Соляной столп: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Летели метели
реальные столбы
Строка 20:
 
{{Q|Налево площадь [[Эразм Роттердамский|Эразмова]], так называемая по [[бронза|бронзовой]] статуе известного ученого Эразма. Подойдем к оной ближе: несчастный Эразм, отягощенный толстою книгою, закутанный в священническую тех времен одежду, к бесславию [[художник]]а похож более на соляной столб, нежели на монумент славе Эразмовой. — Рассказать ли вам что-нибудь об Эразме? Он родился здесь в [[Роттердам]]е в 1467 году, девяти лет он уже удивлял всех соотечественников своих...<ref>''[[:w:Бестужев, Николай Александрович|Н. А. Бестужев]]''. Избранная проза. — М.: «Советская Россия», 1983 г.</ref>|Автор=[[Николай Александрович Бестужев|Николай Бестужев]], «Записки о Голландии 1815 года», 1821}}
 
{{Q|Если не идти вперёд, то остается жить, чтобы быть сытым, и они работают, воруют, чтобы только быть сытыми, больше нет ничего в их жизни, разве [[дети]], но дети их скоро покинут и тоже пойдут по дороге в неизвестное. [[Старик]]и… … это [[память]] о [[прошлое|прошлом]], верстовые столбы на дороге, люди, обращенные, как жена Лота, в соляные столбы за то, что оглянулись назад. Нельзя назад оглядываться, назади по [[дорога|дороге]] только следы прошедших, а решение впереди за [[гора|горою]]…<ref>''[[Михаил Михайлович Пришвин|Пришвин М.М.]]'' «Дневники. 1920-1922». ― Москва: Московский рабочий, 1995 г.</ref>|Автор=[[Михаил Михайлович Пришвин|Михаил Пришвин]], «Дневники», 1921}}
 
{{Q|[[Монголы]] кричали: «Только не сворачивайте с [[тропинка|тропинки]]!» Действительно, по бокам среди острых краев плит чернели ямы и сама тропинка была усеяна дырками, попав в которые [[животное]] легко могло сломать ногу. [[Конь|Кони]] шли особенно осторожно. Из [[верблюд]]ов провалился на самой тропинке лишь один и с большими трудами был вытащен. [[Солончак]]овая пыль овеивала все место каким-то странным туманом, глубоко проникая в [[лёгкие]]. [[Ночь]]ю как бы вспыхивали какие-то красные [[огонь]]ки. И [[Лама (буддизм)|ламы]] отказывались идти вперед, обращая наше внимание на какие-то [[случай]]ные силуэты, которые оказывались не чем иным, как соляными столбами. Наутро соляные плиты постепенно перешли в белое порошковое отложение и сменились [[песок|песками]]. Скоро показались [[куст]]ы и высокая [[трава]], которую жадно хватали наши изголодавшиеся животные. Вдали перед нами синели горы. Это было Нейджи, географическая граница [[Тибет]]а, хотя пограничные посты встретились много позже.<ref>''[[Николай Константинович Рерих|Н. К. Рерих]]''. Сердце Азии. ― Нью-Йорк: Алатас, 1929 г.</ref>|Автор=[[Николай Константинович Рерих|Николай Рерих]], «Сердце Азии», 1929}}
 
{{Q|Да, [[вчера]] прочла ― перечла ― почти всю книгу [[Анна Андреевна Ахматова|Ахматовой]] и ― старо, слабо. Часто (плохая и верная [[примета]]) совсем слабые концы; сходящие (и сводящие) на нет. Испорчено [[стихотворение]] о жене Лота. Нужно было дать либо себя ― ею, либо ее ― собою, но ― не двух (тогда была бы одна: она). Но [[сердце]] мое никогда не забудет Отдавшую жизнь за единственный взгляд. Такая строка (формула) должна была даться в именительном падеже, а не в винительном. И что значит: сердце мое никогда не забудет… ― кому до этого дело? ― важно, чтобы мы не забыли, в наших [[очи|очах]] осталась ― Отдавшая жизнь за единственный взгляд… Этой строке должно было предшествовать видение: Та, бывшая!.. та, ставшая солью, отдавшая жизнь за единственный [[взгляд]] ― соляной [[столб]], от которого мы остолбенели. Да, еще и важное: будь я ― ею, я бы эту последнюю книгу озаглавила: «Соляной столб». И [[жена Лота]], и перекличка с Огненным (высокая вечная [[верность]]) в двух словах вся [[беда]] и [[судьба]]. Ну, ладно… Просто, был 1916 год, и у меня было безмерное сердце, и была Александровская Слобода, и была [[малина]] (чудная рифма ― Марина), и была книжка Ахматовой…|Автор=[[Марина Ивановна Цветаева|Марина Цветаева]], Дневниковые записи: октябрь 1940 г.}}
Строка 71 ⟶ 75 :
{{Q|«Вот и о [[попугай]]чиках не поговоришь…» Это было, конечно, эффектно: одним движением обрезать столько натянутых в разные стороны разноцветных ниточек их [[голос]]ов и столько же прозрачных ленточек их движений! Это казалось невозможным ― так мгновенно, одновременно и поголовно замереть и замолчать. Попугайчики остановились во [[время|времени]], не только в [[пространство|пространстве]] ― так казалось. Шок, [[летаргия]], соляной столб, [[сомнамбула]], [[седьмая печать]]… не знаю, с чем сравнить чистоту и абсолютность их остановки. Впрочем, и я ведь настолько не ожидал этого удара, что замер, как попугайчик. Господи! Мир! Чем мы лучше? Не так ли и мы замрем, когда очередной ангел снимет с книги очередную печать!<ref>''[[w:Битов, Андрей Георгиевич|Битов А.Г.]]'' «Неизбежность ненаписанного». — Москва, «Вагриус», 1998 г.</ref>|Автор=[[Андрей Георгиевич Битов|Андрей Битов]], «Попугайчики», 1968}}
 
{{Q|Говорил он тяжело, будто [[губы]] липучкой намазал. «Сначала отрежьте [[руки]]… одну ― Лиечку, другую ― Линочку… Тогда можно и [[женитьба|жениться]]…» ― прохрипел Курбан. Он был мертвецки [[пьянство|пьян]].
{{Q|Потом я засыпал наконец на кожаном учительском диване и, просыпаясь иногда, видел, как сидит мой [[учитель]] за столом, пьет [[чай (напиток)|чай]], курит трубку и все проверяет, проверяет бесконечные [[тетрадь|тетради]], и сверкают его добрейшие [[сталь]]ные глаза. Владимир Николаевич Протопопов не спал никогда.
Лия на правах родившейся на десять минут раньше схватила сестру за руку, и по щербатой мостовой застучали модные [[каблук|каблучки]]. Они бежали, не оглядываясь, словно боялись обратиться в соляные столбы. Больше они не гуляли по родной [[бандит]]ской колыбельке ― городку детства.<ref>''[[w:Симонова, Дарья Всеволодовна|Д. В. Симонова]]''. Половецкие пляски. — Москва, «Вагриус», 2002 г.</ref>|Автор=[[Дарья Всеволодовна Симонова|Дарья Симонова]], «Курбан», 2002}}
Как-то зимней метельною [[ночь]]ю и на меня напала [[бессонница]], а в бессоннице пришло вдруг некоторое озарение, и я написал стихи:
:::::Метели летели,
:::::Метели мели,
:::::Метели свистели
:::::У самой земли…
Владимир Николаевич смеялся, как [[ребёнок]], колотил меня в грудь [[кулак]]ами, а потом вдруг вскочил, в каком-то чудовищном мгновенном плясе пронесся по учительской, напевая:
:::::Летели метели
:::::В розовом трико!
Я был потрясен. Меня поразило, как Владимир Николаевич неожиданно восплясал. Удивляло и то, что кто-то уже написал про метели, значит, озарение мое было не в счет и все это пахло недопустимым [[гагара|гагарством]].<ref name="коваль">[[Юрий Иосифович Коваль|''Юрий Коваль'']]. «Опасайтесь лысых и усатых» — М.: Книжная палата, 1993 г.</ref>|Автор=[[Юрий Иосифович Коваль|Юрий Коваль]], «От Красных ворот», 1990}}
 
{{Q|Всходит [[луна]]. Светом огромный [[воздух]] заливает ландшафт, как софиты футбольное поле перед кубковым матчем Армагеддона. Серп моря внизу цвета [[медный купорос|медного купороса]], цвета арака. Мы взбираемся на заветный пригорок, где искрящийся столб: [[жена Лота]]. Говорит рабби Биньямин: “Хотя протекающие мимо стада и облизывают этот столб, но соль вновь нарастает до прежней формы”. Я встаю на четвереньки, и язык мой немеет ослепительной белизной, прощеньем. И вот пробуждение. Ржавый [[баркас]].<ref>[[:w:Иличевский, Александр Викторович|Александр Иличевский]], Из книги «Ослиная челюсть». — Екатеринбург: «Урал», №10, 2008 г.</ref>|Автор=[[Александр Викторович Иличевский|Александр Иличевский]], Из книги «Ослиная челюсть», 2008}}