Безвкусица и литература (Хаксли)

«Безвкусица и литература» (англ. Vulgarity in Literature) — эссе Олдоса Хаксли 1930 года об Эдгаре По и Чарльзе Диккенсе.

Цитаты

	Когда По пытается сделать стихи слишком поэтичными, его поэзия приобретает особый оттенок испорченности. Возражая слишком часто, что он джентльмен, и богатый в придачу, он впадает в пошлость. Кольца с бриллиантами на каждом пальце выявляют парвеню.
	It is when Poe tries to make it too poetical that his poetry takes on its peculiar tinge of badness. Protesting too much that he is a gentleman, and opulent into the bargain, he falls into vulgarity. Diamond rings on every finger proclaim the parvenu.

Совершенно чудовищная безвкусица в изображении чувств, которой то и дело грешит в своих книгах, <…> это не та безвкусица, когда писатель хочет вызвать у читателей чувства, которые сам не испытывает. Как раз наоборот — совершенно очевидно, что Диккенс переживает за свою Малютку Нелл и вместе с нею, что он оплакивает её страдания, благоговеет вновь и вновь перед её добродетелями, радуется её радостям. И всё это вновь и вновь от полноты сердца. Но бела в том, что переполнено-то оно очень странной и довольно-таки неприятной субстанцией. Создатель <…> многих-многих ещё отвратительных стареньких Питеров Пэнов, без сомнения, был и сам не совсем нормален по части эмоций. Если человек может получать такое слезоточивое и животрепещущее удовольствие от инфантильности взрослых людей, с ним явно что-то неладно.

The really monstrous emotional vulgarity, of which he is guilty now and then in all his books and <…> is not the emotional vulgarity of one who simulates feelings which he does not have. It is evident, on the contrary, that Dickens felt most poignantly for and with his Little Nell; that he wept over her sufferings, piously revered her goodness, and exulted in her joys. He had an overflowing heart; but the trouble was that it overflowed with such curious, and even rather repellent, secretions. The creator of <…> so many gruesome old Peter Pans was obviously a little abnormal in his emotional reactions.

Инфантилисты тупы, невежественны, недоразвитосты. Дети отличаются сообразительностью, пылкостью, любознательностью, нетерпимостью к фальши, ясностью и бескомпромиссностью ви́дения. <…> Детскость в человеке вовсе не означает, что он остановился в своём развитии. Наоборот, такой человек продолжает развиваться, когда многие взрослые давно уже запрятались в кокон своих взрослых привычек и условностей.

Infants are stupid and unaware and subhuman. Children are remarkable for their intelligence and ardor, for their curiosity, their intolerance of shams, the clarity and ruthlessness of their vision. <…> A childlike man is not a man whose development has been arrested; on the contrary, he is a man who has given himself a chance of continuing to develop long after most adults have muffled themselves in the cocoon of middle-aged habit and convention.

Одна из самых разительных особенностей Диккенса заключается в том, что, как только вступают в ход ею чувства, он гут же теряет рассудок. Переполненное сердце затопляет мозг и даже туманит глаза: ведь когда Диккенс в слезливом настроении, он теряет способность, а может, и сознательно не хочет, видеть реальность. <…> Отупевший и ослеплённый от вязкой переполненности сердца, Диккенс, расчувствовавшись, был совершенно неспособен заново создать в терминах искусства ту реальность, которая так растрогала его. Неспособен, как кажется, даже вглядеться в эту реальность. <…> И доброта, и невинность, и незаслуженность страданий, и даже в какой-то мере сами эти страдания важны только в соотношении с реальной человеческой жизнью. Сами по себе они теряют значение, пожалуй, даже перестают существовать. Даже представители классицизма окружали своих абстрактных и схематичных персонажей хотя бы абстрактными и схематичными намёками на жизненную реальность, в соприкосновении с которой их добродетели и пороки становились осмысленными. Благодаря упрямому, патологическому желанию Диккенса оставаться в неведении добродетели Нелл растворяются среди бескрайней пустыни ирреальности — ни с чем не связанные, они блекнут и исчезают. Даже её страдания и смерть не становятся значительными именно благодаря этой своей отстранённости. Диккенсово неведение сгубило саму смерть.

One of Dickens's most striking peculiarities is that, whenever in his writing he becomes emotional, he ceases instantly to use his intelligence. The overflowing of his heart drowns his head and even dims his eyes; for, whenever he is in the melting mood, Dickens ceases to be able, and probably ceases even to wish, to sec reality. <…> Mentally drowned and blinded by the sticky overflowings of his heart, Dickens was incapable, when moved, of recreating, in terms of art, the reality which had moved him, was even, it would seem, unable to perceive that reality. <…> Goodness and innocence and the undeservedness of suffering and even, to some extent, suffering itself are only significant in relation to the actual realities of human life. Isolated, they cease to mean anything, perhaps to exist. Even the classical writers surrounded their abstract and algebraical personages with at least the abstract and algebraical implication of the human realities, in relation to which virtues and vices are significant. Thanks to Dickens's pathologically deliberate unawareness, Nell's virtues are marooned, as it were, in the midst of a boundless waste of unreality; isolated, they fade and die. Even her sufferings and death lack significance because of this isolation. Dickens's unawareness was the death of death itself.

Перевод

К. Н. Атаровой (о Диккенсе) // Англия, моя Англия. — М.: Радуга, 2008. — С. 208-211.