Викицитатник

Былое и думы: различия между версиями

Интерактивная навигация по истории
[досмотренная версия][досмотренная версия]
← Предыдущая правкаСледующая правка →
Содержимое удалено Содержимое добавлено
ВизуальныйВики-текст
Нет описания правки
Нет описания правки
Строка 4:
 
== Цитаты ==
{{Q|Когда я думаю о том, как мы двое теперь, под пятьдесят лет, стоим за первым станком русского вольного слова, мне кажется, что наше ребячье [[w:Клятва Рютли|Грютли]] на [[w:Воробьёвы горы|Воробьёвых горах]] было не тридцать три года тому назад, а много — три!|Комментарий=[предисловие], 1 июля I860 (см. ч. 1, гл. IV)}}
 
===Часть первая. Детская и университет (1812-1834), 1856===
{{Q|… я вырос в большом уважении к [[Александр I|Александру]] и грустно вспоминал, как я его видел незадолго перед [смертью] в Москве. Гуляя, встретили мы его за Тверской заставой; он тихо ехал верхом с двумя-тремя генералами, возвращаясь с Ходынки, где были маневры. Лицо его было приветливо, черты мягки и округлы, выражение лица усталое и печальное. Когда он поравнялся с нами, я снял шляпу и поднял её; он, улыбаясь, поклонился мне. Какая разница с [[Николай I|Николаем]], вечно представлявшим собой остриженную и взлызистую медузу с усами. Он на улице, во дворце, со своими детьми и министрами, с вестовыми и фрейлинами пробовал беспрестанно, имеет ли его взгляд свойство гремучей змеи — останавливать кровь в жилах. Если наружная кротость Александра была личина, — не лучше ли такое лицемерие; чем наглая откровенность самовластья? <…>
{{Q|Народ русский отвык от смертных казней: Мировича, казнённого вместо Екатерины II, после Пугачева и его товарищей не было казней; люди умирали под кнутом, солдат гоняли (вопреки закону) до смерти сквозь строй, но смертная казнь de jure не существовала.|Комментарий=глава III}}▼
Николая вовсе не знали до его воцарения; при Александре он ничего не значил и никого не занимал. Теперь все бросилось расспрашивать о нём; одни гвардейские офицеры могли дать ответ; они его ненавидели за холодную жестокость, за мелочное педантство, за злопамятность. Один из первых анекдотов, разнесшихся по городу, больше нежели подтверждал мнение гвардейцев. Рассказывали, что как-то на ученье великий князь до того забылся, что хотел схватить за воротник офицера (<…> если не ошибаюсь, графа [[w:Самойлов, Николай Александрович|Самойлова]] <…>). Офицер ответил ему: «Ваше величество, у меня шпага в руке». Николай отступил назад, промолчал, но не забыл ответа. После [[восстание декабристов|14 декабря]] он два раза осведомился, замешан этот офицер или нет. По счастью, он не был замешан. <…>
▲{{Q|Народ русский отвык от смертных казней: [[w:Мирович, Василий Яковлевич|Мировича]], казнённого вместо [[Екатерина II|Екатерины II]], после Пугачева[[Емельян Пугачёв|Пугачёва]] и его товарищей не было казней; люди умирали под кнутом, солдат гоняли (вопреки закону) до смерти сквозь строй, но смертная казнь de jure не существовала.|Комментарий=глава III}}<…>
{{Q|[[Николай I|Николай]] ввёл ''смертную казнь'' в наше уголовное законодательство сначала беззаконно, а потом привечалпривенчал её к своему своду.|Комментарий=глава III}}<…>▼
Отпраздновавши [[w:Суд над декабристами|казнь]], Николай сделал свой торжественный въезд в Москву. <…> Он был красив, но красота его обдавала холодом; нет лица, которое бы так беспощадно обличало характер человека, как его лицо. Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть, развитая на счёт черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное — глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза. Я не верю, чтоб он когда-нибудь страстно любил какую-нибудь женщину, <…> как Александр всех женщин, кроме [[w:Елизавета Алексеевна|своей жены]]; он «пребывал к ним благосклонен», не больше.|Комментарий=глава III}}
 
{{Q|Воробьёвы горы <…> сделались нашими «святыми холмами».
▲{{Q|[[Николай I|Николай]] ввёл смертную казнь в наше уголовное законодательство сначала беззаконно, а потом привечал её к своему своду.|Комментарий=глава III}}
<…> мы взбежали на место закладки [[w:Храм Христа Спасителя|Витбергова храма]] на Воробьёвых горах. <…>
Садилось солнце, купола блестели, город стлался на необозримое пространство под горой, свежий ветерок подувал на нас, постояли мы, постояли, оперлись друг на друга и, вдруг обнявшись, присягнули, в виду всей Москвы, пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу<ref>II. Анонимные цитаты и выражения. 5 // Большой словарь цитат и крылатых выражений / составитель К. В. Душенко. — М.: Эксмо, 2011.</ref>.
Сцена эта может показаться очень натянутой, очень театральной, а между тем через двадцать шесть лет я тронут до слёз, вспоминая её, она была свято искренна, это доказала вся жизнь наша. <…>
С 1827 мы не разлучались. В каждом воспоминании того времени, отдельном и общем, везде на первом плане он с своими отроческими чертами, с своей любовью ко мне. Рано виднелось в нём то помазание, которое достаётся немногим, <…> наверное на то, чтоб не быть в толпе.|Комментарий=глава IV}}
 
{{Q|Какое счастье вовремя умереть для человека, не умеющего в свой час ни сойти со сцены, ни идти вперёд. Это я думал, глядя на [[Николай Полевой|Полевого]], глядя на [[w:Пий IX|Пия IX]] и на многих других!|Комментарий=глава VII)}}
 
===Часть вторая. Тюрьма и ссылка (1834-1838), 1854===
{{Q|… он [[умирать|умер]] по всем правилам науки.<ref>Возможно, неоригинально, т.к. после «умер» — клише, использовавшееся в т.ч. иронично.</ref>|Комментарий=глава IX}}
 
{{Q|Чтобы знать, что такое русская тюрьма, русский суд и полиция, для этого надобно быть мужиком, дворовым, мастеровым или мещанином.|Комментарий=глава IX}}
 
{{Q|Таков беспорядок, зверство, своеволие и разврат русского суда и русской полиции, что простой человек, попавшийся под суд, боится не наказания по суду, а судопроизводства.|Комментарий=глава IX}}
 
{{Q|[[Пётр III]] уничтожил застенок и тайную канцелярию. [[Екатерина II]] уничтожила пытку. [[Александр II]] ещё раз её уничтожил.|Комментарий=глава IX}}
 
{{Q|Для узкого мстительного взгляда Николая люди раздражительного властолюбия и грубой беспощадности были всего пригоднее, по крайне мере всего симпатичнее.|Комментарий=глава XIII}}
Строка 23 ⟶ 35 :
 
{{Q|Один из самых печальных результатов [[Пётр I|петровского]] [[w:Петр I#Воцарение Петра I|переворота]] — это развитие [[чиновник|чиновнического]] сословия. Класс искусственный, необразованный, голодный, не умеющий ничего делать, кроме «служения», ничего не знающий, кроме канцелярских форм, он составляет какое-то гражданское духовенство, священнодействующее в судах и полициях и сосущее кровь народа тысячами ртов, жадных и нечистых.|Комментарий=глава XV}}
 
{{Q|В 1841 г. [[Виссарион Белинский|Белинский]] поместил в «Отечественных записках» [[Русская литература в 1841 году|длинный разговор о литературе]]. «Как тебе нравится моя последняя статья?» — спросил он меня <…>. «Очень, — отвечал я; — всё, что ты говоришь, превосходно, но скажи, пожалуйста, как же ты мог биться два часа говорить с этим человеком, не догадавшись с первого слова, что он дурак?» «И в самом деле так, — сказал, помирая со смеху, Белинский, — ну, брат, зарезал!»|Комментарий=глава XVI}}
 
{{Q|[[письмо|Письма]] — больше, чем воспоминанья, на них запеклась кровь событий, это — само прошедшее, как оно было, задержанное и нетленное.|Комментарий=глава XVI}}
 
====Глава XIV====
Строка 36 ⟶ 52 :
 
===Часть четвёртая. Москва, Петербург и Новгород (1840-1847), 1855===
{{Q|Белинский — сама деятельная, порывистая, диалектическая натура бойца, проповедывал {{comment|тогда|до 1840}} индийский покой созерцания и теоретическое изучение вместо борьбы. Он веровал в это воззрение и не бледнел ни перед каким последствием, не останавливался ни перед моральным приличием, ни перед мнением других, которого так страшатся люди слабые и не самобытные; в нём не было робости, потому что он был силён и искренен; его совесть была чиста.
{{Q|Без возражений, без раздражения Белинский не хорошо говорил, но когда он чувствовал себя уязвлённым, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щёк и голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его смешным, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль. Спор оканчивался очень часто кровью, которая у больного лилась из горла; бледный, задыхающийся, с глазами, остановленными на том, с кем говорил, он дрожащей рукой поднимал платок ко рту и останавливался, глубоко огорчённый, уничтоженный своей физической слабостью.|Комментарий=глава XXV (в 1844-45)}}▼
— Знаете ли, что с вашей точки зрения, — {{comment|сказал я ему|в сентябре 1839}}, думая поразить его моим революционным ультиматумом, — вы можете доказать, что чудовищное самодержавие, под которым мы живём, разумно и должно существовать.
— Без всякого сомнения, — отвечал Белинский, — и прочёл мне [[«Клеветникам России» и «Бородинская годовщина»|«Бородинскую годовщину» Пушкина]].
Этого я не мог вынести, и отчаянный бой закипел между нами. <…> Размолвка наша действовала на других; круг распадался на два стана.
Белинский, раздражённый и недовольный, уехал в Петербург и оттуда дал по нас последний яростный залп в статье, которую так и [[«Бородинская годовщина» В. Жуковского, «Письмо из Бородина от безрукого к безногому инвалиду» (Белинский)|назвал «Бородинской годовщиной»]].
Я прервал с ним тогда все сношения. <…>
Через несколько месяцев после его отъезда в Петербург в 1840 году приехали и мы туда. <…> {{comment|Наша встреча|в октябре}} сначала была холодна, неприятна, натянута, но ни Белинский, ни я, мы не были большие дипломаты; в продолжение ничтожного разговора я помянул статью о бородинской годовщине. Белинский вскочил с своего места и, вспыхнув в лице, пренаивно сказал мне: «Ну, слава богу, договорились же! а то я с моим глупым нравом не знал, как начать… Ваша взяла: три-четыре месяца в Петербурге меня лучше убедили, чем все доводы. Забудемте этот вздор. Довольно вам сказать, что на днях я обедал у одного знакомого; там был инженерный офицер; хозяин спросил его, хочет ли он со мной познакомиться? „Это автор статьи о бородинской годовщине?“ — спросил его на ухо офицер. — „Да“. — „Нет, покорно благодарю“, — сухо ответил он. Я слышал всё это и не мог вытерпеть, — я горячо пожал руку офицеру и сказал ему: „Вы, вы благородный человек, и я вас уважаю». Чего же вам больше?“»
С этой минуты и до кончины Белинского мы шли с ним рука в руку. <…>
▲{{Q|В этом застенчивом человеке, в этом хилом теле обитала мощная, гладиаторская натура; да, это был сильный боец! он не умел проповедовать, поучать, ему надобен был спор. Без возражений, без раздражения Белинскийон не хорошо говорил, но когда он чувствовал себя уязвлённым, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щёк и голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его смешным, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль. {{comment|Спор|в 1844-45}} оканчивался очень часто кровью, которая у больного лилась из горла; бледный, задыхающийся, с глазами, остановленными на том, с кем говорил, он дрожащей рукой поднимал платок ко рту и останавливался, глубоко огорчённый, уничтоженный своей физической слабостью.|Комментарий=глава XXV (в 1844-45)}}
 
====Глава XXX. Не наши====
{{Q|По мере того, как война забывалась, патриотизм этот утихал и выродился наконец, с одной стороны, в подлую, циничную лесть [[Северная пчела|«Северной пчелы»]], с другой — в пошлый [[Михаил Николаевич Загоскин|загоскинский]] патриотизм, называвший [[w:Шуя|Шую]] — Манчестером, [[w:Шебуев, Василий Козьмич|Шебуева]] — [[Рафаэль Санти|Рафаэлем]], [[w:Клеветникам России|хвастающий штыками и пространством]]<ref>Комментарии, указатель имен // А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах. Т. 9. Былое и думы. Часть IV. — М.: Изд-во Академии наук СССР, Наука, 1956.</ref> от льдов [[w:Торнео|Торнео]] до [[w:Крымские горы|гор Тавриды...]]…}}
 
{{Q|[[Булгарин]] писал в «Северной пчеле»<!--где конкретно, не указано в комм. т. 9-->, что между прочими выгодами [[w:железнодорожная линия Санкт-Петербург — Москва|железной дороги между Москвой и Петербургом]] он не может без умиления вздумать, что один и тот же человек будет в возможности утром отслужить молебен о здравии государя императора в [[w:Казанский собор|Казанском соборе]], а вечером другой — в Кремле! Казалось бы, трудно превзойти эту страшную нелепость, но нашёлся в Москве литератор, перещеголявший Фаддея Бенедиктовича. В один из приездов [[Николай I|Николая]] в Москву один учёный [[профессор]] написал статью, в которой он, говоря о массе народа, толпившейся перед дворцом, прибавляет, что стоило бы царю изъявить малейшее желание — и эти тысячи, пришедшие лицезреть его, радостно бросились бы в Москву-реку. Фразу эту вымарал граф [[w:Строганов, Сергей Григорьевич|С. Г. Строгонов]], ''рассказывавший мне'' этот милый анекдот.|Комментарий=глава I. Без связи}}▼
{{Q|Встреча московских славянофилов с петербургским славянофильством Николая была для них большим несчастьем.}}▼
 
{{Q|Для того чтоб отрезаться от Европы, от просвещения, от революции, пугавшей его с 14 декабря, Николай, с своей стороны, поднял хоругвь [[w:Теория официальной народности|православия, самодержавия и народности]], отделанную им на манер прусского штандарта и поддерживаемую чем ни попало — диким романами Загоскина, дикой иконописью, дикой архитектурой, Уваровым, преследованием униат и [[s:Рука всевышнего отечество спасла (Кукольник)|''Рукой всевышнего отечество спасла'']].
▲{{Q|Встреча московских славянофилов[[славянофил]]ов с петербургским славянофильством Николая была для них большим несчастьем.}}
 
{{Q|Для того чтоб отрезаться от Европы, от просвещения, от революции, пугавшей его с [[восстание декабристов|14 декабря]], Николай, с своей стороны, поднял хоругвь православия, самодержавия и народности, отделанную им на манер прусского штандарта и поддерживаемую чем ни попало — диким романами Загоскина, дикой иконописью, дикой архитектурой, Уваровым, преследованием униат и ''Рукой всевышнего отечества спасла''.}}
 
{{Q|[[Философические письма|«Письмо»]] [[Чаадаев]]а — безжалостный крик боли и упрёка [[Петр I|петровской]] России, она имела право на него: разве эта среда жалела, щадила автора или кого-нибудь? <…>
Печальная и самобытная фигура [[Чаадаев]]а резко отделяется каким-то грустным упрёком на линючем и тяжёлом фоне московской {{comment|high life|знати (англ.)}}. Я любил смотреть на него средь этой мишурной знати, ветреных сенаторов, седых повес и почётного ничтожества. Как бы ни была густа толпа, глаз находил его тотчас. Лета не исказили стройного стана его, он одевался очень тщательно, бледное, нежное лицо его было совершенно неподвижно, когда он молчал, как будто из воску или из мрамора, «чело, как череп голый», серо-голубые глаза были печальны и с тем вместе имели что-то доброе, тонкие губы, напротив, улыбались иронически. Десять лет стоял он сложа руки где-нибудь у колонны, у дерева на бульваре, в залах и театрах, в клубе и — воплощённым [[w:veto|veto]], живой протестацией смотрел на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не мог его покинуть, потом сказал свое слово, спокойно спрятав, как прятал в своих чертах, страсть под ледяной корой. Потом опять умолк, опять являлся капризным, недовольным, раздражённым, опять тяготел над московским обществом и опять не покидал его. Старикам и молодым было неловко с ним, не по себе, они, бог знает отчего, стыдились его неподвижного лица, его прямо смотрящего взгляда, его печальной насмешки, его язвительного снисхождения. <…>
Знакомство с ним могло только компрометировать человека в глазах правительствующей полиции. Откуда же шло влияние, зачем в его небольшом, скромном кабинете, в Старой Басманной, толпились по понедельникам «тузы» [[w:Английский клуб|Английского клуба]], патриции Тверского бульвара? Зачем модные дамы заглядывали в келью угрюмого мыслителя, зачем генералы, не понимающие ничего штатского, считали себя обязанными явиться к старику, неловко прикинуться образованными людьми и хвастаться потом, перевирая какое-нибудь слово Чаадаева, сказанное на их же счёт? Зачем я встречал у него дикого [[w:Толстой, Фёдор Иванович|Американца Толстого]] и дикого генерал-адъютанта [[w:Шипов, Сергей Павлович|Шипова]], уничтожавшего просвещение в Польше?
Чаадаев не только не делал им уступок, но теснил их и очень хорошо давал им чувствовать расстояние между им с ними. Разумеется, что люди эти ездили к нему и звали на свои рауты из тщеславия, но до этого дела нет; тут важно невольное сознание, что мысль стала мощью, имела свое почетное место вопреки высочайшему повелению. Насколько власть «безумного» ротмистра Чаадаева была признана, настолько «безумная» власть [[Николай I|Николая Павловича]] была уменьшена.|Комментарий=глава XXX. Не наши}}
 
{{Q|[[Аксаков, Константин Сергеевич|Аксаков]] остался до конца жизни вечным восторженным и беспредельно благородным юношей; он увлекался, был увлекаем, но всегда был чист сердцем.}}
 
{{Q|Впрочем, «[[Москвитянин]]» выражал преимущественно университетскую, доктринерскую партию славянофилов. Партию эту можно назвать не только университетской, но и отчасти правительственной. Это большая новость в русской литературе. У нас рабство или молчит, берёт взятки и плохо знает грамоту, или, пренебрегая прозой, берёт аккорды на верноподданнической лире.}}
 
===Часть пятая. Париж-Италия-Париж (1847-1852), 1855===
Строка 60 ⟶ 87 :
 
{{Q|Под влиянием мещанства всё переменилось в Европе. Рыцарская честь заменилась бухгалтерской честностью, изящные нравы — нравами чинными, вежливость — чопорностью, гордость — обидчивостью, парки — огородами, дворцы — гостиницами, открытыми для всех (то есть для всех, имеющих деньги).|Комментарий=глава II}}
 
{{Q|[[Разочарование]] — слово битое, пошлое, дымка, под которой скрывается лень сердца, эгоизм, придающий себе вид любви, звучная пустота самолюбия, имеющего притязание на всё, силы — ни на что. Давно надоели нам все эти высшие, неузнанные натуры, исхудалые от зависти и несчастные от высокомерия, — в жизни и в романах. <…> а вряд ли нет чего-либо истинного, особенно принадлежащего нашему времени, на дне этих страшных психических болей, вырождающихся в смешные пародии и в пошлый маскарад.
Поэт, нашедший слово и голос для этой боли, был слишком горд, чтоб притворяться, чтоб страдать для рукоплесканий напротив, он часто горькую мысль свою высказывал с таким юмором, что добрые люди помирали со смеха. Разочарование [[Байрон]]а больше, нежели каприз, больше, нежели личное настроение. Байрон сломился оттого, что его жизнь обманула. А жизнь обманула не потому, что требования его были ложны, а потому, что Англия и Байрон были двух розных возрастов, двух розных воспитаний, и встретились именно в ту эпоху, в которую туман рассеялся.
Разрыв этот существовал и прежде, но в наш век он пришёл к сознанию, в наш век больше и больше обличается невозможность посредства каких-нибудь верований.|Комментарий=Западные арабески. Тетрадь вторая. I}}
 
===Часть шестая. Англия (1852-1864), 1859===
Строка 76 ⟶ 107 :
 
===Часть восьмая (Отрывки, 1865-1868), 1869===
▲{{Q|[[Булгарин]] писал в «Северной пчеле», что между прочими выгодами [[w:железнодорожная линия Санкт-Петербург — Москва|железной дороги между Москвой и Петербургом]] он не может без умиления вздумать, что один и тот же человек будет в возможности утром отслужить молебен о здравии государя императора в [[w:Казанский собор|Казанском соборе]], а вечером другой — в Кремле! Казалось бы, трудно превзойти эту страшную нелепость, но нашёлся в Москве литератор, перещеголявший Фаддея Бенедиктовича. В один из приездов [[Николай I|Николая]] в Москву один учёный [[профессор]] написал статью, в которой он, говоря о массе народа, толпившейся перед дворцом, прибавляет, что стоило бы царю изъявить малейшее желание — и эти тысячи, пришедшие лицезреть его, радостно бросились бы в Москву-реку. Фразу эту вымарал граф [[w:Строганов, Сергей Григорьевич|С. Г. Строгонов]], рассказывавший мне этот милый анекдот.|Комментарий=глава I. Без связи}}
 
{{Q|Народы живучи, века могут они лежать ''под паром'' и снова при благоприятных обстоятельствах оказываются исполненными сил и соков. Но теми ли они восстают, как были?
Сколько веков, я чуть не сказал тысячелетий, греческий народ был стёрт с лица земли как государство, и всё же он остался жив, и в ту самую минуту, когда вся Европа угорала в чаду реставраций, Греция проснулась и встревожила весь мир. Но греки Каподистрии были ли похожи на греков [[Перикл]]а или на греков Византии? Осталось одно имя и натянутое воспоминание. Обновиться может и Италия, но тогда ей придётся начать другую историю. Её освобождение — только ''право на существование''.
Строка 91 ⟶ 120 :
Вы боялись социальных реформ, вот вам фениане с бочкой пороха и зажжённым фитилём.
''Кто в дураках?''.|Комментарий=глава III. La bella France. VI. После набега)}}
 
==Примечания==
{{примечания}}
 
[[Категория:Произведения Александра Герцена]]
Источник — https://ru.wikiquote.org/wiki/Былое_и_думы