Роберт Луис Стивенсон (Урнов): различия между версиями

«'''«[[Роберт Луис Стивенсон]] (Жизнь и творчество)»'''» — биографическая статья [[ws:Урнов, Михаил Васильевич Урнов|М. В.Михаила Урнова]] 1967 года<ref>Роберт Луис Стивенсон. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 1. — М.: Правда, 1967. —С. 3-48. — 300000 экз.</ref>.

{{Q|[[Новые тысяча и одна ночь|«Клуб самоубийц» и «Алмаз Раджи» ]] объединены общим замыслом и единым героем, романтическим принцем Флоризелем, таинственным и добродетельным правителем Богемии, выступающим в роли современного <…> [[w:Харун ар-Рашид|Харун-ар-Рашида]], великодушного халифа книги «[[Тысяча и одна ночь]]». Стивенсон обратился к этому классическому и популярному произведению с намерением использовать его сюжетные и иные мотивы в пародийных целях.

В повести обнаруживается зависимость Стивенсона не только от сенсационного романа Коллинза, но и от романтической традиции. Вместе с тем отчетливоотчётливо видно, как он отталкивается от неё, в каком направлении и сколь последовательно подвергает критике, не приемля многие её нормы и образцы, указывая на их уязвимость или полную несостоятельность. <…>

В повести — можно сказать, не в одной этой повести, а почти во всех произведениях Стивенсона приключенческого жанра — психологический анализ лишенлишён обстоятельности, развернутых подробностей и завершенностизавершённости: тому препятствует природа жанра, который немыслим без острого, динамичного сюжета, насыщенного внешними, быстро сменяющимися событиями. Но психологический анализ у Стивенсона точен, и логика его убедительна. Даже в таком, казалось бы, маловероятном случае, как решение Норсмора вступить в ряды итальянских повстанцев и бороться под знаменем [[Джузеппе Гарибальди|Гарибальди]], исключается мысль об авторском произволе — поведение этого героя внутренне обосновано, как вполне объяснима и его драматическая судьба. Стремление к анализу, трезвому и вдумчивому, явлений сложных и противоречивых — важное свойство стивенсоновского неоромантизма, утверждающего мужественный оптимизм.}}

{{Q|Переходы от эпизода к эпизоду в «Острове сокровищ» и в других приключенческих произведениях Стивенсона не всегда кажутся точно выверенными, но коль скоро сюжетный поворот сделан, ситуация определена, персонажи заняли исходные позиции, то все начинает двигаться без нажима и скрипа, возникает живая картина событий, и создаетсясоздаётся впечатление точности и психологической достоверности происходящего. В самом деле, раскройте книгу, и вы увидите старого «Адмирала Бенбоу» и морского волка, который стучится у двери, и услышите его хриплый голос.}}

{{Q|Умение дать возможность услышать, если впечатление от реальности должно быть звуковым, увидеть, если изображение должно стать картинным, причемпричём увидеть даже в том случае, когда перед взором встают предметы, ничем, как крюйс-марс и фок-зейл, в зрительной памяти не помеченные, это умение, а точнее сказать, мысль о подобном мастерстве составляет для Стивенсона не просто заботу о нескольких выигрышных приемах, но целую творческую программу.

«Война прилагательному»<ref name="ка">Цели Стивенсона, приведённые в его ответе на письмо [[Генри Джеймс]]а с разбором романа «[[Катриона]]».</ref> означает борьбу с одномерным изображением, с наиболее распространеннойраспространённой и принятой литературной техникой, которая приводит к выразительности исключительно описательным путём. Смерть «зрительному нерву»<ref name="ка"/> передаёт решительную неприязнь к натуралистической изобразительности, к дотошным копиям внешних форм. Стивенсон усиливает те начала в повествовательном жанре, которые сближают его с драмой, — диалог, энергично подвигающий сюжет и насыщенное событиями действие. Вместе с тем он стремится установить гибкие и многосторонние связи между изображаемыми явлениями, рассчитывая на подвижность ассоциативного восприятия и учитывая опыт новейшей для него повествовательной техники.

Стивенсон создаетсоздаёт картину, почти не прибегая к помощи «зрительного нерва», то есть без назойливой апелляции к глазу, он не делает никакой уступки прилагательному — не определяет предметов по одним внешним и статичным признакам; он заставляет подниматься луну, даетдаёт свет, называет неведомые снасти, бросает картинный клич. Читатель воспринимает всевсё как-то целостно, без предпочтения зрительным или слуховым впечатлениям; во всяком случае, он оказывается убежден в достоверности происходящего. Заботясь о многомерном движении стиля, Стивенсон добился немалого, и здесь заключена одна из главных основ его долговременного и «серьёзного» воздействия на английскую литературу. «Серьёзного» — в противоположность поверхностному следованию его манере по части приключений, пиратов и пиастров, которое с легкостьюлёгкостью распространилось после завидного успеха «Острова сокровищ». Подражатели поддались на шутливые уверения Стивенсона, будто он не преследовал в работе над этим романом сколько-нибудь существенных литературных задач. Между тем нельзя не заметить изощренности этой книги: эффект совершенной достоверности на материале, вовсе не реальном. Взяв обстановку вымышленную, так сказать, «бутафорскую», Стивенсон сумел вместе со своими персонажами психологически правдиво вжиться в неё. Уловив эту убедительность, Стивенсон движется уже совершенно свободно в пределах вымысла, он легко ведет литературную «игру», и стоит ему произнести «фок-зейл», как читатель готов верить, будто все понятно, подобно тому, как пираты оказались способны по одним только выбеленным за многие годы костям признать своего незадачливого соратника: «Э, да это Аллардайс, накажи меня бог!» <…>

Джим Хокинс и его друзья сталкиваются с пиратами, вовсе лишеннымилишёнными романтического ореола и какого-либо исторического обоснования для своих действий. Это сущие мародеры, утратившие опору хотя бы разбойничьего союза. Почти все они воплощение мерзкого негодяйства, злобного и хищного коварства. <…>

Джон Сильвер — значительная фигура в «Острове сокровищ» и в ряду самых ярких характеров, созданных Стивенсоном. Этот персонаж остаетсяостаётся в памяти и будоражит воображение своей незаурядностью. Джон Сильвер коварен, злобен, жесток, но также умён, хитёр, энергичен, ловок. Его психологический портрет сложен и противоречив, однако убедителен. Невозможно облечь в риторические формулы отвлеченнойотвлечённой морали подобную двойственность живого характера.}}