Возвращение со звёзд: различия между версиями
| [досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки |
|||
Строка 12:
— Конечно, — сказал он, помедлив.
— А где… Внешний Круг?
— Вы его уже пропустили.
— Лучше раст из Мерида, — вмешалась женщина. Казалось, все глаза её платья подозрительно и удивленно вглядывались в меня.
— Раст? — повторил я беспомощно.{{#tag:ref|Цитировалось [[Станислав Баранчак|С. Баранчаком]] как пример довольно типичной для НФ сцены<ref>Elektrycerze i cyberchanioły // Nurt (Poznań). — 1972. — Nr. 8. — S. 14-17.</ref>.||group="К"}}|Оригинал=To, co miała na sobie, było w wielkie oczy, niby pawie, te oczy mrugały.
— Przepraszam — dotknąłem ramienia mężczyzny w futrze — gdzie my jesteśmy?…
Oboje spojrzeli na mnie. Twarze ich, kiedy je unieśli, przybrały wyraz zaskoczenia. Miałem słabą nadzieję, że tylko przez mój wzrost.
Строка 25:
— Lepszy będzie rast z Meridu — wtrąciła kobieta. Wszystkie oczy jej sukni zdawały się
wpatrywać we mnie z pełnym podejrzliwości zdumieniem.
— Rast?… — powtórzyłem bezradnie.}}
{{Q|Какой-то юноша, одетый так, словно на нём застыла растёкшаяся по телу ртуть, раздувшаяся буфами — или вспенившаяся? — на плечах и в обтяжку на бёдрах, разговаривал со светловолосой девушкой, прислонившейся к чаше фонтана. Девушка в светлом платье, совершенно обычном, — что приободрило меня — держала в руках букет бледно-розовых цветов и, пряча в них лицо, глазами улыбалась юноше. Но, остановившись возле них и уже открыв рот, я увидел вдруг, что она ест эти цветы — и на миг у меня перехватило дыхание. Она спокойно жевала нежные лепестки.|Оригинал=Młody człowiek, ubrany, jakby zastygła na nim rozlewająca się rtęć, bufiasta (czy może pienista raczej) u ramion, obcisła na biodrach, rozmawiał z jasnowłosą dziewczyną, opartą plecami o kielich fontanny. Dziewczyna, w jasnej sukience, wcale zwyczajnej, <…> trzymała wiązankę bladoróżowych kwiatów i wtulając w nie twarz, oczami uśmiechała się do chłopca. W ostatniej chwili, kiedy stanąłem przy nich i otwierałem już usta, zobaczyłem, że ona je te kwiaty — i głos odmówił mi na mgnienie posłuszeństwa. Żuła spokojnie delikatne płatki.}}
Строка 54:
— Да. Вы, наверно, думаете — раз я заговорил о купле любви, — что речь идёт о проституции, скрытой или явной. Нет. Это уже очень давняя история. Раньше женщину привлекал успех. Мужчина импонировал ей своим заработком, профессиональным мастерством, положением в обществе. В равноправном обществе всё это не существует. За редкими исключениями. <…> Посмотрите парочку мелодрам, и вы поймете, в чем заключаются нынешние критерии эротического выбора. Самое важное — молодость. Потому-то все так борются за неё. Морщины, седина, особенно преждевременная, вызывают почти такие же чувства, как в давние времена проказа…
— Почему?
— Вам это трудно понять. Но аргументы {{comment|здравого смысла|или: разума}} бессильны против господствующих обычаев
— Тёпленькое?..
— Да. Знаете, что делают даже самые несчастные влюблённые? Ведут себя разумно. Никаких вспышек, никакого соперничества…
Строка 69:
===III===
{{Q|Книжный магазин напоминал скорее лабораторию электроники. Книги — кристаллики с запечатлённой в них информацией
{{Q|Хоккей был, но какой! Играли в таких надутых комбинезонах, что игроки сами походили на огромные шары. Две такие команды, сталкивающиеся одна с другой, как резиновые мячи, выглядели потешно, но ведь это же был фарс, а не матч! {{#tag:ref|Ср. с [[w:en:Zorb football|зорб-футболом]], появившимся в нач. 2010-х.||group="К"}}|Оригинал=Hokej był, ale jaki! Grali w tak nadymanych kombinezonach, że wyglądali jak olbrzymie piłki. Pociesznie wyglądały dwie drużyny, zderzające się ze sobą elastycznie, ale też była to farsa, nie mecz.
{{Q|Кому интересно, чем я забивал свой несчастный мозг на протяжении десяти лет, и почему это важнее, чем то, чем я набивал свои кишки?|Оригинал=Co mogło obchodzić kogoś, jakimi rzeczami zapełniałem mój nieszczęsny mózg przez tych dziesięć lat i dlaczego miało to być ważniejsze od tego, co zapełniało moje kiszki?}}
Строка 92:
{{Q|При скорости, лишь на доли процента меньшей, чем световая, экипаж, достигнув глубин Метагалактики и вернувшись на Землю, состарился бы в крайнем случае всего на несколько десятков месяцев. Но на Земле за это время прошли бы уже не сотни, а миллионы лет. Цивилизация, которую застали б вернувшиеся, не смогла бы принять их. Неандертальцы легче приспособились бы к нашей жизни. Но и это не всё. Ведь дело касалось не только судьбы группы людей. Они были посланцами человечества. Человечество задавало вопросы, на которые они должны были принести ответ. Если этот ответ касался проблем, связанных с данным уровнем развития той, другой цивилизации, то человечество само должно было получить его раньше, чем вернутся его посланцы. Ведь с момента постановки вопроса до получения ответа должны были пройти миллионы лет. Но и это ещё не всё. Сам ответ был бы уже неактуальным, чем-то мёртвым, потому что астронавты принесли бы на Землю сведения о состоянии иной, внегалактической цивилизации, соответствующие лишь тому моменту, когда они покидали эту внегалактическую цивилизацию. За время их обратного пути тот мир тоже ушел вперёд на один, два, три миллиона лет. Таким образом, вопросы и ответы станут запаздывать на многие тысячи лет, и это зачёркивает их, превращая всякий обмен опытом, сведениями, мыслями в фикцию, тщетность. Стало быть, сами межзвёздные путешественники станут посредниками и вестниками умерших, а их труд — актом абсолютного и неотвратимого отчуждения от человеческой истории; космические полёты превратятся в самый дорогостоящий вид дезертирства из мира творимой истории. И во имя этого миража, во имя такого, никогда не окупающегося, всегда бесполезного безумия Земля должна напрягать все силы и отдавать лучших своих сыновей?
Книга Старка заканчивалась главой о возможностях разведки с помощью роботов. Они тоже, разумеется, передавали бы мёртвые сведения, но такой ценой можно было бы избежать человеческих жертв.{{#tag:ref|Цитировалось, например, в послесловии Яжембского.||group="К"}}|Оригинал=Przy szybkości o drobny ułamek procentu mniejszej od szybkości światła, załoga postarzałaby się ledwo o kilka czy kilkanaście miesięcy, aby po dotarciu do głębin metagalaktyki, powrócić na Ziemię. Ale na Ziemi musiały upłynąć w tym czasie nie setki już, ale miliony lat. Cywilizacja, zastana przez powracających, nie mogłaby ich w siebie wcielić. Łatwiej wdrożyłby się do życia w naszych czasach neandertalczyk. To nie było wszystko. Nie szło przecież o los grupy ludzi. Byli oni wysłańcami ludzkości. Zadawała — nimi — pytania, na które przynieść mieli odpowiedź. Jeśli odpowiedź ta dotyczyła zagadnień wiążących się ze stopniem rozwoju cywilizacji, to ludzkość musiała zdobyć ją wcześniej, zanim powrócili. Od postawienia pytania do przybycia odpowiedzi upłynąć wszak musiały miliony lat. Mało i tego. Odpowiedź była nieaktualna, była czymś martwym, bo przynosili wieści o stanie tamtej, innej, pozagalaktycznej cywilizacji z czasu, w którym dotarli do drugiego, gwiazdowego brzegu. Podczas ich powrotnej drogi tamten świat także przecież nie stał, lecz posunął się naprzód o milion, dwa, trzy miliony lat. Pytania i odpowiedzi mijały się więc wichrowato, podlegały wielusetwiekowemu opóźnieniu, które przekreślało je, czyniąc wszelką wymianę doświadczeń, wartości, myśli — fikcją. Daremnością. Byli więc pośrednikami i dostarczycielami martwych treści, a ich dzieło — aktem bezwzględnego i nieodwracalnego wyobcowania z ludzkich dziejów; wyprawy kosmiczne stanowiły nie znany dotąd, najkosztowniejszy ze wszystkich możliwych rodzaj dezercji z obszaru historycznych przemian. I dla takiej mrzonki, dla takiego nigdy nieopłacalnego, zawsze daremnego szaleństwa Ziemia miała pracować z najwyższym wytężeniem i oddawać swoich najlepszych ludzi?
Książkę zamykał rozdział o możliwościach eksploracji za pomocą robotów. One też oczywiście przekazywałyby treści martwe, ale takim trybem uniknęłoby się ludzkich ofiar.|Комментарий=вариант распространённой мысли
{{Q|… на отшибе стояло низкое, очень длинное здание, что-то вроде металлического барака; я направился к нему в поисках тени, но его железные стены полыхали жаром. Я уже хотел отойти, когда до моего слуха донесся странный звук, плывущий изнутри барака, неопределённый, не похожий на отголоски работы машин; пройдя шагов тридцать, я наткнулся на стальную дверь, перед которой стоял робот. Увидев меня, он открыл дверь и отступил в сторону. Непонятные звуки усилились. Я заглянул внутрь, там было не так темно, как мне показалось в первый момент. От убийственного жара раскаленного металла я едва дышал и ушел бы тотчас, если б меня не поразило то, что я услышал. Это были человеческие голоса, искаженные, сливающиеся в хриплый хор, неясные, бормочущие, словно во мраке бубнили десятки испорченных телефонов; едва я сделал несколько шагов, как что-то хрустнуло под ногой, и оттуда явственно прозвучало:
Строка 124:
— У меня был ми… минутный де… дефект, но я уже в по… рядке, уже вижу…
— Что видишь… темно…
— Я
— Только выслушайте — я бесценный, я дорогой, показываю любую утечку мощности, отыщу любой блуждающий ток, любое перенапряжение, только испробуйте меня, прошу — испробуйте только… эта… эта дрожь случайна… не имеет ничего общего с… прошу вас…
— Прошшу вуас… ббудьте любеззны…
Строка 271:
Dość wspominań tego, co było przecież tylko próbą, wstępem, czymś przygotowanym umyślnie w sposób zapobiegliwy, i to z zabezpieczeniami: ani jednemu z „koronowanych” nie stało się, w sensie fizycznym, nic; wszystkich odnalazła rakieta bazy. Co prawda i tego nam nie mówiono, aby autentyczność sytuacji była możliwie największa.}}
{{Q|— Это звучит по-деловому, не правда ли? Исследование звёзд. Брегг, не думаешь ли ты, что мы не полетели бы, если бы звёзд не было? Я думаю, что полетели бы. Мы бы изучали пустоту, чтобы как-то оправдать свой
nie polecielibyśmy, gdyby ich nie było? Ja myślę, że tak. Chcielibyśmy poznać tę pustkę, ażeby to jakoś
==Перевод==
Строка 278:
==О романе==
{{Q|Большим успехом «Возвращения со звёзд» является, прежде всего, его диалог. Вещь удивительная, но реальная: во всех прочитанных мною фантастических романах герои используют синтаксис, метафорику, метод сокращений и недомолвок в соответствии с духом языка двадцатого века (если не девятнадцатого, что случается нередко).|Оригинал=Wielkim sukcesem "Powrotu z gwiazd" jest przecież jego dialog. Rzecz zaskakująca, a jednak prawdziwa: we wszystkich przeczytanych przeze mnie powieściach fantastycznych bohaterowie stosują składnię, metaforykę, metodę skrótów i niedomówień, zgodną z duchem języka dwudziestowiecznego (jeśli nie dziewiętnastowiecznego, co zdarza się nierzadko).<ref>[http://solaris.lem.pl/ksiazki/beletrystyka/powrot-z-gwiazd/368-recenzja-powrot-z-gwiazd-trzy-wysokosci Trzy wysokości] — копия статьи на официальном сайте Лема.</ref>|Автор=[[Станислав Гроховяк]], «Три высоты», 1961}}
{{Q|По нашему мнению, роман, как бы его ни истолковывал сам автор, предостерегает прежде всего от не изжитых ещё обывательских представлений о коммунизме как о потребительском рае и от однобокого технического прогресса, ведущего в определённых условиях к духовному обнищанию.|Автор=[[Евгений Брандис и Владимир Дмитревский]], «[[Тема «предупреждения» в научной фантастике]]», 1967}}
{{Q|«Возвращение со звёзд» начинается в том месте, в котором рассказы о космических приключениях, как правило, заканчиваются <…>.
Роман Лема является интригующим интеллектуальным экспериментом — к тому же, на нескольких различных уровнях. Во-первых, это попытка измерить практические последствия [[w:релятивистское замедление времени|парадокса Эйнштейна]].
«Возвращение со звёзд» — это также рассказ о Земле как о „чужой планете”. <…> „бетризация” может слишком навязчиво ассоциироваться у нас с кастрацией. <…>
Это роман, как ни странно, немного виткацевский в замысле. Напомним: [[Виткацы]] предрекал приход эгалитарного и муравейникового общества, в котором наиболее важным будет всеобщее и равное благосостояние на элементарном уровне — оплаченное, однако, потерей навыков метафизического переживания мира. <…> А теперь вывод Виткаци: эгалитарная цивилизация будущего тягостна как место жительства, но признаем, что — как дело исторической справедливости — она является чем-то допустимым, а может быть, даже неизбежным. Так, быть может, также мягкая, женственная реальность из романа Лема является необходимым злом, ценой за обуздание демонов, которые устремляют человека к взрыву всего мира? <…>
Если люди в «Возвращении со звёзд» пытаются создать для себя реальность-кокон, в которой основной идеей является обеспечение повсеместного чувства безопасности, — то роботы частично наследуют их экзистенциальные страхи и угрозы, и они, уже наделённые искусственным сознанием, но человеческими правами — ещё нет, боятся, „болеют”, переживают мучения неопределённости завтрашнего дня.|Оригинал=''Powrót z gwiazd'' zaczyna się w miejscu, w którym opowieści o kosmicznych przygodach zazwyczaj się kończą <…>.
Powieść Lema jest intrygującym eksperymentem intelektualnym — i to na kilku różnych poziomach. Jest najpierw próbą zmierzenia się z praktycznymi skutkami paradoksu Einsteina. <…>
''Powrót z gwiazd'' jest więc także opowieścią o Ziemi jako „obcej planecie”. <…> „betryzacji” może zbyt natrętnie kojarzy się nam z kastracją. <…>
Jest to powieść — o dziwo — nieco witkacowska w pomyśle. Przypomnijmy: Witkacy prorokował nadejście społeczeństwa egalitarnego i mrowiskowego, w którym najważniejszy będzie powszechny i równy dobrobyt na elementarnym poziomie — opłacony jednak utratą umiejętności metafizycznego przeżywania świata. <…> A teraz konkluzja Witkacego: egalitarna cywilizacja przyszłości mierzi go jako miejsce do zamieszkania, ale uznaje, że — jako dzieło historycznej sprawiedliwości — jest ona czymś dopuszczalnym, a może nawet nieuniknionym. Więc może także miękka, kobieca rzeczywistość z powieści Lema jest złem koniecznym, ceną za okiełznanie demonów, które dążą w człowieku do rozsadzenia całego świata? <…>
W ''Powrocie z gwiazd'' ludzie próbują stworzyć dla siebie rzeczywistość-kokon, której ideą główną jest zapewnienie wszechobecnego poczucia bezpieczeństwa — to roboty częściowo dziedziczą po nich egzystencjalne lęki i zagrożenia, to one, już obdarzone sztuczną świadomością, ale jeszcze nie — ludzkimi prawami, boją się, „chorują”, przeżywają męki niepewności jutra.<ref>[http://solaris.lem.pl/ksiazki/beletrystyka/powrot-z-gwiazd/122-poslowie-powrot Trudny powrót z gwiazd] // Lem Stanisław. Powrót z gwiazd. — Kraków: Wydawnictwo Literackie, 1999. — 275 s. — (Dzieła zebrane Stanisława Lema. Tom 3). — копия статьи на официальном сайте Лема.</ref>|Автор=[[Ежи Яжембский]], «Трудное возвращение со звёзд», 1999}}
===Станислав Лем===
{{Q|Было во всём этом нечто забавное. Я сижу, пишу, следя с интересом, как у моего героя завязываются первые беседы, первые контакты, и вдруг в сознании всплывает слово «бетризация». Откуда это? Что это? Я сам не знаю, что такое слово должно означать. Но вот участники разговора как бы сами по себе начинают обсуждать что-то связанное с бетризацией, и я невольно заинтересовываюсь. Вот тут повествование начинает развиваться, тут начинает вырисовываться прежде смутный замысел вещи.<ref>Вопросы литературы. — 1962. — № 3. — С. 172.</ref>|Автор=интервью «Как рождаются фантастические книги», 1962}}
{{Q|Всё начинается с ожидания необычного. Я не знаю ещё, что должно случиться, это пока только предчувствие, и оно длится довольно долго. Изучив немало трудов по психологии творчества, я понимаю, что пока работает подсознательная часть моего мозга, что она ещё не связалась с сознанием, и в этот период заключаю договор с издательством. Но, в конце концов, приходит момент, когда надо принимать решение и действовать. И тут наступает второй период, который я называю биологическим сопротивлением организма. Я всё время думаю, как бы убежать из дома. Нельзя. Тогда я достаю пухлую папку, где лежат отбросы от всех старых рукописей. Я хорошо знаю, что там ничего нет, и всё же перебираю один за другим все листки. Это ужасное положение: сознание работает само по себе, подсознание тоже, одно с другим не сцепляется. Я хватаю бумагу, со страхом гляжу на узкое белое полотно, вставляю его в машинку. И вот на чистый листок вдруг приземляется ракета. Поскольку я точно знаю, как там в ней всё устроено, на какие кнопки надо нажимать, она садится удачно. Герой, пропутешествовав сотню лет в космосе, вернулся на Землю. Он рассматривает непонятный город, идёт по улицам, заходит в ресторан, ест, пьёт. Потом новая знакомая даёт ему стакан с какой-то жидкостью. В этот момент я сам ещё не знаю, что в стакане, — просто она угощает. Но дальше я придумываю слово «бетризация» и с ужасом вижу, что вырыл себе яму, которую не могу засыпать…<ref>[[Евгений Серафимович Велтистов|Велтистов Е.]] «Секреты» Станислава Лема [воспоминания] // Комсомольская правда. — 1965. — 17 ноября. — С. 4.</ref>|Автор=октябрь 1965}}
{{Q|… [[w:pl:Andrzej Stoff|Анджей Стофф]] удачно заметил, что «достаточно доброжелательного [[w:Большой Брат|Большого Брата]]» (возможно, электронного <…>) я ввёл в «Возвращении со звёзд», как «невидимого электрократа», который в романе кажется вообще «лично» не присутствующим, даже в рассуждениях героев нигде не назван, однако его существование логически вытекает из того, что определённые учреждения (например, так называемый «Адапт») могут неустанно наблюдать и контролировать (но без вмешательства) самые незначительные шевеления или движения личности (героя, но, возможно, не только его). Всё, описанное в романе, может происходить случайно, всё может быть «без вмешательства судьбы», но имеются там места, в которых сия неизвестная, неизвестно кому принадлежащая «всезнайка» (а может, и всевласть?) начинает, но достаточно деликатно, проявляться… (Что возникает как единый выразительный домысел героя в самом начале повествования, когда, вернувшись «со звёзд» на Землю, без обещанного ему пребывания в лунном «Адапте», он может действительно сразу очутиться на Земле, но это стоит ему блуждания в дебрях технологически полностью непонятной цивилизации, прежде чем он окажется в отеле, при этом какие-то «власти» о его блужданиях почему-то отлично знают…) Так вот забавно то, что этот «невидимый всеконтроль», осуществляемый через, скажем так, «электрократию» (а затем «Машину для очень мягкого с виду правления»), я выдумал, хотя и совсем не выдумывал его: это означает, что мне даже в голову не пришла мысль о возможности интерпретации сюжетных происшествий, показанной А. Стоффом. «Как-то само так написалось»…|Оригинал=''оригинал см. в статье''|Автор=[[Мегабитовая бомба#1997|«Информационное перепутье»]] (1997)}}
{{Q|Начиная писать «Возвращение со звёзд», <…> в голове у меня был весьма туманный проект, некоторая абстрактная ситуация «неприспособления», одинокого человека внутри мира иного, нежели тот, который его породил. <…>
До встречи Брегга и Наис у меня не было особых трудностей. Сюжет развивался «сам». Во время обмена первыми фразами между девушкой и космонавтом я почувствовал, — это следовало, пожалуй, из всей моей установки, — что между этими людьми должен существовать какой-то информационный барьер. Поэтому я начал подбавлять недоразумений, однако и то, что профессия девушки была непонятна, и то, что жидкость, которой она угощала гостя, напоминала молоко и не была каким-то коктейлем, все это — я чувствовал — было мелко, тривиально, потому что дело не могло ограничиться только лишь изменением взаимоотношений. Впрочем, я не знал, что делать, даже тогда, когда было произнесено слово «бетризация». Пилот спрашивал, девушка не хотела отвечать, и во время этой, несколько затянутой, но уже обладающей внутренним напряжением беседы, я сам изо всех сил старался придумать нужный, но неизвестный мне ответ (на вопрос о «бетризации»). Я принялся выяснять, — тут помогла вспышка иллюминации, — и «догадался», что речь может идти об ампутации у человека его агрессивности…|Автор=[[Размышления о методе (Лем)|«Размышления о методе»]], 1965}}
{{Q|Я хотел бы написать повесть о будущем, но не о таком будущем, которого я бы желал, но о таком, которого нужно остерегаться. Гораздо больше опасностей мне видится в вариантах «розового будущего»…<ref>Кирилл Андреев. Четыре будущих Станислава Лема // Станислав Лем. Магелланово облако. — М.: Детская литература, 1966. — Серия: Библиотека приключений. 2-я серия. — 300000 экз. — С. 5-20.</ref>|Автор=1966}}
{{Q|В соответствии с концепцией, <…> которая вдохновила меня на написание «Возвращения со звёзд», <…> имеют значение все наличествующие у человека качества, поэтому ампутация свойств, признанных отрицательными, только искалечит человека. У меня агрессивность оказывается в неразрывной связи со способностью рисковать собственной жизнью <…>. Данные гипотезы могут содержать зерно истины, хотя ничего определённого в этом смысле сказать нельзя. <…> эта повесть как литературное произведение подверглась как бы «недотрансформации». Действительно, прививка «бетризации», как это представлено в повести, не могла бы стать панацеей от всех проблем социально-политического характера; ведь мы творим зло не только при личных и в той или иной степени непосредственных контактах (то есть бросаясь с ножом, топором или пистолетом на ближнего своего). Мы творим зло, даже ничего об этом не ведая (например, пусть и косвенным образом, принимая участие в эксплуатации) и даже пытаясь сделать другим добро. В качестве постулируемого депрессора агрессивности бетризация могла бы затормозить лишь проявления преднамеренного зла; зато вышеназванных форм зла, неумышленного и обусловленного социальной структурой, она не смогла бы коснуться. В этом смысле социальную утопию на основе прививок «бетризации» не удалось бы построить в рамках всего общества. А на уровне личности в мои суждения вкралась другая серьёзная ошибка. Как видно из текста повести, об убийстве других людей «бетризованные» даже подумать не могут, такая мысль вызывает у них не только отвращение, но и страх. Но это чрезвычайно сомнительные способы обеспечить психическое равновесие личности, ибо агрессия часто бывает реакцией освобождения от фрустрации, и если мы блокируем или повредим механизмы таких психических разрядок, то каждого человека сделаем пленником его амбиций, комплексов и переживаний. Таким образом, самое главное не в том, что для нас — как для «небетризированных» — отвратителен мир, в котором любовь другого человека можно только выпрашивать, а не завоёвывать с риском для жизни, то есть мир кротких и жалостливых нищих. Намного существеннее то, что такой мир для самих его обитателей был бы невыносим, ибо, если агрессия бывает формой освобождения от фрустрации, то перемкнуть её, будто предохранительный клапан, — значит заставить человека медленно вариться в собственном психическом соку. В таком мире количество неврастеников, страдающих от немотивированного страха, от депрессии или меланхолии, было бы несравнимо большим, чем в реальности. Я использовал эту повесть для доказательства того, что от инструментально, возможно, эффективных мер необходимо отказаться по сверхинструментальным, чисто культурным соображениям, то есть достижение инструментальными методами культурных целей — операция весьма опасная. Но этот тезис не удалось полностью доказать в силу использованных в «Возвращении со звёзд» исходных предпосылок (касающихся самой специфики бетризации, а также её психических и социальных последствий). Этот тезис («у человека нельзя хирургически ампутировать „зло“, ибо „зло“, как и „добро“, неотъемлемо и фундаментально для всего человечества») нуждается в более сложной аргументации, так как только его вступительная часть, касающаяся психических последствий биотехнических мероприятий, уже должна была бы подвергнуться веристической проработке, то есть соответствовать всей совокупности наших знаний о структуре личности человека. Таким образом, «Возвращение со звёзд» ни достаточных доказательств вышеуказанного тезиса, ни полемики с [[w:мелиоризм|биомелиоризмом]] не представляет, а лишь пытается сделать вид, будто разрешило проблематику, в общих чертах описанную в повести. К тому же проблема была ещё сильнее исковеркана романтической историей героя, возвращающегося со звёзд на Землю, так как из чисто человеческих побуждений (чтобы хоть как-то скрасить жизнь этому бедолаге) я довёл повествование до happy end’a (или его подобия). Но оказывать подобные услуги своим персонажам — это последнее дело, на которое имеет право писатель.|Оригинал=''оригинал см. в статье''|Автор=«[[Фантастика и футурология]]», книга 1 ([[Фантастика и футурология (книга 1)#Структурные классификаторы научной фантастики|Структурные классификаторы научной фантастики]]), 1970}}
{{Q|О «Возвращении» не было ни одной хоть сколь интеллектуально ценной рецензии <…>.
Идея в плане «секса» была у меня примерно такой: там, где есть секс, невозможно было «на 100 % все бетризировать», поскольку половой акт НЕ ЯВЛЯЕТСЯ самой чистой нежностью, НЕ ЯВЛЯЕТСЯ кульминацией мягкости, НЕ ЯВЛЯЕТСЯ святой чистотой, НЕ ЯВЛЯЕТСЯ эстетической возвышенностью. Не является. Он такой же, как у всех млекопитающих; норма та же самая, отклонения те же самые, агрессивность самцов та же самая, сексуальное принесение себя в жертву как акт сервилизма, как попытка жертвоприношения, попытка откупиться, избегнуть агрессии наблюдается у всех популяций млекопитающих, от мышей до <…> приматов. Всё тотально бетризировать — это бы означало попросту ввести импотенцию, этого сделать не могли. Поэтому ЗДЕСЬ была точка приложения сил. Мой герой должен был наконец заметить, что в сексе он ещё может соединиться с женщиной чужой культуры, но вне секса — уже нет. Это был бы, конечно, кошмар, ведь ему нужен был полный контакт, а не только генитальный! Поэтому он пытался бы как-то… И если бы он возбудил любовь, можно было бы дать понять, что «от корня секса», от этой единственной недобетризованной точки психики, он эту девушку «пробудил»… И она, впадая в предбетризационный атавизм, полюбила бы его — «по-старому», но не во всем: она была бы с ним, несмотря на всю любовь, душевно раздвоена и несчастна. А поскольку, утрачивая «нечувствительность к трагичному», которую даёт бетризация, она вернулась бы к трагедии, но внезапнее, резче, чем мы, чем Брегг, потому что она не была привыкшей, адаптированной, приспособленной к трагедии, все это её сокрушило бы. Так нужно было это сделать. Я уже не знаю, просто не сумел или не захотел это сделать, скорее всё-таки не захотел, «пожалел» моих героев, чудовищный для автора поступок! Столкновение двух культур, конечно, но на интимном пространстве. Секс как воскрешающее заклятие и как проклятие одновременно. <…>
То, что я написал о «Возвращении», пришло мне в голову в столь отчётливом виде лишь после чтения вашего письма.|Автор=[[Письмо Станислава Лема Рафаилу Нудельману от 19 апреля 1974|письмо Рафаилу Нудельману, 19 апреля 1974]]}}
{{Q|Мне претит сентиментальность этой книги, крепость героев, бумажность героини. Что-то, на мой взгляд, там попахивает [[Ремарк]]ом с его [[Три товарища|«Тремя товарищами»]]. Есть в этом какая-то дерьмовщина. А говоря спокойнее — автор не имеет права делать героям приятное лишь потому, что он к ним благоволит. Роман в конце концов мог закончиться так, как в романе, но обязательным условием для этого была бы личность возлюбленной рассказчика, а она в сущности является пустым местом. Правда, я по-прежнему считаю, что сама проблема бетризации имеет смысл, но её реализацию я слишком упростил. Тот мир слишком плоский, одномерный. Моё неуверенное отношение к этой книге лучше всего проявляется в том, что я всё же разрешаю её переводить.|Оригинал=Razi mnie sentymentalizm tej książki, krzepa bohaterów, papierowość bohaterki. Coś mi tam zalatuje Remarkiem z jego Trzech towarzyszy. Jest w tym jakieś gówniarstwo. A mówiąc spokojniej — autorowi nie wolno robić bohaterom przyjemności dlatego, bo im sprzyja. Romans w końcu mógł się skończyć jak w powieści, ale warunkiem koniecznym byłaby osobowość tej ukochanej narratora, a w istocie jest ona pustym miejscem. Co prawda sam problem betryzacji uważam nadal za sensowny, ale jego realizację zbytnio uprościłem. Ten świat jest zbyt płaski, jednowymiarowy. Mój obojnaczy stosunek do tej książki najlepiej widać po tym, że jednak pozwalałem ją tłumaczyć.|Автор=«[[Беседы со Станиславом Лемом]]» (гл. «В паутине книг», 1981-82)}}
{{Q|Вместе со [[w:pl:Jan Józef Szczepański|Щепаньским]] мы написали сценарий по «Возвращению со звёзд» для Форда, который рассчитывал, что найдёт зарубежных кинопродюсеров с огромными денежными мешками. Никого не нашёл. Наоборот, все хотели, чтобы он снимал это в Польше. А поскольку это было технически невозможно, ничего из этого и не вышло.|Автор=«Беседы со Станиславом Лемом» (гл. «Кинематографические разочарования», 1981)}}
{{Q|… я считаю роман «Возвращение со звёзд» неудачным, потому что центральная для этой книги проблема искоренения социального зла рассмотрена слишком уж примитивно и неправдоподобно. Если даже допустить возможность «фармакологического» устранения зла, причиняемого намеренно, то всё же никакое химическое или любое другое воздействие на мозг не способно устранить общественные отношения, конфликты и противоречия, порождающие непреднамеренное социальное зло.|Автор=«[[Моя жизнь (Лем)|Моя жизнь]]», 1983}}
== Комментарии ==
{{примечания|group=К}}
== Примечания ==
| |||