Бесы (роман): различия между версиями

{{Q|Он бесспорно согласился в бесполезности и комичности слова «[[отечество]]»; согласился и с мыслию о вреде религии, но громко и твёрдо заявил, что сапоги ниже [[Пушкин]]а и даже гораздо.{{#tag:ref|Комментарий=глава 1, VI; «Он бесспорно согласился…» — с программой [[w:бакунизм|бакунистов]], «…сапоги ниже Пушкина…» — Достоевский неоднократно выступал против утилитаризма «Русского слова» в оценке искусства, в частности против полемического отрицания [[w:Зайцев, Варфоломей Александрович|В. А Зайцевым]] и [[Дмитрий Писарев|Д. И. Писаревым]] значения Пушкина (см., например, статью «Г-н Щедрин, или Раскол в нигилистах» (1864), где он иронически писал: «Отселе вы должны себе взять за правило, что сапоги во всяком случае лучше Пушкина, потому что без Пушкина очень можно обойтись, а без сапогов никак нельзя обойтись, а следственно, Пушкин — роскошь и вздор»)<ref name="т7п">Н. Ф. Буданова и др. Примечания // Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в 30 т. Т. 12. — Л.: Наука, 1975. — С. 151-370.</ref>.||group="К"}}|Комментарий=VI}}

{{Q|Вы мало того что просмотрели народ, — вы с омерзительным презрением к нему относились, уж по тому одному, что под народом вы воображали себе один только французский народ, да и то одних парижан, и стыдились, что русский народ не таков.|Комментарий=глава 1, IX}}

— То-есть… <…> поставьте какую-нибудь самую последнюю ничтожность у продажи каких-нибудь дрянных билетов на [[железная дорога|железную дорогу]], и эта ничтожность тотчас же сочтёт себя в праве смотреть на вас [[Юпитер]]ом, когда вы пойдёте взять билет, pour vous montrer son pouvoir. «Дай-ка, дескать, я покажу над тобой мою [[власть]]»… И это в них до административного восторга доходит… {{comment|En un mot|Одним словом}}, я вот прочёл, что какой-то дьячок, в одной из наших заграничных церквей <…> выгнал, то-есть выгнал буквально из церкви одно замечательное английское семейство <…> пред самым началом великопостного богослужения, <…> единственно под тем предлогом, что «шататься иностранцам по русским церквам есть непорядок, и чтобы приходили в показанное время…» и довёл до обморока… Этот дьячок был в припадке административного восторга {{comment|et il a montré son pouvoir|и он показал свою власть}}…|Комментарий=глава 2IV}}

{{Q|Они <…> даже самую нравственность совсем отвергают, а держатся новейшего принципа всеобщего разрушения для добрых окончательных целей. Они уже больше чем сто миллионов голов требуют для водворения здравого рассудка в Европе, гораздо больше, чем на последнем конгрессе мира потребовали.{{#tag:ref|Комментарий=IV;Эти слова о «ста миллионах голов» могут восходить к следующим строкам из пятой части [[Былое и думы|«Былого и дум»]] (гл. XXXVII), относящимся к: «[[w:Гейнцен, Карл Петер|К. ГейнценуГейнцен]]: «Он впоследствии<…> писал, что достаточно избить два миллиона человек на земном шаре — и дело революции пойдетпойдёт как по маслу» (см. Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. M., 1956. Т. 10. С. 60).}<ref name="т7п"/>, парафразированы в ч. 2, гл. 7.||group="К"}}, гораздо больше, чем на последнем конгрессе мира потребовали.|Комментарий=IV}}

— А станьте вправду, и пока висит, вы будете очень бояться, что больно. Всякий первый ученыйучёный, первый доктор, все, все будут очень бояться. Всякий будет знать, что не больно, и всякий будет очень бояться, что больно.|Комментарий=VIII}}

— …До перемены земли и человека физически. Будет богом человек и переменится физически. И мир переменится, и дела переменятся, и мысли, и все чувства.|Комментарий=VIII}} Как вы думаете, переменится тогда человек физически?

{{Q|Наш русский [[либерализм|либерал]] прежде всего лакей и только и смотрит, как бы кому-нибудь сапоги вычистить (или лизнуть).|Комментарий=IV}}

{{Q|Человек [[несчастье|несчастлив]] потому, что не знает, что он счастлив; только потому.|Комментарий=V}}

{{Q|Все— Всё хорошо, всевсё. Всем тем хорошо, кто знает, что всевсё хорошо. Если б они знали, что им хорошо, то им было бы хорошо, но пока они не знают, что им хорошо, то им будет нехорошо.|Комментарий=V}}

{{Q|— Ни один [[народ]], — начал [Шатов], как бы читая по строкам и в то же время продолжая грозно смотреть на [[w:Ставрогин|Ставрогина]], — ни один народ ещё не устраивался на началах [[наука|науки]] и [[разум]]а; не было ни разу такого примера, разве на одну минуту, по глупости. [[Социализм]] по существу своему уже должен быть [[атеизм]]ом, ибо именно провозгласил, с самой первой строки, что он установление атеистическое и намерен устроиться на началах науки и разума исключительно. [[Разум]] и наука в жизни народов всегда, теперь и с начала веков, исполняли лишь должность второстепенную и служебную; так и будут исполнять до конца веков. Народы слагаются и движутся силой иною, повелевающею и господствующею, но происхождение которой неизвестно и необъяснимо. Эта сила есть сила неутолимого желания дойти до конца и в то же время конец отрицающая. Это есть сила беспрерывного и неустанного подтверждения своего бытия и отрицания [[смерть|смерти]]. Дух жизни, как говорит писание, «реки воды живой», иссякновением которых так угрожает Апокалипсис. Начало эстетическое, как говорят философы, начало нравственное, как отожествляют они же. «Искание бога», как называю я всего проще. Цель всего движения народного, во всяком народе и во всякий период его бытия, есть единственно лишь искание бога, бога своего, непременно собственного, и вера в него как в единого истинного. [[Бог]] есть синтетическая личность всего народа, взятого с начала его и до конца. Никогда ещё не было, чтоб у всех или у многих народов был один общий бог, но всегда и у каждого был особый. Признак уничтожения народностей, когда боги начинают становиться общими. Когда боги становятся общими, то умирают боги и вера в них вместе с самими народами. Чем сильнее народ, тем особливее его бог. Никогда ещё не было народа без религии, то есть без понятия о зле и добре. У всякого народа своё собственное понятие о зле и добре и своё собственное [[зло]] и [[добро]]. Когда начинают у многих народов становиться общими понятия о зле и добре, тогда вымирают народы, и тогда самое различие между злом и добром начинает стираться и исчезать. Никогда разум не в силах был определить зло и добро, или даже отделить зло от добра, хотя приблизительно; напротив, всегда позорно и жалко смешивал; наука же давала разрешения кулачные. В особенности этим отличалась полунаука, самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны, не известный до нынешнего столетия. Полунаука — это деспот, каких ещё не приходило до сих пор никогда. Деспот, имеющий своих жрецов и рабов, деспот, пред которым все преклонилось с любовью и суеверием, до сих пор немыслимым, пред которым трепещет даже сама наука и постыдно потакает ему. <…> Народ — это тело божие. Всякий народ до тех только пор и народ, пока имеет своего бога особого, а всех остальных на свете богов исключает безо всякого примирения; пока верует в то, что своим богом победит и изгонит из мира всех остальных богов. Так веровали все с начала веков, все великие народы по крайней мере, все сколько-нибудь отмеченные, все стоявшие во главе человечества. Против факта идти нельзя. [[Евреи]] жили лишь для того, чтобы дождаться бога истинного, и оставили миру бога истинного. [[Греки]] боготворили природу и завещали миру свою религию, то-есть философию и искусство. Рим обоготворил народ в государстве и завещал народам государство. [[Франция]] в продолжение всей своей длинной истории была одним лишь воплощением и развитием идеи римского бога, и если сбросила наконец в бездну своего римского бога и ударилась в атеизм, который называется у них покамест социализмом, то единственно потому лишь, что атеизм все-таки здоровее римского католичества. Если великий народ не верует, что в нем одном истина (именно в одном и именно исключительно), если не верует, что он один способен и призван всех воскресить и спасти своею истиной, то он тотчас же перестаёт быть великим народом и тотчас же обращается в этнографический материал, а не в великий народ. Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенною ролью в человечестве, или даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою. Кто теряет эту веру, тот уже не народ. Но истина одна, а, стало быть, только единый из народов и может иметь бога истинного, хотя бы остальные народы и имели своих особых и великих богов…|Комментарий=VII}}

Но Ставрогин не смеялся

{{Q|— Любопытно. Что же вы оставляете и кому?

— Отечеству, человечеству и студентам. <…> я прочёл в газетах биографию об одном американце. Он оставил всё своё огромное состояние на фабрики и на положительные науки, свой скелет студентам, в тамошнюю академию, а свою кожу на барабан, с тем чтобы денно и нощно выбивать на нём американский национальный гимн. Увы, мы пигмеи сравнительно с полётом мысли Северо-Американских Штатов; Россия есть игра природы, но не ума. Попробуй я завещать мою кожу на барабан, примерно в Акмолинский пехотный полк, в котором имел честь начать службу, с тем чтобы каждый день выбивать на нём пред полком русский национальный гимн, сочтут за либерализм, запретят мою кожу… и потому ограничился одними студентами. Хочу завещать мой скелет в академию, но с тем, с тем, однако, чтобы на лбу его был наклеен на веки веков ярлык со словами: «Раскаявшийся вольнодумец». Вот-с!|Автор=капитан Лебядкин|Комментарий=II}}<…>

{{Q|— Слушайте, Ставрогин: горы сравнять — хорошая мысль, не смешная. Я за Шигалева! Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу на тысячу лет, но надо устроиться послушанию. В мире одного только недостаетнедостаёт: послушания. Жажда образования есть уже жажда аристократическая. Чуть-чуть семейство или любовь, вот уже и желание собственности. Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Всё к одному знаменателю, полное равенство. «Мы научились ремеслу, и мы честные люди, нам не надо ничего другого» — вот недавний ответ английских рабочих. Необходимо лишь необходимое — вот девиз земного шара отселе. Но нужна и судорога; об этом позаботимся мы, правители. У рабов должны быть правители. Полное послушание, полная безличность, но раз в тридцать лет Шигалев пускает и судорогу, и все вдруг начинают поедать друг друга, до известной черты, единственно чтобы не было скучно. Скука есть ощущение аристократическое; в шигалевщине не будет желаний. Желание и страдание для нас, а для рабов шигалевщина.

{{Q|— У {{comment|него|Шигалева}} [[тоталитаризм|каждый член общества смотрит один за другим]] и обязан [[донос]]ом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное — равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами. Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы; их изгоняют или казнят. [[Цицерон]]у отрезывается язык, [[Коперник]]у выкалывают глаза, [[Шекспир]] побивается каменьями — вот шигалевщина! <…> без [[деспотизм]]а ещё не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот шигалевщина!}}

{{Q|Наши не те только, которые режут и жгут да делают классические выстрелы или кусаются. Такие только мешают. Я без дисциплины ничего не понимаю. Я ведь мошенник, а не социалист, ха-ха! Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши. Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают! С другой стороны, послушание школьников и дурачков достигло высшей черты; у наставников раздавлен пузырь с жёлчью; везде тщеславие размеров непомерных, аппетит зверский, неслыханный… Знаете ли, знаете ли, сколько мы одними готовыми идейками возьмем? Я поехал — свирепствовал тезис Littré, что преступление есть помешательство; приезжаю — и уже преступление не помешательство, а именно здравый-то смысл и есть, почти долг, по крайней мере благородный протест. «Ну как развитому убийце не убить, если ему денег надо!». Но это лишь ягодки. Русский бог уже спасовал пред «дешевкой». Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны, церкви пусты, а на судах: «двести розог, или тащи ведро». О, дайте взрасти поколению! Жаль только, что некогда ждать, а то пусть бы они ещё попьянее стали! Ах, как жаль, что нет пролетариев! Но будут, будут, к этому идет…идёт…}}

===Часть=Глава третья10, I====

Волею автора, который с жаром драматурга выстраивает кульминацию, гостей к Варваре Петровне набилось несметное множество. Здесь все персонажи «Бесов», в том числе и двое, только что прибывшие из-за границы. Какой невероятный вздор, но вздор грандиозный, достигший своего пика, со вспышками гениальных озарений, освещающих весь этот мрачный и безумный [[фарс]]!

Как всегда в романах Достоевского, перед нами торопливое и лихорадочное нагромождение слов с бесконечными повторениями, уходами в сторону — словесный каскад, от которого читатель испытывает потрясение после, к примеру, прозрачной и удивительно гармоничной прозы [[Лермонтов]]а. Достоевский, как известно, — великий правдоискатель, гениальный исследователь больной человеческой души, но при этом не великий художник в том смысле, в каком [[Лев Толстой|Толстой]], [[Пушкин]] и [[Чехов]] — великие художники. И повторяю, не потому, что мир, им созданный, нереален, мир всякого художника нереален, но потому, что он создан слишком поспешно, без всякого чувства меры и гармонии, которым должен подчиняться даже самый иррациональный шедевр (чтобы стать шедевром). Действительно, в каком-то смысле Достоевский слишком рационалистичен в своих топорных методах, и хотя события у него — всего лишь события духовной жизни, а герои — ходячие идеи в обличье людей, их взаимосвязь и развитие этих событий приводятся в действие механическими приемамиприёмами, характерными для примитивных и второстепенных романов конца 18-гоXVIII и начала 19XIX ввека.|Автор=[[Владимир Набоков]], «„Бесы“[[лекции (1872)»Владимира (ЛекцииНабокова поо русскойФёдоре литературе, 1941-1958)Достоевском|Комментарий=перевод:лекция И.о Толстой или А. Куртромане]], 1996|Оригинал=1940-е}}