Манарага (роман): различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки
Нет описания правки
Строка 37:
 
===14 марта===
{{Q|Мои ''умные'' блохи помогают мне. Их у меня три: красная, синяя, зелёная. Красная — самая важная, она ведает моим психосомо + вписывает меня во время + [[w:Нейропротезирование#Когнитивные протезы|делает меня умнее]]; дорогая игрушка, 7-я версия, за сто тысяч новыми прыгнула в варолиев мост моего мозга полгода назад. Синяя, навигационная, пасетсяпасётся в волосах. Зелёная, информационно-коммуникативная, живёт в ушной раковине. <…> В общем, всему лучшему в поварской жизни я обязан своим [[блоха]]м: подскажут, предупредят, спасут. Они видят не только окружающих людей, но даже насекомых. <…>
Сейчас блохи цвиркают: всё чисто.
Минуты не прошло — появляется белый джип букинистов. И тут же чёрный джип охраны. Синяя блоха пищит опознавательно. Чисто.}}
Строка 128:
У нас с зелёной блохой свои отношения. Моё ухо она уже основательно обжила…}}
 
{{Q|Этот давно ''висящий в чулане'' заказ Кухня не могла никому спихнуть. Почему? Это ведь не каннибализм, который на Кухне запрещен, а [[w:аутофагия|аутофагия]]. Большая разница. Нет, тут дело не в мясе, а в ''дровах''. Этот новый [[Ницше]] не устраивал <…>. На Кухне вообще не любят самозванцев. Периодически возникают новые [[флобер]]ы, [[Фёдор Достоевский|достоевские]] или [[кафкаКафка|кафки]] и требуют обслужить их, приходя к нам со своими ''дровами''. Беда в том, что это — не канонические ''дрова'', а новый ''валежник'', выращенный ими на своём огороде. Кухня нужна им для легитимации в собственных глазах и среди окружающих их безумцев. Но Кухня строго блюдёт канон. Хотя на некоторых <…> Кухня смотрит сквозь пальцы.}}
 
===30 марта===
Строка 146:
 
==О романе==
{{Q|Прошлым летом в своеобразном напутствии литературному номеру журнала Esquire Владимир Сорокин написал буквально следующее: «<…> Бумажная книга всё больше уступает электронной <…>. Мне кажется, что спасти себя книга сможет только став штучным товаром <…>. Став такой вещью, книга воздвигнет вокруг себя бастион, непреодолимый для цифрового мира»<ref>Предисловие // Esquire (Россия). — 2016. — № 8 (125).</ref>.
Новый роман писателя — развёрнутый ответ на скрытый в этом пассаже вопрос: как же именно бумажная книга воздвигнет тот самый бастион и зачем вообще она будет нужна в мире победившей цифры? Как обычно у Сорокина, ответ этот оказывается парадоксальным, очень смешным и крайне неутешительным <…>.
Выстроенная по модели [[Мёртвые души|«Мёртвых душ»]] (так безжалостно сожжённых Гезой <…>), «Манарага» представляет собой цепочку различных гриль-пати, в ходе которых герой знакомится с <…> весьма литературно-колоритными <…> клиентами. <…> Есть в романе и обаятельно-ироничные отсылки к собственному сорокинскому творчеству, <…> и фирменные чревовещательские кунштюки: фрагменты «под [[Николай Гоголь|Гоголя]]», «под Толстого», «под Ницше» и даже (сюрприз!) «под [[Захар Прилепин|Прилепина]]», все стилистически безупречные, а местами по-настоящему блестящие.
Помимо череды самодостаточных ярких эпизодов, в романе есть и энергичный общий сюжет, <…> и герой с потрясающе живой и характерной манерой речи, и крепкий, достоверный мир будущего, <…> не вполне ещё уверенный в собственном благополучии. Словом, отличный роман — куда более цельный, чем хаотичная и избыточная «[[Теллурия]]», куда более ясный и простой, чем мутноватая и переусложнённая [[Метель (Сорокин)|«Метель»]], да и вообще, пожалуй, самая удачная книга писателя со времён [[Голубое сало|«Голубого сала»]], на него же в наибольшей степени и похожая.
Единственное, что вызывает некоторые вопросы, — это, собственно, лежащая в основе «Манараги» сверхидея. В конечном счёте она сводится к мысли о соотношении копии и оригинала, о неизбежном торжестве первой над вторым <…>. Почему так происходит, зачем тиражировать вещь, ценную исключительно своей уникальностью, и какое отношение это всё имеет к нашей сегодняшней жизни (и имеет ли вообще или должно прочитываться как изысканная и отвлечённая метафора) — эти вопросы Сорокин обходит молчанием.<ref>[https://web.archive.org/web/20180904053536/https://meduza.io/feature/2017/03/04/manaraga-vladimira-sorokina Meduza, 4 марта 2017].</ref>|Автор=[[Галина Юзефович]], [[Таинственная карта (Юзефович)|«Как правильно жечь книги»]]}}
 
{{Q|Одна метафора целенаправленно убивает другую, насмешка над индивидуальностью отступает перед страхом безличности. Все эти смехотворные вроде бы персонажи, впадавшие в транс, вкусив запретного шашлыка из осетрины на «Идиоте», задним числом теряют в карикатурности. <…> Сближение с культурой требует душевной смелости, даже лёгкого сумасшествия. А культура, превращённая в фастфуд, не требующая от «потребителя» никаких усилий, становится суррогатом, фейком, профанацией.
И наступает полная манарага.<ref>[https://www.novayagazeta.ru/articles/2017/03/06/71708-kniga-o-vkusnoy-i-duhovnoy-pische Новая газета. — 2017. — № 24 (10 марта).]</ref>|Автор=[[w:Наринская, Анна Анатольевна|Анна Наринская]], «Книга о вкусной и духовной пище»}}
 
{{Q|Сорокин не часто прибегает к повествованию от первого лица, и обращение к нему в «Манараге» заставляет вспомнить роман «[[День опричника]]». У Комяги, верного государева чудовища, и элитарного рыночника Гезы есть общие черты: это не только принадлежность к закрытой структуре, но и мессианское самодовольство. Читатель, знающий о неизбывном интересе Сорокина к сектантству, сразу отметит, насколько герой убедителен в любви к своему делу и в представлении о его важности.
Чтобы достичь этой убедительности, Сорокин использует «позитивный» язык, не чуждый некоего [[w:социал-дарвинизм|социал-дарвинизма]], — нечто среднее между бизнес-[[w:НЛП|НЛП]] и ресторанной критикой, сознательно утверждающей кулинарию в ряду искусств. Геза уничтожает книги — т. е. воплощает тот невротический кошмар, с которым у нас ассоциируется тоталитарный строй. Однако служение Гезы своим «дровам» не антиутопично, а как раз таки утопично. Устраиваемые им пиры конгениальны тем текстам, которые он сжигает. В слишком благостном будущем былому запрету на чтение эквивалентен запрет на уничтожение книги. Этот запрет так же возбуждает. В его нарушении есть своя эстетика — например, запрет на работу с «литературой второго сорта». И эта антиантиутопия гибнет, как только кое-кому приходит в голову вообще отказаться от запретности. Так мы выясняем, что в истории «чтения» Сорокин изобразил историю чтения — без кавычек. <…>
Как и «Теллурия», «Манарага» — своего рода энциклопедия «Что может Сорокин». <…> все эти радикальные умения сбалансированы, облагорожены, смягчены.<ref>[https://www.vedomosti.ru/lifestyle/articles/2017/03/17/681548-sorokin-roman Ведомости, 16 марта 2017].</ref>|Автор=[[Лев Владимирович Оборин|Лев Оборин]], «Владимир Сорокин написал роман о том, возможно ли уничтожить удовольствие от чтения»}}
 
== Примечания ==