Таинственный незнакомец

«Таинственный незнакомец» (англ. «The Mysterious Stranger») — поздняя незаконченная повесть Марка Твена, впервые опубликована в 1916 году, после смерти автора, его секретарем и хранителем литературного наследия Альбертом Бигло Пейном.

Таинственный незнакомец

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Текст, который опубликовал Пейн, изначально считался каноническим. Но после его смерти новый хранитель Бернард Де Вото, занявший этот пост в 1938 году, обнародовал ещё три варианта повести. Каждая из этих рукописей была незаконченной, как и опубликованный труд Пейна. Каждая рукопись имела своё авторское название, и их хронология такова: «Хроника Сатаны-младшего», «Школьный холм», «№ 44, Таинственный незнакомец».

Хроника Сатаны-младшего

«Хроника Сатаны-младшего» англ. «The Chronicle of Young Satan». Цитаты приведены по переводу Абеля Старцева из издания «Таинственный незнакомец» // Марк Твен. Собрание сочинений в восьми томах. — М.: Правда, 1980. — Т. 7.

Ученьем нас не обременяли. Нас учили, что прежде всего надо быть добрым католиком, почитать деву Марию, церковь и святых мучеников; обожать царствующего монарха, говорить о нём почтительным шёпотом, обнажать голову, завидя его портрет, твёрдо знать, что он милостивей, дарующий нам пропитание и покой на земле, и что мы рождены в этот мир с единственной целью проливать для него пот и кровь и, если понадобится, отдать жизнь за него. Это — главное. Знать остальное считалось необязательным и даже не очень желательным. Священники говорили нам, что наука ни к чему простым людям: она порождает в них недовольство своей судьбой; судьба же их уготована господом богом, а бог не любит того, кто ропщет.

Тут уж ничего не поделаешь. Замешался в политику, значит стоишь нагишом в осином гнезде.

Документ, если он не составлен священником, может быть ложным.

Никто не потворствует дьяволу, все осуждают его, но делают это без дерзости, с долей почтения.

Бывало и так, что он отзывался о дьяволе насмешливо и с презрением, и люди крестились тогда и спешили скорее прочь, боясь, как бы с ними не приключилось чего худого. Что ни толкуй, дьявол ведь тоже святой, раз о нём говорится в Библии, а раз это так, его имя тоже не следует называть всуе.

Епископ отрешил его от исполнения священных обязанностей, когда пошёл слух, будто он кому-то сказал, что бог добр и милостив и когда-нибудь сжалится над своими детьми.

Призраки, говорил он, не причиняют вреда и бродят просто потому, что они одиноки, несчастны и ищут сочувствия и утешения.

Не нужно просить. Пока вы со мной, ваше дело только желать.

Когда вы сталкиваетесь с чем-либо столь необычайным, захватывающим, изумительным, некий трепет и вместе с тем ликование охватывает нас с головы и до пят. Вами владеет мысль: неужели вы живы и все это видите в самом деле? Вы не в силах оторвать изумлённого взгляда, губы у вас сохнут, дыхание прерывается, но вы не променяете это своё ощущение ни на что другое на свете.

Деликатность! Я говорю вам правду, а правда всегда деликатна. То, что вы называете деликатностью, — вздор.

— Не плачьте, — сказал Сатана, — они никому не нужны. — Но они попадут теперь в ад! — Ну и что же? Мы слепим других.

Трудно передать словами владевшие нами чувства. Это был, наверно, восторг, а восторг не укладывается в слова. Восторг — как музыка. Попробуйте передать другому свои впечатления от музыки так, чтобы он ими проникся.

Когда вы говорите: кирпич — плох, вы не задумываетесь о том, оскорблён ли кирпич вашим суждением. Чувствует ли кирпич? Вам не приходилось думать об этом?

Человек — это собрание болезней, вместилище нечистот. Он рождён сегодня, чтобы исчезнуть завтра. Он начинает своё существование как грязь и кончает как вонь.

Он не обладал выдающимся дарованием, но был приветливым добрым малым, а это тоже немалый талант и помогает нам в жизни.

Как и все в нашей деревне, Урсула лгала без зазрения совести и не страшилась адского пламени, когда дело касалось обиходных, привычных вещёй. История с монетой была необычной и потому внушала ей опасения. Попрактиковавшись с неделю в подобной лжи, она попривыкла бы к ней и лгала бы уже с лёгкостью. Таковы и мы все.

— Воробей не падёт на землю без воли господней. — Раз падёт, так не всё ли равно, по воле или без воли господней.

В глубине души Урсула, может быть, и считала, что всё, что случилось, чистое колдовство и что кошка орудие дьявола, но это было, пожалуй, и к лучшему, потому что вселяло уверенность, что деньги будут поступать аккуратно и они с Маргет будут сыты и обеспечены. В той мере, в какой это касается денег, даже самые благочестивые из наших крестьян считают сделку с дьяволом более надёжной, чем с ангелом.

Я сказал, что это ужасное зверство. — Нет, это чисто человеческая жестокость. Ты оскорбляешь своими словами зверей. Они этого не заслуживают.

Таковы все вы, люди. Лжёте, претендуете на добродетели, которых у вас и в помине нет, и не желаете признавать их за высшими животными, которые действительно их имеют. Зверь никогда не будет жестоким. Это прерогатива тех, кто наделен Нравственным чувством. Когда зверь причиняет кому-либо боль, он делает это без умысла, он не творит зла, зло для него просто не существует. Он никогда не причинит никому боли, чтобы получить от того удовольствие; так поступает только один человек. Человек поступает так, вдохновленный всё тем же ублюдочным Нравственным чувством. При помощи этого чувства он отличает хорошее от дурного, а затем решает, как ему поступить. Каков же его выбор? В девяти случаях из десяти он предпочитает поступить дурно. На свете нет места злу; и его не было бы совсем, если бы не вы с вашим Нравственным чувством. Беда в том, что человек нелогичен, он не понимает, что Нравственное чувство позорит его и низводит до уровня самого низшего из одушевлённых существ.

За что же они так страшно наказаны? Ни за что, разве только за то, что по глупости своей родились людьми.

И вы ещё утверждаете, что вы обогнали собак! Не знаю, найдется ли кто на свете менее способный к логическому мышлению, чем ваша людская порода.

— Зверь никогда так не поступит. — Но ведь это бесчеловечно. — Нет, Сеппи, как раз человечно. Вполне человечно. Грустно слушать, когда ты порочишь высших животных и приписываешь им побуждения, которые им чужды и живут только в человеческом сердце. Высшие животные не заражены Нравственным чувством.

Обидно, что в этом мире, где многие не знают, куда девать своё время.

Сеппи сказал, что раз пес простил своего хозяина, который причинил ему столько зла, быть может, бог зачтет это Гансу Опперту за отпущение грехов, хотя с другой стороны, поскольку прощение собаки было бесплатным, оно не могло иметь настоящей церковной силы.

В нашей деревне старались вывести ведовство с корнем, но чем больше мы жгли ведьм, тем больше их появлялось.

На свете нет ничего тяжелее, чем попасть в презрение к друзьям.

В любом обществе, малом или большом, всегда найдётся сколько-то добронамеренных по своей природе людей, которых не так-то просто подбить на дурной поступок; разве только если поставить всерьёз под угрозу их собственное благополучие или сильно их запугать ещё каким-нибудь способом.

Мы были трусами и не могли решиться на добрый поступок, потому что он грозил нам опасностью. Признаваться друг другу в низости нам не хотелось, и мы поступали так, как поступают все при таких обстоятельствах, — не касались больной темы совсем.

Они поносили судей, оробевших перед священником, но притом забывали бранить за трусость себя. Ещё они упускали, что, клеймя трибунал за то, что он судит одних беззащитных старух, они клеймили себя — и они были храбрыми только перед старухами.

Перемена — она гонит прочь усталость тела и духа, словно перекидываешь тяжесть забот с одного плеча на другое.

Ты и тебе подобные — неповторимые в своем роде создания. Каждый человек — это машина для страдания и для радостей. Два механизма соединены одной сложной системой и действуют на основе взаимной связи. Едва успеет первый механизм зарегистрировать радость, второй готовит вам боль — несчастье. У большинства людей жизнь строится так, что горя и радостей приходится поровну. Там, где такого равновесия нет, преобладает несчастье. Счастье — никогда. Встречаются люди, устроенные так, что вся их жизнь подчинена механизму страданий. Такой человек от рождения и до самой смерти совсем не ведает счастья. Всё служит для него источником боли, что он ни делает, приносит ему страдания. Ты, наверно, видел таких людей. Жизнь для них — гибельный дар. Порой за единственный час наслаждения человек платит годами страдания — так он устроен.

Люди не различают, что идёт им на пользу и что во вред. Они не разбираются в этом потому, что не знают будущего.

Есть игра, ты не раз играл в неё со своими друзьями. Вы ставите кирпичи близко один от другого. Вы толкаете первый кирпич, он падает, валит соседний, тот сбивает ещё один и так далее, и так далее, пока все кирпичи не лежат на земле. Такова и жизнь человеческая. В младенчестве человек толкает первый кирпич. Дальнейшее следует с железной неотвратимостью.

Порядок человеческой жизни предопределяется первым толчком. Никаких неожиданностей в ней нет и не будет, потому что каждый новый толчок зависит от предыдущего. Тот, кому доступно подобное видение, прозревает весь ход человеческой жизни от колыбели до самой могилы.

— Человек осуждён на пожизненное заключение и не может вырваться из тюрьмы. — Да, он не в силах уйти от первого же поступка, совершённого им в младенчестве.

Вы рассуждаете, как свойственно людям, — иными словами, бессмысленно.

Мы увидели, как на протяжении столетий христианство и цивилизация шли нога в ногу, «оставляя на своем пути голод, опустошение, смерть и прочие атрибуты Прогресса».

Ни разу завоеватель не начал войну с благородной целью. Таких войн в истории человечества не встречается.

Убийство было любимейшим делом людей с самой их колыбели, но я полагаю, одна лишь христианская цивилизация добилась сколько-нибудь стоящих результатов.

Кто извлекает пользу из всего этого? Только лишь горстка знати и ничтожных самозваных монархов, которые пренебрегают вами и сочтут себя осквернёнными, если вы прикоснетесь к ним, и захлопнут дверь у вас перед носом, если вы постучитесь к ним. На них вы трудитесь, как рабы, за них вы сражаетесь и умираете (и гордитесь этим к тому же вместо того, чтобы почитать себя опозоренными). Само присутствие этих людей — удар по вашему человеческому достоинству, хоть вы и страшитесь это признать. Они не более чем попрошайки, которых вы из милости кормите, но эти попрошайки взирают на вас, как филантропы на жалких нищих. Такой филантроп обращается с вами, как господин со своим рабом, и слышит в ответ речь раба, обращенную к господину. Вы не устаёте кланяться им, хотя в глубине души — если у вас ещё сохранилась душа — презираете сами себя за это. Первый человек был уже лицемером и трусом и передал своё лицемерие и трусость потомству. Вот дрожжи, на которых поднялась ваша цивилизация.

Она излечивала людей колдовским способом. Её пациенты, вместо того, чтобы глотать слабительное и пускать себе кровь у цирюльника, мылись горячей водой и укрепляли свои силы питательной пищей.

Я хорошо изучил людей. Они — овечьей породы. Они всегда готовы уступить меньшинству. Лишь в самых редких, в редчайших случаях большинству удаётся изъявить свою волю. Обычно же большинство приносит в жертву и чувства свои и убеждения, чтобы угодить горлодёрам. Иногда горлодёры правы, иногда нет, для толпы это не имеет большого значения, — она подчиняется и в том и в другом случае. Люди — дикие или цивилизованные, всё равно — добры по своей натуре и не хотят причинять боль другим, но в присутствии агрессивного и безжалостного меньшинства они не смеют в этом признаться. Призадумайся на минуту. Добрый в душе человек шпионит за другим человеком, таким же, как он, чтобы толкнуть его на поступок, который обоим гадок.

Монархи, аристократические правления и религии основывают свою власть на этом коренном недостатке людей. Суть его в том, что человек не верит другим людям, но, трепеща за своё благоденствие и свою жизнь, делает всё, чтобы подладиться к ним. Монархи, аристократические правления и религии будут и впредь процветать, а вы будете под ярмом, оскорблённые и униженные, потому что вы рабы меньшинства и хотите оставаться рабами. Не было и не будет такой страны, где большинство было бы действительно предано монарху, вельможе или священнику!

Погляди, как людей заставляют идти на войну, и ты убедишься, что они истинные бараны. Ещё не было случая, чтобы тот, кто начинает войну, действовал справедливо и честно.

Неужели ты так и не понял, что, только лишившись рассудка, человек может быть счастлив? Пока разум не покинет его, он видит жизнь такой, как она есть, и понимает, насколько она ужасна. Только сумасшедшие счастливы, да и то не все. Счастлив тот, кто вообразит себя королём или богом, остальные несчастны по-прежнему, всё равно как если бы они оставались в здравом уме. Впрочем, ни об одном из вас нельзя сказать, что он в здравом уме, и я пользуюсь этим выражением условно.

Жизнь человечества — постоянный, беспрерывный самообман. От колыбели и вплоть до могилы люди внушают себе фальшивые представления, принимают их за действительность и строят из них иллюзорный мир.

При всей нищете люди владеют одним бесспорно могучим оружием. Это — смех. Сила, доводы, деньги, упорство, мольбы — всё это может оказаться небесполезным в борьбе с управляющей вами гигантской ложью. На протяжении столетий вам, быть может, удастся чуть-чуть расшатать её, чуть-чуть ослабить. Но подорвать до самых корней, разнести её в прах вы сможете только при помощи смеха. Перед смехом ничто не устоит.

Сама жизнь — только видение, только сон. Нет ничего. Всё — только сон. Бог, человек, вселенная, солнце, россыпи звёзд — всё это сон, только сон. Их нет. Нет ничего, кроме пустоты и тебя. Но ты — это тоже не ты. Нет тела твоего, нет крови твоей, нет костей твоих — есть только мысль.

Сейчас ты останешься один навсегда в необъятном пространстве и будешь бродить по его бескрайним пустыням без товарища, без друга, потому что ты только мысль, единственная на свете; и никому не дано ни изгнать эту одинокую мысль, ни истребить ее.

Как странно, что ты не понял, что ваша вселенная, жизнь вашей вселенной — только сон, видение, выдумка. Странно, ибо вселенная ваша так нелепа и так чудовищна, как может быть нелеп и чудовищен только лишь сон. Бог, который властен творить добрых детей или злых, но творит только злых; бог, который мог бы с лёгкостью сделать свои творения счастливыми, но предпочитает их делать несчастными; бог, который велит им цепляться за горькую жизнь, но скаредно отмеряет каждый её миг; бог, который дарит своим ангелам вечное блаженство задаром, но остальных своих чад заставляет добиваться блаженства в тяжких мучениях; бог, который своих ангелов освободил от страданий, а других своих чад наделил неисцелимым недугом, язвами духа и тела! Бог, проповедующий справедливость, и придумавший адские муки, призывающий любить ближнего, как самого себя, и прощать врагам семижды семь раз, и придумавший адские муки! Бог, который предписывает нравственную жизнь, но притом сам безнравствен; осуждает преступника, будучи сам преступником; бог, который создал человека, не спросясь у него, но взвалил всю ответственность на его хрупкие плечи, вместо того, чтобы принять на свои; и в заключение всего с подлинно божественной тупостью предлагает рабу своему, замученному и поруганному рабу себе поклоняться…

Всё, что я тебе говорю — это правда! Нет бога, нет вселенной, нет жизни, нет человечества, нет рая, нет ада. Всё это только сон, замысловатый дурацкий сон. Нет ничего, кроме тебя. А ты только мысль, блуждающая мысль, бесцельная мысль, бездомная мысль, потерявшаяся в вечном пространстве.

Школьный холм

«Школьный холм» англ. «Schoolhouse Hill». Цитаты приведены по переводу Н. Колпакова из издания Твен М. На школьном холме. — И грянул гром… Антология американского фантастического рассказа / Сост. Ю. Зарахович, В. Скурлатов. — М.: Молодая гвардия, 1976. — С. 115—132.

Потом класс превратился в тараторящих попугаев, которые знали в грамматике все правила, за исключением одного, как эти правила использовать в обычной речи.

Мальчик, ты чудо!.. Ты единственный человек в Америке, который знает все слова английского языка.

Милая, прелестная и бесхитростная девушка, которой только что исполнилось восемнадцать лет, ещё не знала любви и умела только поклоняться, как огнепоклонники поклоняются солнцу, довольствуясь малым и ничего взамен не требуя.

— Я никогда голоден не бываю. — Очень жаль. Ты многое потерял.

Измерения и отсчёты времени сделаны ради удобства и сами по себе ничего не значат.

№ 44, Таинственный незнакомец

«№ 44, таинственный незнакомец. Старинная рукопись, найденная в кувшине. Вольный перевод из кувшина» англ. «No. 44, the Mysterious Stranger: Being an Ancient Tale Found in a Jug and Freely Translated from the Jug». Цитаты приведены по переводу Людмилы Биндеман из издания Твен М. №44, Таинственный незнакомец. — М.: Политиздат, 1989. — 416 с. — (Библиотека атеистической литературы). — 200000 экз. — ISBN 5-250-00380-X

Ученьем нас особенно не морочили. Внушали, что надо быть добрым католиком, чтить деву Марию, церковь и святых мучеников превыше всего, благоговеть перед монархом, говорить о нем, понизив голос, со священным трепетом, обнажать голову перед его портретом, почитать благодетелем, дающим хлеб наш насущный и все земные блага, и сознавать, что мы посланы в этот мир с одной-единственной целью — работать на него, проливать за него кровь, отдать за него жизнь, если потребуется. Тот, кто затвердил эти истины, мог не утруждать себя более: по сути дела, ученье было под запретом. Священники проповедовали, что знание пагубно для простых людей, ибо при многой мудрости возникает недовольство участью, уготованной богом, а бог не терпит, когда люди ропщут на его, божье, предопределение.

Он был беспутный, злобный, нечестивый, а в остальном хороший человек.

Так уж повелось: лезть в политику — всё равно что, заголившись, соваться в осиное гнездо.

Жизнь тогда была легче, чем нынче, грехи отпускались почти задаром, и все, кроме нищих, могли позволить себе грешить.

В летопись может вкрасться и ложь, если, конечно, её писал не священник.

Люди осуждают Дьявола гневно, но сдержанно, без грубых нападок.

А порой откровенно глумился над Дьяволом, и тогда прихожане, поспешно перекрестившись, уходили подальше, опасаясь, как бы хулитель не накликал на них беду. Оно и понятно, ведь Дьявол, хоть и падший, но ангел, про него написано в Библии, а священные имена нельзя произносить всуе, не то навлечешь на себя божью кару.

Епископ лишил его прихода за то, что он как-то сказал, беседуя с паствой, что бог — воплощенная доброта и он изыщет способ спасти всех своих несчастных земных детей.

У него был особый талант вызывать к себе ненависть, и он платил за неё сторицей.

Как и большинство людей, я не решался жить своим умом, если мои желания шли вразрез с волей других. Даже лучшие из нас поступают, как все, а не по справедливости.

Человек счастлив, когда ему завидуют.

За что ты коришь себя? Не ты себя создал, в чем же твоя вина?

Будь они настоящими мужчинами, они подобрели бы к своей жертве, но они не были настоящими мужчинами и не подобрели.

Затея с экзаменом провалилась, провалилась с треском, и печатники возненавидели Сорок четвертого ещё больше, хоть сами были во всём виноваты. Это заложено в природе человеческой.

Не всё, что кажется пустяком людям, повидавшим свет, пустяк для молодого человека.

Тишина, последовавшая за этим предложением, заполнила бы пространство в четыре акра и ушла на фут в глубину.

Не смей называть меня женщиной, подонок! Попробуй ещё раз так ко мне обратиться — на куски разорву!

Согласитесь, это в человеческой природе — жалеть врага, попавшего в большую беду, даже если гордость не позволяет вам подойти к нему при всём народе и открыто заявить о своих чувствах.

По-моему, никто не вызывает у людей такого жгучего интереса, как человек, обречённый на сожжение.

— Мне бы так хотелось, чтоб ты стал христианином, может, попробуешь?  Сорок четвертый покачал головой. — Я затоскую, — молвил он. — Затоскуешь? Почему? — Я окажусь в полном одиночестве.

Впрочем, это не мои мысли, я позаимствовал их позднее, из вторых рук, откуда и берутся все мудрые мысли, если верить Сорок четвертому.

Ничто не действует так угнетающе, как ожидание грядущего несчастья, напророченного могущественным злым колдуном.

Мне было боязно, что он загорится изнутри и взорвется, а пострадает кто-нибудь другой, как бывает во время бунтов и разных волнений.

Слово не способно правильно передать даже человеческую мысль.

Почитаю, — передразнил он меня, — оставь эту привычку. Солнцу безразлично, почитает его светлячок или нет.

Мне давно знаком род человеческий, и — поверь, я говорю от чистого сердца — он чаще вызывал у меня жалость, чем стыд за него.

Да, люди забавны, как мартышки. Пожалуй, ещё забавнее, ведь моральное и умственное кривлянье людей разнообразнее, чем у мартышек, и оттого забавнее.

Ничто так не радует человека, как зависть окружающих.

— Должен напомнить тебе, что я создан по образу и подобию господа. — Знаю, — отозвался он небрежно.

Да, просветить тебя трудно. Пожалуй, невозможно, надо создавать тебя заново.

То был верный признак человеческой натуры: человеку подай луну с неба, и он не успокоится, пока не получит её в своё владение. Так уж мы устроены — самый смиренный из нас ненасытен, как император.

Все мы так устроены — когда нам чего-нибудь хочется, мы ищем законные и справедливые причины, чтоб осуществить свой замысел, мы называем их так красиво, чтоб успокоить свою совесть, а в душе прекрасно сознаем, что ищем лишь благовидный предлог.

Доверить тайну горничной — всё равно что наполнить водой корзину.

Мы не знаем, что такое мораль, ангелам она неведома, мораль — для тех, кто нечист душой; у нас нет принципов, эти оковы — для людей.

Я приняла сторону большинства из хитрости — единственной защиты служанки.

Это всё равно что «опускать радугу в крысиную нору».

Воскресенье как священный день отдохновения было введено на земле ради коммерческой выгоды императором Константином, чтобы уравнять шансы на процветание в этом мире между евреями и христианами.

Непочтительность — это неуважение другого человека к твоему богу, но не существует слова, означающего твое неуважение к его богу.

Жизнь сама по себе лишь греза, сон. Ничего не существует, всё только сон. Бог, человек, мир, солнце, луна, бесчисленные звёзды, рассеянные по вселенной, — сон, всего лишь сон, они не существуют. Нет ничего, кроме безжизненного пространства — и тебя! И ты не таков, каким себя представляешь, ты лишён плоти, крови, костей, ты — всего лишь мысль.

Вскоре ты останешься один в бесконечном пространстве и будешь вечно бродить в одиночестве по безбрежным просторам, без друга, без близкой души, ибо ты — мысль, единственная реальность — мысль, неразрушимая, неугасимая.

Удивительно, что ты не задумался над тем, что твоя вселенная и всё сущее в ней — сон, видения, греза! Удивительно, ибо она безрассудна, вопиюще безрассудна, как ночной кошмар: бог, в чьих силах сотворить и хороших детей, и плохих, предпочитает творить плохих; бог, в чьих силах осчастливить всех, не даёт счастья никому; бог повелевает людям ценить их горькую жизнь, но отпускает такой короткий срок; бог одаривает ангелов вечным блаженством, но требует от других своих детей, чтобы они это блаженство заслужили; бог сделал жизнь ангелов безмятежной, но обрёк других детей на страдания, телесные и душевные муки; бог проповедует справедливость и создал ад; проповедует милосердие и создал ад; проповедует золотые заповеди любви к ближнему и всепрощения — семижды семь раз прощай врагу своему! — и создал ад; бог проповедует нравственное чувство, а сам его лишён; осуждает преступления и совершает их сам; бог сотворил человека по своей воле, а теперь сваливает ответственность за человеческие проступки на человека, вместо того чтоб честно возложить её на того, кто должен её нести, — на себя; и наконец, с истинно божеской навязчивостью он требует поклонения от униженного раба своего…

Истинно говорю тебе — нет ни бога, ни вселенной, ни человеческого рода, ни жизни, ни рая, ни ада. Всё это — сон, глупый, нелепый сон. Нет ничего, кроме тебя, и ты — всего лишь мысль, скитающаяся, бесплодная, бесприютная мысль, заблудившаяся в мёртвом пространстве и вечности.

См. также

• «Филипп Траум» — фильм по мотивам повести.