Викицитатник

Паломничество Чайльд-Гарольда: различия между версиями

Интерактивная навигация по истории
[досмотренная версия][досмотренная версия]
Следующая правка →
Содержимое удалено Содержимое добавлено
ВизуальныйВики-текст
Новая страница: «{{Навигация |Википедия=Паломничество Чайльд-Гарольда |Викитека=en:Childe Harold's Pilgrimage |Викисклад=Category:Childe Harold's Pilgrimage |Тема=Паломничество}} «'''Паломничество чайльда Га́рольда'''»<ref>Владимир Набоков. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»...»
 
Нет описания правки
Строка 16:
{{Q|Я ждал, пока наши периодические листки не израсходуют свою обычную порцию критики. <…> Среди многих справедливых упрёков, которые вызвал характер моего «странствующего рыцаря», <…> высказывалось мнение, что он, не говоря уже об анахронизмах, ведет себя очень нерыцарственно, между тем как времена рыцарства — это [[w:куртуазность|времена любви, чести и т. п.]] Но теперь уже известно, что доброе старое время, когда процветала «любовь добрых старых времён, старинная любовь», было как раз наиболее развратным из всех возможных эпох истории. <…> Обеты рыцарства исполнялись не лучше, чем все другие обеты, а песни трубадуров были не менее непристойны и, уж во всяком случае, менее изысканны, чем песни [[Овидий|Овидия]].
<…> при некотором углублении в предмет мы перестанем сожалеть об этом чудовищном маскараде средних веков. <…>
Было бы приятнее и, конечно, легче изобразить более привлекательный характер. Было бы легко притушить его недостатки, заставить его больше делать и меньше говорить, но он предназначался отнюдь не для того, чтобы служить примером. Скорее следовало бы учиться на нём тому, что ранняя развращённость сердца и пренебрежение моралью ведут к пресыщенности прошлыми наслаждениями и разочарованию в новых, и красоты природы, и радость путешествий, и вообще все побуждения, за исключением только честолюбия — самого могущественного из всех, потеряны для души, так созданной, или, вернее, ложно направленной. Если бы я продолжил поэму, образ Чайльда к концу углубился бы, потому что контур, который я хотел заполнить, стал бы, за некоторыми отклонениями, портретом современного [[w:en:Timon of Athens (person)|Тимона]] или принявшего поэтическую форму [[w:en:Zeluco|Зелуко]]<ref name="бв">О. Афонина. Примечания // Джордж Гордон Байрон. Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан. — М.: Художественная литература, 1972. — С. 789-822. — (Библиотека всемирной литературы).</ref>.|Оригинал=I have now waited till almost all our periodical journals have distributed their usual portion of criticism. <…> Amongst the many objections justly urged to the very indifferent character of the "vagrant Childe", <…> it has been stated, that, besides the anachronism, he is very ''unknightly'', as the times of the Knights were times of Love, Honour, and so forth. Now it so happens that the good old times, when "l'amour du bon vieux terns, l'amour antique," flourished, were the most profligate of all possible centuries. <…> The vows of chivalry were no better kept than any other vows whatsoever; and the songs of the Troubadours were not more decent, and certainly were much less refined, than those of Ovid.
<…> a little investigation will teach us not to regret these monstrous mummeries of the middle ages.
<…> it had been more agreeable, and certainly more easy, to have drawn an amiable character. It had been easy to varnish over his faults, to make him do more and express less, but he never was intended as an example, further than to show, that early perversion of mind and morals leads to satiety of past pleasures and disappointment in new ones, and that even the beauties of nature and the stimulus of travel (except ambition, the most powerful of all excitements) are lost on a soul so constituted, or rather misdirected. Had I proceeded with the Poem, this character would have deepened as he drew to the close; for the outline which I once meant to fill up for him was, with some exceptions, the sketch of a modern Timon, perhaps a poetical Zeluco.|Автор=дополнение к предисловию, 1813}}
Строка 1672:
 
==О поэме==
{{Q|Я ни в коем случае не намерен отождествлять себя с Гарольдом, я ''отрицаю'' всякое родство с ним. Если местами может показаться, будто я написал собственный портрет, поверьте, что это только местами, и я не хочу признавать даже этого. <…> Я ни за что на свете не хотел бы походить на своего героя.|Автор=Байрон, [[Письма Джорджа Байрона#1810-е|письмо]] Роберту Далласу 31 октября 1811}}▼
 
{{Q|Необходимо упомянуть о сомнениях, вернее, о неуверенности в достоинствах «Чайльд-Гарольда», изредка посещавшей его [в 1812 г.], несмотря на успех поэмы. «Они в таком восторге от неё потому лишь, что я — лорд», — говорил он. И прибавлял: «Я заставил их бояться меня».<ref name="пб">«Правда всякой выдумки странней…» / Пер. А. Бураковской, А. М. Зверева (с некоторыми уточнениями) // Джордж Гордон Байрон. На перепутьях бытия. Письма. Воспоминания. Отклики / сост. и комментарии А. М. Зверева. — М.: Прогресс, 1989. — С. 225, 229-230.</ref>|Оригинал=I must not omit to say that he had some occasional doubts, or rather moments of assumed modesty, as to the merit of his new poem, in spite of its success. “I may place a great deal of it,” said he, “to being a lord.” And again,—“I have made them afraid of me.”<ref>Robert Charles Dallas, Recollections of the Life of Lord Byron. 1824, pp. 243-4 ([https://lordbyron.org/monograph.php?doc=RoDalla.1824&select=Chap10 Ch. X]).</ref>|Автор=[[w:en:Robert Charles Dallas|Роберт Даллас]], «Воспоминания о жизни лорда Байрона», 1824}}▼
 
{{Q|Огромный успех «Чайльд-Гарольда» объясняется, во-первых, тем, что Байрон осмелился выразить чувства, которые испытывал каждый человек в часы глубокой тоски, самые ужасные часы своей жизни, а во-вторых, великолепным знанием женской души, её любовной переменчивости. Сам он считает, что стихи его принадлежат к числу тех, что со временем будут забыты, <…> но благодарит судьбу за всё, чем дарит его мимолётная слава, которой ищут так многие.<ref name="пб"/>|Оригинал=The great success of "Childe Harold" is due chiefly to Byron's having dared to give utterance to certain feelings which every one must have encouraged in the melancholy and therefore morbid hours of his existence, and also by the intimate knowledge which he has shown of the turns taken by the passions of women. He says himself that his poems are of that sort, which will, like everything of the kind in these days, pass away, <…> but that he esteems himself fortunate in getting all that can now be got by such a passing reputation, for which there are so many competitors.<ref>John Cam Hobhouse, Recollections of a Long Life, Vol. I. 1785—1816. London, John Murray, 1910, [https://archive.org/details/recollectionsofl01brouuoft/page/100/mode/2up p. 100].</ref>|Автор=[[w:Хобхаус, Джон, барон Бротон|Джон Хобхаус]], дневник, 28 марта 1814}}
 
{{Q|Из всех великих поэтов нашего времени только трое изобразили, в полной мере и силе, те страдания, какие испытывают великие мыслящие умы, при современном состоянии всемирной истории, вследствие постоянных приливов глубокого скептицизма и неудовлетворённости жизнью. Но только один поэт дерзнул представить самого себя жертвою этих страданий, которые не поддаются точному определению. Гёте воплотил свои сомнения и неведение в страшном [[Фауст (Гёте)|образе таинственного Фауста]]. [[Фридрих Шиллер|Шиллер]], с ещё большею смелостью, поселил то же скорбное чувство в беспокойном, высокомерном и геройском сердце [[Валленштейн (Шиллер)|Валленштейна]]. Байрон не искал внешнего образа для воплощения своего душевного беспокойства. Мир и всё в нём находящееся служат ему сценой и публикой — и он обнаруживает себя перед ними, в непрестанной и тщетной борьбе с терзающим его демоном. Иногда в его скептицизме замечается что-то мрачное и подавляющее; но чаще он отличается возвышенным и торжественным характером, приближаясь к искренней вере. Каковы бы ни были собственные верования поэта, — мы, его читатели, чувствуем себя выше и благороднее, разделяя его меланхолическое настроение, так как его сомнения, выражаемые в столь величественной форме, укрепляют нашу собственную веру. Его скептицизм, приближаясь к вере, в своём величии заключает собственное опровержение. В его резких и горьких упрёках нет ни философии, ни религии; но те призраки, которые тревожат его воображение, некогда тревожили и нас самих. Мрак его мысли часто озаряется яркими молниями просветления, и возвышенная скорбь, наполняющая его сердце при созерцании таинств нашей жизни, соединяется с стремлением к бессмертию и выражается таким языком, который нельзя не признать божественным.<ref>Blackwood's Edinburgh Magazine, June 1818, [https://archive.org/details/edinburghreview02willgoog/page/96/mode/2up pp. 97-98].</ref>|Автор=[[Джон Уилсон (шотландский писатель)#«Паломничество Чайльд-Гарольда», песнь IV|Джон Уилсон, рецензия на IV песнь]]}}
{{Q|… новая [(3-я) песнь] — <…> моя любимая, отличный образец смутного поэтического отчаяния. Когда я сочинял её, я был наполовину безумен от метафизики, гор, озер, неугасимой любви, невыразимых мыслей и кошмара моих прегрешений. Мне не раз хотелось пустить себе пулю в лоб, и меня удерживала лишь боязнь доставить столько удовольствия моей тёще; вот если бы я был уверен, что смогу являться ей из могилы…|Автор=Байрон, [[Письма Джорджа Байрона Томасу Муру #1817|письмо Т. Муру]] 28 января 1817}}▼
 
{{Q|В наше время молодому человеку, который готовится посетить великолепный Восток, мудрёно, садясь на корабль, не вспомнить лорда Байрона и невольным сочувствием не сблизить судьбы своей с судьбою Чильд-Гарольда. Ежели, паче чаяния, молодой человек ещё и поэт и захочет выразить свои чувствования, то как избежать ему подражания?|Автор=[[Александр Пушкин]], [[критика и публицистика Александра Пушкина#1836|«Фракийские элегии»]], 1836}}
 
===Джордж Байрон===
▲{{Q|Я ни в коем случае не намерен отождествлять себя с Гарольдом, я ''отрицаю'' всякое родство с ним. Если местами может показаться, будто я написал собственный портрет, поверьте, что это только местами, и я не хочу признавать даже этого. <…> Я ни за что на свете не хотел бы походить на своего героя.|Автор=Байрон, [[Письма Джорджа Байрона#1810-е|письмо]] Роберту Далласу 31 октября 1811}}
 
▲{{Q|Необходимо упомянуть о сомнениях, вернее, о неуверенности в достоинствах «Чайльд-Гарольда», изредка посещавшей его [в 1812 г.], несмотря на успех поэмы. «Они в таком восторге от неё потому лишь, что я — лорд», — говорил он. И прибавлял: «Я заставил их бояться меня».<ref name="пб">«Правда всякой выдумки странней…» / Пер. А. Бураковской, А. М. Зверева (с некоторыми уточнениями) // Джордж Гордон Байрон. На перепутьях бытия. Письма. Воспоминания. Отклики / сост. и комментарии А. М. Зверева. — М.: Прогресс, 1989. — С. 225, 229-230.</ref>|Оригинал=I must not omit to say that he had some occasional doubts, or rather moments of assumed modesty, as to the merit of his new poem, in spite of its success. “I may place a great deal of it,” said he, “to being a lord.” And again,—“I have made them afraid of me.”<ref>Robert Charles Dallas, Recollections of the Life of Lord Byron. 1824, pp. 243-4 ([https://lordbyron.org/monograph.php?doc=RoDalla.1824&select=Chap10 Ch. X]).</ref>|Автор=[[w:en:Robert Charles Dallas|Роберт Даллас]], «Воспоминания о жизни лорда Байрона», 1824}}
 
▲{{Q|… новая [(3-я) песнь] — <…> моя любимая, отличный образец смутного поэтического отчаяния. Когда я сочинял её, я был наполовину безумен от метафизики, гор, озер, неугасимой любви, невыразимых мыслей и кошмара моих прегрешений. Мне не раз хотелось пустить себе пулю в лоб, и меня удерживала лишь боязнь доставить столько удовольствия моей тёще; вот если бы я был уверен, что смогу являться ей из могилы…|Автор=Байрон, [[Письма Джорджа Байрона Томасу Муру #1817|письмо Т. Муру]] 28 января 1817}}
 
== Комментарии ==
Источник — https://ru.wikiquote.org/wiki/Паломничество_Чайльд-Гарольда