire stranger takes my scalp with the easy freedom of an old acquaintance; and in less than five minutes all the blackguards in the country arrive in their war-paint, and proceed to scare the rest of me to death with their tomahawks. Take it altogether, I never had such a spirited time in all my life as I have had to-day. No; I like you, and I like your calm unruffled way of explaining things to the customers, but you see I am not used to it.”

Перевод

Н. Л. Дарузес, 1943