Педагогика: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
→‎В прозе: Нормальные дети ... являются наиболее трудным объектом воспитания
→‎В прозе: Педагогика, как известно, решительно отрицает любовь...
Строка 41:
И т. д. Таковы воспитанные… Чтобы воспитаться и не стоять ниже уровня среды, в которую попал, недостаточно прочесть только Пикквика и вызубрить монолог из «Фауста». <…> Тут нужны беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля… Тут дорог каждый час…|Автор=[[Антон Чехов]], письмо [[:w:Чехов, Николай Павлович|Н. П. Чехову]], март 1886 года}}
 
{{Q|Педагогика, как известно, решительно отрицает [[любовь]], считая, что «доминанта» эта должна наступать только тогда, когда неудача воспитательного воздействия уже совершенно определилась<ref name ="Педагогическая поэма"/>.|Автор=[[Антон Макаренко]], «[[Педагогическая поэма]]», 1935}}

{{Q|...я пришёл к тезису, который исповедую и сейчас, каким бы парадоксальным он ни казался. Нормальные [[дети]] или дети, приведённые в нормальное состояние, являются наиболее трудным объектом воспитания. У них тоньше натуры, сложнее запросы, глубже [[культура]], разнообразнее отношения. Они требуют от вас не широких размахов [[воля|воли]] и не бьющей в глаза эмоции, а сложнейшей тактики<ref name ="Педагогическая поэма">{{книга|автор =Антон Макаренко.|часть = |заглавие =Педагогическая поэма.|оригинал = |ссылка =http://makarenko-museum.ru/Classics/Makarenko/Makarenko_A_Pedagogic_Poem/Makarenko_A_Pedagogic_poem.htm|ответственный =|издание = |место =|издательство = Педагогика|год =1981|том = |страницы = |страниц =|серия =|isbn =1154|тираж =}}</ref>.|Автор=[[Антон Макаренко]], «[[Педагогическая поэма]]», 1935}}
 
{{Q|Кстати о [[Александр Трифонович Твардовский|Твардовском]]. Один из лучших видов воспитанности ― крестьянская воспитанность. К сожалению, она проявляется лишь в таких важных и крайних случаях, как [[рождение]] или [[смерть]]. Все присутствующие на похоронах [[евреи]], а их было большинство, находились в смятении, когда надо снять, а когда одеть [[шляпа|шляпу]], можно ли двигаться, или надо стоять в [[скорбь|скорбном]] безмолвии. Твардовский же во всех своих действиях был безукоризнен. Он точно вовремя обнажил голову, он надел [[шапка|шапку]] как раз тогда, когда это надо было сделать. Он подошел к [[гроб]]у, когда стоять на месте было бы [[равнодушие]]м к [[покойник]]у, он без всякого напряжения сохранял неподвижность [[соляной столп|соляного столпа]], когда по народной традиции должен пролететь тихий [[ангел]]. Он даже закурил уместно ― словно дав выход суровой мужской скорби. Когда комья земли стали уже неслышно падать в [[могила|могилу]], к ограде продрался [[w:Ротницкий, Арий Давидович|Арий Давыдович]] и неловким, бабьим жестом запустил в могилу комком земли. Его неловкий жест на миг обрел значительность [[символ]]а: последний комок [[грязь|грязи]], брошенный в [[Андрей Платонов|Платонова]]. Наглядевшись на эти самые пристойные, какие только могут быть [[похороны]], я дал себе слово никогда не умирать…<ref>''[[Юрий Маркович Нагибин|Юрий Нагибин]]'', Дневник. — М.: «Книжный сад», 1996 г.</ref>|Автор=[[Юрий Маркович Нагибин|Юрий Нагибин]], «Дневник», 1962}}