«Фиест» (лат. Thyestes) — трагедия Сенеки, написанная между 42 и 64 годами. Единственная сохранившаяся античная трагедия на один из самых популярных тогда сюжетов[1].

Цитаты править

Ссылки и примечания по[1].
  •  

тень Тантала
Кто из богов подземных прочь увёл меня
Из мест, где ловит рот плоды бегучие,
Кто из богов небесных показал мне вновь
Дома живых? Танталу казнь ли найдена
Страшней, чем жажда, среди вод палящая,
Чем алчный голод? <…>
Судья теней,
Все пытки, сколько их ни есть для умерших
И сколько можешь новых ты прибавить к ним,
Таких, чтоб страж темницы устрашился их
И Ахеронт боялся, и в испуге мы
Дрожали все, готовь: подходят толпами
Мои потомки, предков превзошедшие, —
И чист я буду рядом с их злодействами.
Коль в нечестивых место есть обителях,
Его заполню. Не узнает отдыха
Минос, пока Пелопов дом стоит.

Фурия
Ступай,
Смути безумьем лары нечестивые. <…>
Пусть гнев не знает ничего запретного:
Пусть брата брат боится, сыновей — отец,
Сыны — отца, пусть будет смерть детей гнусна,
Ещё гнусней — рожденье; мужу пусть грозит
Жена-врагиня; пусть пошлёт их за море
Война, пусть кровью все края зальют они,
И над вождями всех племён пусть празднует
Победу Похоть <…>.
Пищу я нашла
Такую, чтобы сам бежал ты… Стой! Куда?

Тантал
К реке и к топи, к водам убегающим,
К ветвям с плодами, что от губ уносятся,
Дозволь вернуться мне на ложе чёрное
Темницы, если ж муки этой мало мне,
Русло смени: пусть между берегов твоих
Стою я, Флегетон, в потоке огненном.
Вы все, кто осуждён на кару вечную
Законом рока, <…> —
Тантала слушайте!
Я к вам спешу, поверьте искушённому:
Свою любите казнь. Когда дозволят мне
Покинуть верхний мир?

Фурия
Сперва раздорами
Наполни дом, к мечу любовь преступную
Внуши царям, смути сердца жестокие
Безумьем.

Тантал
Пытку мне терпеть положено,
Не пыткой быть. Сквозь трещины в земле меня
Шлют вверх, как пар зловонный, как несущую
Народам мор заразу. Внуков должен дед
Ввести во грех невиданный. <…>

Фурия
Довольно. Возвращайся в преисподнюю,
В поток привычный. Землям опечаленным
Тяжка твоя стопа. Вода в источниках
Исчезла в недра, русла — видишь — высохли
И жаркий ветер гонит тучи редкие.
Бледнеют рощи, где с ветвей бежали все
Плоды, <…>
Былая жажда угрожает Аргосу
И сам Титан не знает, надо ль гнать вперёд
Вожжами день, в бессилье угасающий. — 1-6, 13-24, 39-46, 66-75, 80-90, 105-11, 19-21

  •  

Атрей
Ленивый, слабый, праздный и (в больших делах
Царю упрека я не знаю худшего)
Не отомстивший, хоть нрава все попраны
Коварством брата, — что, Атрей разгневанный,
Стенаешь тщетно? Должен был оружья звон
Наполнить мир, в два моря плыть должны были
Два флота, ярко полыхать пожарами
Поля и города. <…>
Могучий дом Пелопа пусть на голову
Мне рухнет — лишь бы и на брата рухнул он.
Душа, такое сделай, чтоб грядущий век
Хулил, но не молчал о злодеянии
Кровавом, страшном, чтобы сам свершить его
Желал мой брат. Не превзойдя злодея в зле,
Не отомстим мы. <…>
Строптивый знаю брата нрав.
Он не согнётся — можно лишь сломить его. <…>
Злодейство посреди лежит и ждёт,
Кто будет первым.

Наперсник
Славы не боишься ты
Дурной в народе?

Атрей
Благо царства высшее —
Что принуждён народ дела властителя
Хвалить, не только что терпеть.

Наперсник
Кто хвалит нас
Из страха, тех нам страх врагами делает.
Кто к славе и любви стремится истинным,
Хвалы в душе, не вслух пусть добивается.

Атрей
И низких званьем хвалят от души, но лишь
Могучих — ложно. Пусть хотят и нехотя.

Наперсник
Царя желанья честны — все того ж хотят.

Атрей
Когда лишь честным вправе повелитель быть,
Власть непрочна.

Наперсник
Где стыд и честь отсутствуют,
Святое право, верность, благочестие,
Престол некрепок.

Атрей
Верность, благочестие —
Для граждан. Царь пусть делает, что хочется.

Наперсник
Грешно вредить и злому брату, помни же!

Атрей
Что с братьями грешно, то с этим праведно.
Чего не осквернил он преступленьями? <…>
Я жажду кары — казнь же ей предел кладёт.
Пусть кроткий убивает царь; в моей стране
Должны молить о смерти.

Наперсник
А закон и честь?

Атрей
Пусть этот дом покинут, коль когда-нибудь
В него вступали! <…>

Наперсник
Что готовишь ты?

Атрей
Не знаю, по в душе растёт огромное,
За гранями всего, что людям свойственно,
Толкает длань ленивую — не знаю, что,
Но страшное. Да будет так. Решись, душа,
Па зло, Пелопа сыновей достойное… — 176-83, 90-6, 99-200, 3-21, 46-50, 66-71

  •  

Хор микенцев
Пусть сойдутся всех стран цари, <…>
Кто с Дунаем сражается,
Чей ногой попирают ток[2]
Иль серийцами, славными
Шерстью (где б они не жили), —
Царь повсюду — лишь дух благой.
Нет нужды в мечах иль в конях,
Не нужны боязливые
Стрелы, что из притворного
Бегства всадник парфянский шлёт.
Нет нужды и в орудиях,
Города сокрушающих,
Камни издали мечущих.
Царь лишь тот, в ком боязни нет,
Царь лишь тот, в ком желаний нет.
Это царство доступно всем.
Пусть кто хочет, на скользкие
Всходит выси могущества;
Я отрадой покоя сыт;
Пребывая в безвестности,
Наслаждаюсь досугами,
И, квиритам неведомый,
Молчаливо мой век течёт;
А когда все мои пройдут
Дни бесшумно, то в старости
Я плебеем простым умру.
Смерть тому тяжела, кого
Знают все, но кто сам себя
Вплоть до смерти не мог познать. — 369, 76-403

  •  

Фиест
Поверь: большое ложным манит именем
И зря страшатся тяжкого. Покуда я
Стоял высоко, — и клинка на поясе
Своём боялся. Благо — никому не быть
Ни в чём помехой, пищу безопасную
Есть, лёжа на земле. Злодейство в хижины
Не вхоже, яства с тесного берут стола
Без страха: ведь отраву пьют из золота.
Верь, злость фортуны часто лучше милости.
На высях гор до неба возносящийся,
Не страшен пышный дом смиренным гражданам,
Не блещет костью потолок слоновою,
И часовые сон не охраняют мой;
Для нас не ловят рыбу флоты, моря вдаль
Не гонят глыбы мола, не питаем мы
Утробу данью целых стран;
<462>
Юпитера забыв, не сыплют ладана
На мой алтарь[3], на кровле не растут моей
Насаженные рощи, не вздымают пар
Пруды большие, для меня согретые,
Дня сну не отдаём мы, ночи — Либеру;
Но и без стражи дом наш в безопасности,
Нас не боятся, бедность нам дарит покой.
Нет царства больше, чем без царств довольным быть[4].

Тантал
Бог власть даёт — и отвергать грешно её,
Как и стремиться к власти. — 446-72

  •  

Атрей
От щедрости фортуны кто откажется?

Фиест
Любой, кто знает, что она отнимет всё. — 536-7

  •  

Хор
Большей силы нет, чем любовь святая:
Распри меж чужих бесконечно длятся,
Если ж кто любил, то любовь вернётся.
Пусть, большой виной распалённый яро,
Гнев убьёт приязнь и трубит к сраженью,
Пусть уздой звенят боевые кони,
С двух сторон мечи, обнажаясь, блещут,
Тем, кого Маворс горячит стрекалом
В жажде крови, — вновь положить оружье
Братская любовь повелит и, руки
Им соединив, приневолит к миру. <…>

С неохотой меч, заржавев в покое, <…>
Хуже страх войны, чем война, для граждан. <…>
В гавани валов мореход боится,
Что Харибды зев извергает хищный,
И циклоп глядит на отца с испугом,
Сидя на скале раскалённой Этны:
Как бы натиск волн не залил враждебный
Вечного огня в очагах подземных,
И бедняк Лаэрт устрашён, что может
Царство потонуть — так дрожит Итака, —
Чуть напор ветров упадёт могучий,
Кроткая, как пруд, вновь лежит пучина;
Воды, что вчера корабли пугали,
Нынче там и сям украшает парус,
Стелются они пред бегущим судном,
Так что можно рыб сосчитать подводных,
Где недавно понт устрашал Киклады,
Бурною волной острова колебля.

Краток срок всему: и беда и счастье
Чередой идут, но короче счастье.
На вершины час из глубин возносит. <…>

Вы, которым бог — властелин вселенной
Право и казнить и щадить вручает,
Спесь и гордость прочь от себя гоните.
Тем, чем сами вы для подвластных страшны,
Угрожает вам властелин сильпейший,
Потому что власть есть над всякой властью.
Восходящий день ты встречал надменным —
Уходящий день проводил простертым.
Смертный, никогда не вверяйся счастью,
Смертный, не теряй среди бед надежды:
Их перемешав, не даёт фортуне
Постоять Клото, и судьба кати́тся.
Милости такой не являли боги,
Чтоб в грядущем дне был уверен смертный:
Наши все дела в постоянном вихре
Боги вращают. — 549-59, 65-6, 72, 80-98, 607-22

  •  

Вестник
Укладывает жертвы и заносит нож.
За всем следит — обряд исполнен в точности:
Затрепетала роща, почва дрогнула,
Дворец шатнулся, словно бы не ведая,
Куда упасть, как лодка на волнах. Звезда
С небес скатилась слева, чёрный след чертя.
Стекает кровью на огонь возлитое
Вино, кумиров плачет кость слоновая,
И царский трижды соскользнул с чела венец.
Всех устрашили знаменья, — один Атрей
Всё на своём стоит и угрожающих
Богов пугает. Выждав время должное,
Он к алтарям подходит, глядя яростно.
Как в дебрях Ганга между двух голод пал
Тельцов тигрица бродит, не решается,
В кого клыки вонзить ей, ибо в алчности
Обоих хочет, на обоих скалится
И сдерживает голод нерешительный,
Так обречённых гневу нечестивому
Оглядывал Атрей, ещё в сомнении,
Кто ляжет цервой, кто второю жертвою.
Хоть это и неважно, сомневается,
И в зле ища порядка. <…>
Как пышногривый лев в лесах Армении,
Над истребленным стадом торжествующий,
Хоть голод прогнан, хоть в крови клыки его,
Не укрощает гнева и, свалив быков,
Грозит телятам пастью утомленною,
Так и Атрей ярится, распаляя гнев;
Мечом, двумя убийствами запятнанным,
Забыв, кто под рукой стоит неистовой,
Насквозь пронзает тело он: вошедший в грудь
Клинок выходит из спины у отрока —
И, умирая, кровью из обеих ран
Алтарь он гасит. <…>
Дышат вырванные лёгкие,
Сердца трепещут, жилы раздуваются,
А он о судьбах, внутренности щупая,
Гадает, наблюдает жилы свежие.
Благоприятной жертвой успокоенный,
Для брата пиром занялся он: сам рассёк
Тела на части, плечи сам широкие
И рук помехи отделил от туловищ,
Суставы обнажил и кости вытащил, —
Не тронул только лиц и рук, которые
В знак клятвы пожимал. И вот убоина
Над медленным огнём сочится с вертела
Или кипит в котлах. От яств возложенных
Бежит огонь, и трижды перекладывать
В дрожащих очагах его приходится,
Чтобы горел насильно. Печень жарится,
На вертеле треща. Не скажешь, мясо ли
Иль пламя громче стонет, исходящее
Чадящим дымом: ввысь не улетает оп
Прямой струей, но тяжкой чёрной тучею
Ложится, весь Пелопов дом окутавши. <…>
Сыновей отец
Терзает, жадно отправляет плоть свою
В могилу рта. — 694-716, 32-43, 55-75, 78-80

Перевод править

С. А. Ошеров, 1983

Примечания править

  1. 1 2 Е. Г. Рабинович. Примечания // Сенека. Трагедии. — М.: Наука, 1983. — С. 385-8, 413-5. — (Литературные памятники).
  2. Замерзающие воды Дуная стали постоянным мотивом поэзии после «Скорбных элегий» Овидия.
  3. Указание на нечестивость культа императора, введённого во всех римских провинциях Октавианом Августом.
  4. Аналог есть в его трактате трактате «О благодеяниях» (III, 37, 3): «Вот это царская власть — не желать царствовать, хотя и можешь».