Вниз, в землю (Силверберг)

«Вниз, в землю» (англ. Downward to the Earth) — фантастический роман Роберта Силверберга 1970 года.

Цитаты

	Речь нилдоров была медленной и монотонной, она содержала низкие вибрирующие звуки, которые землянину приходилось извлекать из глубины носа; переходя с нилдорского на любой земной язык, Гандерсен испытывал ни с чем не сравнимое облегчение, словно цирковой акробат, внезапно перенесшийся с Юпитера на Меркурий. — глава 3
	Nildoror speech was slow and stolid, requiring broad rolling tones that an Earthman had to launch from the roots of his nostrils; when Gundersen shifted from nildororu to any Earth language, he felt sudden exhilaration, like a circus acrobat transported instantaneously from Jupiter to Mercury.

Курц напоминал падающего, не до конца падшего ангела, Люцифера на пути в бездну, ещё у начала своего падения. Такого человека нельзя было обременить серьёзной ответственностью, пока он не прошел свой путь и не достиг конечной цели. <…> Курц взял дистиллятор, нежно погладил трубки и краны. Пальцы его напоминали ноги паука, а поглаживание казалось странно неприличным. — глава 3

Kurtz gave an impression of instability — not quite a fallen angel but certainly a falling one, Lucifer on his way down, descending from morn to noon, noon to dewy eve, but now only in the morning of his drop. One could not trust a man like that with serious responsibilities until he had finished his transit and had settled into his ultimate state. <…> Kurtz reached up as he passed the distilling apparatus, lightly caressing tubing and petcocks. His fingers were like a spider's legs, and the caress was astonishingly obscene.

Саламоне схватил пластиковый мешок с чем-то, напоминавшим золотистую крупу, и потащил его в сторону задней двери. Он набрал в горсть содержимое мешка и быстрым движением бросил в воздух. Ветер тотчас же подхватил и унес блестящие зернышки. — Сейчас он разбросал в джунглях тысячи микроусилителей, — пояснил Курц. — В течение десяти минут они покроют площадь в радиусе десяти километров. Они настроены на частоту звуков моей гитары и флейты Джо, а благодаря резонансу там везде будет слышна музыка. — глава 3

Salamone seized a plastic sack of what looked like golden flour and hauled it towards the station's rear door. He scooped out a handful. With a quick upward heave he sent it into the air; the breeze instantly caught the tiny glittering grains and carried them aloft. Kurtz said, 'He's just scattered a thousand microamplifiers into the jungle. In ten minutes they'll cover a radius of ten kilometres. They're tuned to pick up the frequencies of my guitar and Gio's flute, and the resonances go bouncing back and forth all over the place.'

Внезапно ветер изменил направление, и в нос Гандерсену ударил запах озера. Он закашлялся. В озере шла ферментация. Алкоголь, будучи побочным продуктом дыхания водных растений, не находил выхода, и озеро превратилось в огромную ванну с самогоном. Алкоголь и вода быстро испарялись, так что воздух вокруг был не только влажным, но и опьяняющим. Вода, приносимая ручьями, не могла восполнить убытки, вызванные испарением, и с течением лет процент алкоголя в водоеме постоянно увеличивался. Гандерсен вспомнил, что в те времена, когда Компания владела этой планетой, такие озера погубили не одного её сотрудника. — глава 4

Suddenly the wind shifted, and Gundersen had a whiff of the lake's fragrance. He coughed; it was like breathing the fumes of a distillery vat. The lake was in ferment. Alcohol was a by-product of the respiration of these water-plants, and, having no outlet, the lake became one large tub of brandy. Both water and alcohol evaporated from it at a rapid pace, making the surrounding air not only steamy but potent; and during centuries when evaporation of water had exceeded the inflow from the streams, the proof of the residue had steadily risen. When the Company ruled this planet, such lakes had been the undoing of more than one agent, Gundersen knew.

	Время от времени все стадо повторяло их слова, эхом отражавшиеся от чёрного занавеса ночи. — глава 5
	About every tenth line the herd at large repeated what a celebrant had said, sending dark reverberations through the night.

... Море Песка <…>. А ведь ни одна другая часть планеты не была столь необычна, столь эффектна: высохшее дно океана, по размерам больше Атлантики, покрытое толстым слоем кристаллических минеральных осадков, переливающихся в лучах солнца, как алмазы. Со станции в Файр-Пойнт видно было, как утренний свет возникает на востоке, словно огненная река, которая все расширялась, пока не начинала сиять вся пустыня. Весь день кристаллики поглощали энергию, которую излучали в течение ночи. Уже в сумерках начиналась сверкающая феерия, а после заката ещё долгие часы виднелось пульсирующее пурпурное сияние. В этой почти лишенной жизни, но ошеломляюще прекрасной пустыне Компания добывала около десятка ценных металлов и тридцать видов драгоценных и полудрагоценных камней. В отдалённые районы отправлялись со станции автоматы и, безжалостно изрыв волшебный покров Моря Песка, возвращались с сокровищами;.. — глава 6

... Sea of Dust <…>. No sector of the planet was more truly alien, nor more spectacular: a dry ocean bed, greater in size than the Atlantic, coated with a thick layer of fine crystalline mineral fragments as bright as mirrors when the sun was on them. From the station at Fire Point one could see the morning light advancing out of the east like a river of flame, spilling forth until the whole desert blazed. The crystals swallowed energy all day, and gave it forth all night, so that even at twilight the eerie radiance rose brightly, and after dark a throbbing purplish glow lingered for hours. In this almost lifeless but wondrously beautiful desert the Company had mined a dozen precious metals and thirty precious and semiprecious stones. The mining machines set forth from the station on far-ranging rounds, grinding up loveliness and returning with treasure;..

Высоко на стене висело нечто ярко-красное в форме корзины, размером с человеческую грудную клетку. Из больших пор в его губчатой поверхности выделялась чёрная жидкость и с хлюпаньем канала вниз. Когда свет лучемёта Гандерсена коснулся его, выделение усилилось, превратившись почти в водопад маслянистой жидкости. Когда он отвел луч в сторону, поток несколько ослаб, оставаясь, однако, достаточно мощным. Пол здесь шел наклонно, и капли из губчатой корзины быстро стекали, собираясь в дальнем конце комнаты, в углу между полом и стеной. Там Гандерсен и нашел землян. Они лежали рядом на низком матрасе. Стекающая жидкость образовала вокруг черную лужу, полностью покрывая матрас и заливая их тела. Голова одного из землян склонилась набок, и лицо полностью было погружено в жидкость. Второй стонал. Оба были обнажены — мужчина и женщина, столь худые и истощенные, что их признаки пола стали почти неразличимы. У них не было ни волос, ни даже бровей. Сквозь высохшую, как пергамент, кожу, выпирали кости. Глаза их были открыты, но неподвижный, стеклянный взгляд был устремлён в одну точку. В морщинах кожи росла серая плесень, а по телам ползали грибообразные существа. <…> Она собрала все силы, чтобы выгнуть спину и чуть приподняться из жидкости, которая почти покрывала нижнюю часть её тела. Что-то внезапно забилось и выпятилось под её кожей. Гандерсен коснулся её напряженного живота и почувствовал, что там что-то шевелится; это было самое жуткое ощущение, которое он когда-либо испытывал. Он коснулся тела Дикстры, и там, внутри, тоже что-то шевелилось. Почти парализованный ужасом, он поднялся на ноги и отошел, глядя в свете лучемета на судорожно вытянувшиеся обнаженные, но бесполые тела, от которых остались кожа и кости. Эти люди не обладали уже ни телом, ни душой, однако все ещё были живы. Его охватил пронзительный, парализующий страх. — На-синисул! — крикнул он. — Иди сюда! Иди скорее! Сулидор тотчас же появился и встал рядом. — В них что-то сидит, — в ужасе сказал Гандерсен. — Какие-то паразиты? Они шевелятся. Что это? — Смотри, — На-синисул показал на губчатую корзину, из которой вытекала чёрная жидкость. — Они носят в себе его потомство. Они кормят его: через год, два, а может быть, три из них выйдут личинки. — Почему они не умирают? — Они питаются вот этим, — сулидор махнул хвостом над темной лужей. Они впитывают это сквозь кожу. Эта жидкость в достаточной степени поддерживает их, а вместе с ними и то, что в них сидит. — Мы заберём их отсюда, перевезем по реке в отель, и… — Они умрут, — сказал На-синисул, — стоит только вытащить их из этой жидкости. Их уже не спасти. — глава 8

Something bright red and basket-shaped and about the size of a man's chest had established itself high on the wall, perpendicular to the floor. Through large pores in its spongy surface a thick black fluid exuded, falling in a continuous greasy splash. As the light of Gundersen's torch probed it, the exudation increased, becoming almost a cataract of tallowy liquid. When he moved the light away the flow became less copious, though still heavy. The floor sloped here so that whatever dripped from the spongy basket flowed quickly down, collecting at the far side of the room in the angle between the floor and the wall. Here Gundersen found the Earthmen. They lay side by side on a low mattress; fluid from the dripping thing had formed a dark pool around them, completely covering the mattress and welling up over their bodies. One of the Earthmen, head lolling to the side, had his face totally immersed in the stuff. From the other one came the moans. They both were naked. One was a man, one a woman, though Gundersen had some difficulty telling that at first; both were so shrunken and emaciated that the sexual characteristics were obscured. They had no hair, not even eyebrows. Bones protruded through parchment-like skin. The eyes of both were open, but were fixed in a rigid, seemingly sightless stare, unblinking, glassy. Lips were drawn back from teeth. Greyish algae sprouted in the furrows of their skins, and the mobile fungoids roamed their bodies, feeding on this growth. <…> She found enough strength to arch her back, lifting her body half-way out of the fluid that nearly concealed her lower half. Something rippled and briefly bulged beneath her skin. Gundersen touched the taut belly and felt movement within, and that quick inward quiver was the most frightening sensation he had ever known. He touched the body of Dykstra, too: it also rippled inwardly. Appalled, Gundersen scrambled to his feet and backed away from them. By faint torchlight he studied their shrivelled bodies, naked but sexless, bone and ligament, shorn of flesh and spirit yet still alive. A terrible fear came over him. 'Na-sinisul!' he called. 'Come in here! Come in!' The sulidor shortly was at his side. Gundersen said, 'Something's inside their bodies. Some kind of parasite? It moves. What is it?' 'Look there,' said Na-sinisul, indicating the spongy basket from which the dark fluid trickled. 'They carry its young. They have become hosts. A year, two years, perhaps three, and the larvae will emerge.' 'Why aren't they both dead?' 'They draw nourishment from this,' said the sulidor, swishing his tail through the black flow. 'It seeps into their skins. It feeds them, and it feeds that which is within them.' 'If we took them out of here and sent them down to the hotel on rafts—?' 'They would die,' Na-sinisul said, 'moments after they were removed from the wetness about them. There is no hope of saving them.'.

	... он заметил странные растения <…>. Некоторые шевелили усами и подмигивали огоньками, чтобы приманить намеченную жертву. — глава 9
	... he noticed unfamiliar-looking potted plants <…>. Several of them waved tendrils at him or wistfully flashed lights intended to bring curious prey fatally close.

Когда она обернулась, оказалось, что спереди её прикрывает какое-то странное одеяние — светлая желеобразная масса, бесформенная, с пурпурными точечками и металлическим блеском, нечто вроде огромной амебы. Это «нечто» облегало её живот и бедра. Ноги и плечи оставались обнажёнными, обнажена была и левая грудь, но одна широкая псевдоподия закрывала правую. Таинственная масса была прозрачной, и Гандерсен мог отчётливо видеть красное пятно прикрытого соска Сины и узкую впадину её пупка. По-видимому, масса была живой, поскольку начала расползаться, выпуская щупальца, которые обволокли левое бедро и правую голень Сины. <…> — Оболочник? <…> Он водится на центральном плоскогорье, присасывается к крупным млекопитающим и живет за счёт выделений их кожи. Разве это не чудесно? <…> Он такой ласковый, а кроме того, в него можно одеться. Смотри. Она чуть коснулась животного, и оно начало менять цвета: их оказалась целая гамма — от фиолетового, когда оно расширялось, до красного, когда сжималось. В какой-то момент образовалась целая туника, покрывшая Сину от шеи до колен. — глава 9

as she turned towards him he realized that a strange garment covered the front of her body. It was a pale, gelatinous sprawl, shapeless, purple-tinged, with the texture and sheen that he imagined an immense amoeba might have. The central mass of it embraced her belly and loins, leaving her hips and haunches bare; her left breast also was bare, but one broad pseudopod extended upward over the right one. The stuff was translucent, and Gundersen plainly could see the red eye of her covered nipple, and the narrow socket of her navel. It was also alive, to some degree, for it began to flow, apparently of its own will, sending out slow new strands that encircled her left thigh and right hip. <…> 'The slider? <…> 'It comes from the central plateau. It clings to one of the big mammals there and lives by metabolizing perspiration. Isn't it splendid? <…> It's as much of a pet as it is something to wear. Look.' She touched it lightly and it went through a series of colour changes, expanding as it approached the blue end of the spectrum, contracting towards the red. At its greatest extension it formed a complete tunic covering Seena from throat to thighs.

	Оболочник, оставшийся на веранде, несмело подполз к Гандерсену, будто предлагая на минутку прильнуть к нему. Тот, однако, так на него посмотрел, что существо предпочло как можно скорее убраться. — глава 9
	The slider remained behind on the veranda; it rolled tentatively towards Gundersen, as though offering to climb up and be worn by him for a while, but he glared at it and enough feeling got through to make the plateau creature move hurriedly away.

	— Как-то раз он отправился в Море Песка, поранился, и в рану попал какой-то кристаллический паразит. Когда Курц и Сед Каллен нашли его, он весь состоял из великолепных кубических и пирамидальных радужных кристаллов, которые прорезались сквозь его кожу. И он был все ещё жив. Но уже недолго. — глава 9
	'He <…> went out into the Sea of Dust and got some kind of crystalline parasite into a cut. When Kurtz and Ced Cullen found him, he was all cubes and prisms, outcroppings of the most beautiful iridescent minerals breaking through his skin everywhere. And he was still alive. For a while.'

	— Мне кажется, что-то в нём есть от святого. — Это был бы холодный и тёмный святой, Сина. — Некоторые святые именно таковы. Не всем дано быть святыми Францисками Ассизскими. — Разве жестокость — признак святости? — Курц видел в жестокости силу. Он превзошел в этом всех. — Таким был и маркиз де Сад, но никто его не канонизировал. — глава 9
	'He's got a quality of sainthood about him, I think.' 'He would have been a dark and chilling saint, Seena.' 'Some saints are. They don't all have to be St Francis of Assisi.' 'Is cruelty one of the desirable traits of a saint?' 'Kurtz saw cruelty as a dynamic force. He made himself an artist of cruelty.' 'So did the Marquis de Sade. Nobody's canonized him.'

	Когда приходит грехопадение, ангелы падают с очень большой высоты. — глава 10
	Angels have farther to fall, once they fall.

Была, однако, граница, которой никто не проводил, однако она до сих пор существовала: естественная линия, отделявшая тропики от Страны Туманов. По одну сторону простиралась тропическая низменность, плодородная и залитая солнцем; отсюда начинался центральный пояс буйной растительности, тянувшийся до знойных экваториальных джунглей. По другую же, на расстоянии всего в несколько километров, клубились тучи, создавая белый северный туманный мир. Переход был внезапным и для новичка даже ошеломляющим. Его можно было достаточно прозаически объяснить наклоном оси Белзагора и влиянием этого наклона на таяние полярных снегов. Можно было с ученым видом говорить о больших ледяных шапках, столь далеко вторгавшихся в более теплые пояса планеты, что тепло тропиков растапливало их, освобождая огромные массы водяного пара, который поднимался вверх, конденсировался у полюсов и вновь возвращался на полярные шапки в виде снега. Можно было говорить и о столкновении климатов и о возникновении граничных зон, которые не были ни жаркими, ни холодными, поскольку над ними всегда висел саван облаков. Подобные объяснения не подготавливали, однако, путешественника к потрясению, которое он испытывал, пересекая эту границу. На других планетах один климат плавно переходил в другой или царил на всей планете. Здесь же трудно было примириться с внезапным переходом от тепла и солнца к холодной, пасмурной погоде. — глава 12

But one boundary was far from arbitrary, and its power still held: the natural line dividing the tropics from the mist country. On one side of that line lay the tropical highlands, sunbathed, fertile, forming the upper limit of the central band of lush vegetation that stretched down to the torrid equatorial jungle. On the other side of that line, only a few kilometres away, the clouds of the north came rolling in, creating the white world of the mists. The transition was sharp and, for a newcomer, even terrifying. One could explain it prosaically enough in terms of Belzagor's axial tilt and the effect that had on the melting of polar snows; one could speak learnedly of the huge icecaps in which so much moisture was locked, icecaps that extended so far into the temperate zones of the planet that the warmth of the tropics was able to nibble at them, liberating great masses of water-vapour that swirled upwards, curved poleward, and returned to the ice-caps as regenerating snow; one could talk of the clash of climates and of the resulting marginal zones that were neither hot nor cold, and forever shrouded in the dense clouds born of that clash. But even these explanations did not prepare one for the initial shock of crossing the divide. One had a few hints: stray tufts of fog that drifted across the boundary and blotted out broad patches of the tropical highlands until the midday sun burned them away. Yet the actual change, when it came, was so profound, so absolute, that it stunned the spirit. On other worlds one grew accustomed to an easy transition from climate to climate, or else to an unvarying global climate; one could not easily accept the swiftness of the descent from warmth and ease to chill and bleakness that came here.

	Опускались угрюмые, мрачные сумерки. Серое становилось ещё более серым. Анемичное и едва видимое солнце полностью скрылось. — глава 12
	A dismal dusk began to descend. The greyness grew more grey, and the faint hint of sunlight that had been evident now diminished.

	Его собственные слова кажутся тяжелыми, как свинец, они падают на пол и разбиваются. Один из поющих сулидоров сметает осколки слов в угол быстрыми движениями хвоста. — глава 16
	His own words sprout leaden weights, teardrop-shaped, sombre. They fall at once to the floor and shatter. One of the chanting sulidoror sweeps the broken words into a corner with a quick motion of his tail.

Перевод

К. Плешков, 1993