Валерий Яковлевич Брюсов: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
+ северянин о Брюсове
Андрей Белый
Строка 91:
Он был представителем [[демон]]изма. Ему полагалось перед [[жена|Женой]], облечённой в [[Солнце]], «томиться и скрежетать». Следовательно, теперь Нина, её соперница, из «хорошей хозяйки» превращалась в нечто значительное, облекалась демоническим ореолом. Он предложил ей союз — против Белого, Союз тотчас же был закреплён взаимной любовью. Опять же, всё это очень понятно и жизненно: так часто бывает. Понятно, что Брюсов её по-своему полюбил, понятно, что и она невольно искала в нём утешения, утоления затронутой [[гордость|гордости]], а в союзе с ним — способа «отомстить» Белому. <...>
Брюсов в ту пору занимался [[w:оккультизм|оккультизмом]], [[w:спиритизм|спиритизм]]ом, [[w:чёрная магия|чёрною магией]], не [[вера|веруя]], вероятно, во всё это по существу, но веруя в самые занятия, как в жест, выражающий определённое душевное движение. Думаю, что и Нина относилась к этому точно так же. Вряд ли верила она, что её магические опыты, под руководством Брюсова, в самом деле вернут ей [[любовь]] Белого. Но она переживала это как подлинный союз с [[дьявол]]ом. Она хотела верить в своё ведовство. Она была [[истерия|истеричкой]], и это, быть может, особенно привлекало Брюсова: из новейших [[наука|научных]] источников <small>(он всегда уважал науку)</small> он ведь знал, что в «великий век ведовства» [[ведьма]]ми почитались и сами себя почитали — истерички. Если ведьмы XVI столетия «в свете науки» оказались истеричками, то в XX веке Брюсову стоило попытаться превратить истеричку в ведьму.<ref name="Рената">''[[Владислав Фелицианович Ходасевич|Ходасевич В.Ф.]]'' «Некрополь: Воспоминания» — ''«Конец Ренаты: Воспоминания о Нине Петровской (Ренате „[[w:Огненный ангел (роман)|Огненного ангела]]“)», 1928''. Париж, 1976 г.</ref>|Автор=[[Владислав Фелицианович Ходасевич|Владислав Ходасевич]], «[[Конец Ренаты (Ходасевич)|Конец Ренаты]]», 1928}}
 
{{Q|И запомнилось раннее [[утро]]; четыре часа; солнце не подымалось; [[дождевые облака|тяжелые тучищи]] заволокли горизонт; на морском берегу мы прощались: под взревы волны; он сердечно мне подал ослабевшую руку; я с чувством пожал ее; я собирался в [[Москва|Москве]] навестить его; кашлял отчаянно он, незадолго промокнувши у Карадага: [[под ливнем]]; вернувшись в Москву, не поправился он. Через месяц не стало его. Провожая печальное шествие, я был притиснут толпой под балкон того здания, внутри которого с ним каждый день я встречался, когда мы, не зная друг друга, учились у Льва Поливанова, ― здания ГАХНа; на мне столь знакомый балкон вышел тихо [[Анатолий Васильевич Луначарский|А. В. Луначарский]]; за ним вышел Коган; и произнеслось над Пречистенкой: ― «Брюсов ― великий!» Взволнованный воспоминаньями, помнится, выкрикнул я нечто дикое; переконфузившись, ― юрк: в переулок; позднее пришлось объяснить этот вскрик…<ref>''[[Андрей Белый]]''. Начало века. — Москва, «Художественная литература», 1990 г.</ref>|Автор=[[Андрей Белый]], «Начало века», 1930}}
 
{{Q|― Но Брюсов, помилуйте! ― Цевницы, гробницы, наложницы, наяды и сирены, козлоногие фавны, кентавры, отравительницы колодцев, суккубы, в каждой строке [[грехопадение]], в каждом четверостишии свальный [[грех]], ― и всё пифии, пифии, пифии...