Василий Алексеевич Комаровский: различия между версиями
| [досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Это совершенно больной человек. Такой больной, что доктора разводят руками |
в этом блеске что-то деревянное |
||
Строка 137:
{{Q|[[Царское Село|Царскоселам]], любившим поэзию, в те годы были известны имена земляков-поэтов [[Валентин Иннокентьевич Анненский|Валентина Кривича]] (сына [[Иннокентий Фёдорович Анненский|Иннокентия Анненского]]), Д. Коковцева, графа Комаровского и [[Никуолай Степанович Гумилёв|Н. Гумилёва]]. Кривич больше за отцовские заслуги считался маститым. Комаровского считали не совсем нормальным (он действительно был серьёзно болен), и к поэзии его особенно серьёзных требований никто не предъявлял.|Автор=[[w:Оцуп, Николай Авдеевич|Николай Оцуп]], «Н. С. Гумилев», 1926}}
{{Q|Человек грузно подымается и пожимает нам руки. И рекомендуется: ― Комаровский. У него низкий, сиплый голос, какой-то деревянный, без интонаций. И рукопожатие тоже деревянное, как у автомата. Кажется, он ничуть не удивлен встрече.
― Приехали на скамейку посмотреть. Да, да ― та самая. Я здесь часто сижу… когда здоров. Здесь хорошее место, тихое, глухое. Даже и днем редко кто заходит. Недавно гимназист здесь застрелился ― только на другой день нашли. Тихое место… ― На этой. Это уже второй случай. Почему-то выбирают все эту. За уединенность, должно быть.
― Как же вам не страшно сидеть здесь по ночам одному? ― вмешиваюсь я в разговор. Комаровский оборачивается ко мне и улыбается. Свет фонаря падает на его лицо. Лицо круглое, «обыкновенное» ― такие бывают немцы-коммерсанты средней руки. Во всю щеку румянец. И что-то деревянное в лице и улыбке.
Строка 149 ⟶ 150 :
...Это совершенно больной человек. Такой больной, что доктора разводят руками — как он еще живет. Его сердце так слабо, что малейшее волнение может стать роковым. От неожиданного шума, от вида крови, от всякого пустяка с Комаровским делается [[обморок]]. А с обмороком, нередко, возвращается «то»... Он обречен на скорую [[смерть]] — и знает это. Перейти через улицу для него — [[приключение]]. Поездка в Петербург — [[подвиг]].
Его единственное страстное желание — побывать в [[Италия|Италии]] — так же для него неосуществимо, как путешествие на [[Марс]]. И он утешается, читая целыми днями путеводители и описания, давно изученные наизусть.<ref name="геор"/>|Автор= [[Георгий Владимирович Иванов|Георгий Ива́нов]], «Петербургские зимы», 1928}}
{{Q|Его [[поэзия]] блистательна и холодна. Должно быть, это самые блистательные и самые «ледяные» русские стихи. «Парнас» [[Валерий Яковлевич Брюсов|Брюсова]] — перед ним детский лепет. Но, как в голосе и [[улыбка|улыбке]] Комаровского, и в этом блеске что-то деревянное. И что-то неприятно одуряющее, как в этой комнате, слишком натопленной, слишком освещенной, слишком заставленной цветами.
...Мы слушаем стихи, пьём токайское, о чем-то разговариваем. Наконец, прощаемся. Как приятно вдохнуть полной грудью после благовонной [[духота|духоты]] этого дома. Духоты и еще чего-то веющего там — среди смирнских ковров и севрских ваз...
Подморозило. Небо посинело перед [[рассвет]]ом. Через полчаса подадут [[поезд]]. Ох, — скорее бы в [[кровать]], после бессонной странной ночи.
Это 1914 год, [[февраль]] или [[март]]. Комаровский говорил о своих планах на [[осень]]. Доктора надеются... Если не будет припадка... Поездка в [[Италия|Италию]]...
Он развернул [[газета|газету]], прочел, что [[война]] объявлена, и упал. Сначала думали — обморок. Нет, оказалось, не обморок, а смерть. <ref name="геор"/>|Автор= [[Георгий Владимирович Иванов|Георгий Ива́нов]], «Петербургские зимы», 1928}}
== О Василии Комаровском в стихах ==
| |||