Георгий Николаевич Оболдуев: различия между версиями
| [досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Монина |
неокинизм |
||
Строка 271:
<!-- цитаты в хронологическом порядке -->
{{Q|Шестого июля 1927 года в [[Коктебель|Коктебеле]], на поэтическом вечере в доме [[Максимилиан Александрович Волошин|Волошина]], Шенгели читает «[[Крысолов (Цветаева)|Крысолова]]». Не своего ― цветаевского. Это было первое и до середины восьмидесятых единственное публичное исполнение этой вещи в Советском Союзе. Поступок рискованный. Достаточно сказать, что примерно в те же времена Георгий Оболдуев получил свой первый «ссыльный срок» именно за чтение в московском «узком кругу» стихотворений [[Марина Ивановна Цветаева|эмигрантки Цветаевой]] ― кто-то из присутствовавших проявил бдительность. [[Георгий Аркадьевич Шенгели|Шенгели]] повезло ― среди его слушателей «доброжелателей» не оказалось.<ref>''[[:w:Перельмутер, Вадим Гершевич|Вадим Перельмутер]]''. Время крыс и крысоловов (вступительная статья к поэме [[Георгий Аркадьевич Шенгели|Георгия Шенгели]] «Искусство»). — М.: «Октябрь», №7, 2002 г.</ref>|Автор=[[Вадим Гершевич Перельмутер|Вадим Перельмутер]], «Время крыс и крысоловов», 2002}}
{{Q|Воспоминатели свидетельствуют, что Георгий Оболдуев был [[человек чести|человеком чести]]. Он никогда не [[ложь|лгал]], даже из вежливости ([[Ольга Алексеевна Мочалова|Ольга Мочалова]]); “Прямота, редкая в годы, когда он жил” (запись А.П.Квятковского). Для него существовало “Два разных мира / Обычнейших систем: / Простак — проныра” (“Я видел”, песнь вторая). Это деление он пронес смолоду, и оно было, как видно, важней, чем имевшиеся в обороте ангажированности, от которых он сначала беспечно, а потом брезгливо отстранялся. В стихотворении 1924 года, написанном под впечатлением от похорон [[Владимир Ильич Ленин|Ленина]] (“В гробу / величав / [[труп]] / Ильича…”), двадцатишестилетний автор фиксирует взгляд на том, как “противный проныра, / похотливо прищелкивая, / судорожно фотографировал / убегающие, шелковые / мгновения, / наполненные воздухом горным, / трупом гордым”. Кодекс чести прост и неизменен: быть “простаком”, а не “пронырой”.
Поэт-[[эквилибрист]] пишет о [[поэт]]е как таковом (и о себе!): “Он — странен, как старый крестьянин Поблизости с [[конферансье]]”. Конферансье — известный “[[проныра]]”, [[пошляк]]; “старый крестьянин” — простак. И если такой поэт говорит:
Ни насмешки, ни гаерства,
:::::::::::::::::Ни крупицы озорства
:::::::::::::::::Не хотело мое сердце
:::::::::::::::::И не хочет голова, —
то засвидетельствовано это, при всем лукавстве, неотъемлемом от поэтических затей, искренно и правдиво. А.Терезин в предисловии к мюнхенской книжке, стремясь определить исходную позицию Оболдуева (впоследствии обратившуюся, по его мнению, в [[стоицизм]]), называет его “[[кинизм|неокиником]]”. Но эпиграф из [[Григорий Саввич Сковород|Григория Сковороды]], объемлющий в глазах поэта весь его путь от начала до конца, вступает в спор с этим определением: “Всякая мысль подло, как [[змея|змия]], по земле ползет, но есть в ней око [[голубь|голубицы]], озирающее выше потопных вод на прекрасную ипостась истины”. Здесь заявка на сочетание раздевающей простоты кинизма с непростым усилием подъема над унылой плоскостью “потопных вод” предлежащего житья.<ref name="рд">''[[w:Ирина Бенционовна Роднянская|Ирина Роднянская]]''. На натянутом канате (о поэзии Георгия Оболдуева). — М.: «Арион», № 4, 2006 г., с. 89-102.</ref>|Автор=[[Ирина Бенционовна Роднянская|Ирина Роднянская]], «На натянутом канате» <small>(о поэзии Георгия Оболдуева)</small>, 2006}}
{{Q|[[Велимир Хлебников|Постхлебниковское]] увлечение свободным стихом, близким подчас к ритмической прозе, составляло тогда целую полосу; специалисты называют имена [[Леонид Алексеевич Лавров|Леонида Лаврова]] и [[Иван Иванович Пулькин|Ивана Пулькина]], чьи [[опыт]]ы в том же роде сближались с оболдуевскими, — но нынешние апологеты русского [[верлибр]]а как-то проходят мимо этого большого пласта. <...>
При этом для меня остается загадкой, почему его <Георгия Оболдуева> своеобразные, однако — на фоне времени, когда до торжества нормативной [[цензура|цензуры]] было еще далековато, — не такие уж “оскорбительные” стихи 20-х годов не попадали в печать. Как бы злобно ни были встречены “Столбцы” соответствующей [[критика|критикой]], они ведь вышли-таки в свет и не закрыли [[Николай Алексеевич Заболоцкий|Заболоцкому]] дорогу в печать еще на несколько лет. Прорыв [[гений|гения]]? Но [[Леонид Алексеевич Лавров|Леонид Лавров]], с кем сопоставляют Оболдуева, сумел выпустить в начале 30-х две поэтические книжки.<ref name="рд"
{{Q|Во-первых, нужно сделать так, чтобы не проморгали других, ныне живущих [[талант]]ов. И не только из регионов. Не забывайте, что гениальные поэты [[Леонид Георгиевич Губанов|Леонид Губанов]] и Георгий Оболдуев при жизни напечатали по одному взрослому стихотворению. Губанов ― москвич, Оболдуев жил в Голицине, под Москвой.<ref name="перм">''[[w:Пермяков, Андрей|Пермяков Андрей]]''. Разговоры с Андреем Пермяковым. — Саратов: «Волга», № 2, 2008 г.</ref>|Автор=[[Андрей Пермяков]], «Разговоры с Андреем Пермяковым», 2008}}
| |||