Иннокентий Фёдорович Анненский: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
парафраз
Судьба Иннокентия Анненского
Строка 44:
== Цитаты об Анненском ==
{{Q|Как удивительна судьба Анненского! Прикасаясь к мировым богатствам, он сохранил для себя только жалкую горсточку, вернее, поднял горсточку праха и бросил ее обратно в пылающую сокровищницу Запада. Все спали, когда Анненский бодрствовал. Храпели бытовики. Не было еще «Весов». Молодой студент [[Вячеслав Иванович Иванов]] обучался у [[Моммзен, Теодор|Моммзена]] и писал по-латыни монографию о [[рим]]ских налогах. И в это время директор Царскосельской гимназии долгие ночи боролся с [[Еврипид]]ом, впитывал в себя [[змеиный яд]] мудрой эллинской речи, готовил настой таких горьких, [[полынь|полынно-крепких]] стихов, каких никто ни до, ни после его не писал. И для Анненского поэзия была домашним делом и Еврипид был домашний писатель, сплошная цитата и кавычки. Всю мировую поэзию Анненский воспринимал как сноп лучей, брошенный Элладой. Он знал расстояние, чувствовал его пафос и холод, и никогда не сближал внешне русского и эллинского мира. Урок творчества Анненского для русской поэзии ― не эллинизация, а внутренний эллинизм, адекватный дух русского языка, так сказать, домашний эллинизм. Эллинизм ― это печной горшок, ухват, крынка с [[молоко]]м, это ― домашняя утварь, посуда, всеокружение тела; эллинизм ― это тепло очага, ощущаемое как священное, всякая собственность, приобщающая часть внешнего мира к человеку, всякая [[одежда]], возлагаемая на плечи любимой и с тем самым чувством священной дрожи, с каким, Как мерзла быстрая река И зимни вихри бушевали, Пушистой кожей прикрывали Они святого [[старик]]а.<ref name="Природе">''[[Осип Эмильевич Мандельштам|О.Э.Мандельштам]]''. Проза. ― М.: Вагриус, 2000 г.</ref>|Автор=[[Осип Эмильевич Мандельштам|Осип Мандельштам]], «О природе слова», 1922}}
 
{{Q|Было это в [[август]]е 1921 года, в последний раз, когда я [[Николай Степанович Гумилёв|Гумилёва]] видел. [[Георгий Владимирович Иванов|Георгий Иванов]], не сомневаюсь, помнит этот [[разговор]] и мог бы мой рассказ подтвердить: Гумилев пришел и сразу заявил, что он свое отношение к Анненскому пересмотрел, что пора сказать о нем правду, что это второстепенный, [[неврастения|неврастенический]] стихотворец, а истинно великий [[поэт]] наших лет, непонятый, неоцененный ― [[Василий Алексеевич Комаровский|граф Комаровский]]. Вскоре, через несколько дней, Гумилев был [[арест]]ован и погиб. Не случись этого, вполне возможно, что он, при своей страсти к литературной [[стратегия|стратегии]], предпринял бы на Анненского организованный поход, как возможно и то, что вместо Комаровского нашел бы другое «[[знамя]]»: Комаровский ― явление далеко не ничтожное, но больное и темное, к роли знаменосца не подходил. Ничего достоверного об этом сказать нельзя.<ref>''[[W:Адамович, Георгий Викторович|Г. В. Адамович]]''. Судьба Иннокентия Анненского. — Париж. «Русская мысль», 5 ноября, 1957 г.</ref>|Автор=[[Георгий Викторович Адамович|Георгий Адамович]], «Судьба Иннокентия Анненского», 1957}}
 
{{Q|В основе Анненского заложена [[ипохондрия]], [[грусть]] и безысходность. «Мне не спится, мне невмочь, я шаги [[слепой|слепого]] слышу. Надо мною только [[ночь]] Оступается о крышу». Ну разве можно это сравнить с тем радостным ощущением [[дождь|дождя]], который имел [[Фёдор Иванович Тютче|Тютчев]]: «Ты скажешь ― ветреная Геба, Кормя зевесова орла, Громокипящий кубок с неба. [[Весенняя гроза (Тютчев)|Смеясь, на землю пролила]]».<ref>''[[:w:Луговская, Татьяна Александровна|Татьяна Луговская]]'' «Как знаю, как помню, как умею: Воспоминания, письма, дневники». — М.: Аграф, 2001 г.</ref>|Автор=[[Татьяна Александровна Луговская|Татьяна Луговская]], Из дневников, 1980-е}}