Рецензии Виссариона Белинского 1841 года: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки
мНет описания правки
Строка 90:
 
{{Q|Какая человечность дышит в каждой строке, в каждом слове этой гениальной женщины! Это не то, что г. ''де'' [[Бальзак]], перед которым так благоговейно преклоняются наши добрые гонители всего европейского во славу всего китайского!{{#tag:ref|Имеется в виду панегирический очерк «Визит к Бальзаку» С. П. Шевырёва<ref>Москвитянин. — 1841. — № 1.</ref><ref name="п"/>.||group="К"}} Это не г. ''де'' Бальзак, с своими герцогами, герцогинями, графами, графинями и маркизами, которые столько же похожи на истинных, сколько сам г. де Бальзак похож на великого писателя или гениального человека. [Для] Жоржа Занда <…> существует только ''человек'', — и она находит человека во всех сословиях, во всех слоях общества, любит его, сострадает ему, гордится им и плачет о нём. Но женщина и её отношения к обществу, столь мало оправдываемые разумом, столь много основывающиеся на пред алии, предрассудках, эгоизме мужчин, — эта женщина наиболее вдохновляет поэтическую фантазию Жоржа Занда и возвышает до пафоса благородную энергию её негодования к легитимированной насилием невежества лжи, её живую симпатию к угнетённой предрассудками истине. [[Жорж Занд]] есть адвокат женщины, как [[Фридрих Шиллер|Шиллер]] был адвокат человечества. Мудрёно ли после этого, что г-жа Дюдеван ославлена слепою [[чернь]]ю, дикою и невежественною толпою как писательница безнравственная?.. Кто открывает людям новые истины, тому люди не дадут спокойно кончить века; зато, когда сведут в раннюю могилу, — то непременно воздвигнут великолепный памятник и как на святотатца будут смотреть на того, кто бы дерзнул сказать хоть одно слово против предмета их прежней остервенелой ненависти… Ведь и Шиллер, при жизни своей, слыл писателем безнравственным и развратным…
[[w:Мопра (роман)|«Мопра́»]] был переведён в одном из наших журналов{{#tag:ref|И. Проташинским в «Московском наблюдателе» (1837, ч. 13—14)<ref name="п"/>.||group="К"}}, и переведён хорошо; <…> второй перевод тяжёл, местами тёмен и вообще очень некрасив. Одно уже заглавие романа во вкусе [[w:Апраксин двор|Щукина двора]], выдуманное досужею фантазиею г. переводчика, уже достаточно указывает на достоинство перевода <…>. Издание самое серобумажное.|Автор=«''Бернард Мопрат(,) или Перевоспитанный дикарь''(,) соч. Жорж 3анд (Г-жи Дюдеван)»}}
вкусе [[w:Апраксин двор|Щукина двора]], выдуманное досужею фантазиею г. переводчика, уже достаточно указывает на достоинство перевода <…>. Издание самое серобумажное.|Автор=«''Бернард Мопрат(,) или Перевоспитанный дикарь''(,) соч. Жорж 3анд (Г-жи Дюдеван)»}}
 
{{Q|Предстоит важный вопрос: есть ли на свете [[w:малороссийское наречие|малороссийский язык]], или это только областное [[w:наречие (диалектология)|наречие]]? Из решения этого вопроса вытекает другой: может ли существовать малороссийская литература и должны ли наши литераторы из малороссиян писать по-малороссийски? <…>
Строка 122 ⟶ 121 :
{{Q|Да, всё написанное Лермонтовым ещё недостаточно для упрочения колоссальной славы и более значительно как предвестие будущего, а не как что-нибудь положительно и безотносительно великое, хотя и само по себе всё это составляет важный и примечательный факт, решительно выходящий из круга обыкновенного. <…>
Читая всякую строку, вышедшую из-под пера Лермонтова, будто слушаешь музыкальные аккорды и в то же время следишь взором за потрясёнными струнами, с которых сорваны они рукою невидимою… Тут, кажется, соприсутствуешь духом таинству мысли, рождающейся из ощущения, как рождается бабочка из некрасивой личинки… Тут нет лишнего слова, не только лишней страницы: всё на месте, всё необходимо, потому что всё перечувствовано прежде, чем сказано, всё видено прежде, чем положено на картину… Нет ложных чувств, ошибочных образов, натянутого восторга: всё свободно, без усилия, то бурным потоком, то светлым ручьём, излилось на бумагу… <…>
Беспечный характер, пылкая молодость, жадная впечатлений бытия, самый род жизни, — отвлекали его от мирных кабинетных занятий, от уединеннойуединённой думы, столь любезной музам; но уже кипучая натура его начала устаиваться, в душе пробуждалась жажда труда и деятельности, а орлиный взор спокойнее стал вглядываться в глубь жизни. Уже затевал он в уме, утомленном суетою жизни, создания зрелые; он сам говорил нам{{#tag:ref|Вероятно, при встрече в Ордонанс-гаузе 12—16 апреля 1840 г.<ref name="п"/>.||group="К"}}, что замыслил написать романическую трилогию, три романа из трёх эпох жизни русского общества (века [[Екатерина II|Екатерины II]], [[Александр I|Александра I]] и настоящего времени), имеющие между собою связь и некоторое единство, по примеру [[Повести о Кожаном Чулке|куперовской тетралогии]], <…> как вдруг —
:::Младой певец
:::[[s:Евгений Онегин (Пушкин)/Глава 6|Нашёл безвременный конец]]!|Автор=«''[[Герой нашего времени]]''. Издание второе»}}
Строка 187 ⟶ 186 :
{{Q|Картина Византийской империи изображена г. Полевым с замечательным успехом. Слог жив и прост и только местами впадает в декламацию, напыщенность и реторику.<ref>Лит. газета. — № 40 (15 апреля). — С. 159.</ref>|Автор=«''Византийские легенды: Иоанн Цимисхий''. Соч. Н. Полевого»}}
 
{{Q|Решительно, что ни говорите, а всё на свете идетидёт впередвперёд, т. е. совершенствуется. Да, ''всё'', не исключая и «Всеобщей истории» г. [[w:Кайданов, Иван Кузьмич|Кайданова]]. Это последнее издание третьей её части привело нас в изумление. Мало того, что она увеличена многими фактами, заменившими собою моральное пустословие и реторический пустоцвет, — в ней уже нет и заветной фразы: «Логика страстей восторжествовала, и поход [[w:Франциск I (король Франции)|Франциска I]] открылся в Италию». Мало и этого: в ней уже почти все прилагательные начинаются, как и должно, маленькою буквою, <…> хотя герцоги, князья и генералы всё ещё продолжают рябеть в глазах читателя пестротою прописных букв. Удивительный шаг вперёд! Неслыханное явление! Третья часть «Всеобщей истории» из реторического опыта в «историческом» пустословии, из книги собственных имён, потонувших в пресной воде моральных фраз, превратилась — если не в учебную историю, то в порядочную историческую книгу, в перефразировку [[w:Геерен, Арнольд Герман Людвиг|Гереновой]] истории трёх последних столетий!<ref name="о9"/>|Автор=«Учебная книга всеобщей истории (для юношества)»}}
 
{{Q|… {{comment|повсеместный|в России}} успех «Гамлета» нельзя не приписать переделке г. Полевого: он сделал её языком лёгким и разговорным. Правда, он свёл «Гамлета» с его шекспировского пьедестала, но этим самым приблизил его к смыслу большинства нашей публики, на которую «Гамлет» во всей шекспировской полноте не мог бы произвести впечатления столь сильного. Она потерялась бы в поэтической метафоричности языка его, в быстроте и молниеносности шекспировской мысли, в сжатости и необыкновенности выражения, в этом, всегда неожиданном, обороте языка, в его мировом юморе. В «Гамлете» г. Полевого ничего этого нет, так что почти можно сказать: в недостатках «Гамлета» г. Полевого заключалась и причина его успеха. В развитии художественного вкуса общества надобно, как и во всём, начинать с низших ступеней; надобно передавать ему мировые создания в форме, Доступной ему: общество лишь постепенно доходит до высшего и идеального разумения их. Но, с другой стороны, Шекспир есть единственный в мире поэт, которого никакой перевод не в силах лишить его величия; и потому всегда, несмотря ни на бесталанность переводчика, ни на отсутствие художественного такта в переделывателе, всякую сколько-нибудь чувствующую душу Шекспир непременно исполнит чувством величия и возвышенности…