Покойник: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
замахнулся в ярости на мертвеца
приведение в порядок, оформление, нужно с мертвецом разделить
Строка 4:
Также «покойником» ''(или покойным)'' нередко называют умерших родственников, имея в виду, что их уже нет.
 
== Покойник в публицистике и документальной прозе ==
== Цитаты ==
<!-- цитаты в хронологическом порядке-->
=== Покойник в прозе ===
{{Q|Остовы [[лошадь|лошадей]], с обнаженными ребрами, искрошенное [[оружие]], разбитые [[барабан]]ы, каски, сумы, опрокинутые фуры без колес, колеса без осей, оледенелые пятна крови и примерзлые к земле, разноцветные лохмотья мундиров разных войск, разных народов: вот убранство [[Бородинское сражение|поля Бородинского]]! Горецкие и Шевардинские курганы и большой центральный люнет стояли, как запустелые башни, ужасными свидетелями ужасного разрушения. В сумерках вечерних и при бледном мерцании луны зрение обманывалось: казалось, что на вершинах оставленных батарей мелькали изредка образы человеческие. Это действительно были люди ― мертвые, окостенелые! Захваченные стужею и прижатые грудами трупов к парапетам, они, мертвецы на страже мертвых, стояли прямо и мутными глазами глядели в поле... [[Ветер]] шевелил на них пестрые лохмотья одежд и придавал неподвижным вид какой-то мгновенной жизни, обманчивого движения. Но на этом поле смерти и уничтожения среди целого народа [[мертвец]]ов был один живой! Сотни подобных ему несчастливцев, отстонав на берегах Стонца, пошли сетовать и умирать на берега [[Сетунь|Сетуни]]. Этот остался верным Бородинскому полю.<ref>''[[Фёдор Николаевич Глинка|Ф.Н.Глинка]]''. «Очерки Бородинского Сражения» (Воспоминания о 1812 годе). — М.: в тип. Н.Степанова, 1839 г.</ref>|Автор=[[Фёдор Николаевич Глинка|Фёдор Глинка]], «Очерки Бородинского Сражения», 1839}}
{{Q|Родной, батюшка. Вить и я по отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице матушке. Она была по прозванию Приплодиных. Нас, [[дети|детей]], было с них восемнадцать [[человек]]; да, кроме меня с [[брат]]цем, все, по власти господней, примерли. Иных из бани мёртвых вытащили.<ref>[[Денис Иванович Фонвизин|Фонвизин Д.И.]] Собрание сочинений в двух томах. Москва-Ленинград, ГИХЛ, 1959 г., «[[Недоросль]]» (1782)</ref>|Автор=[[Денис Иванович Фонвизин|Денис Фонвизин]], «[[Недоросль]]»}}
 
{{Q|Такова, например, игра в покойника (местные названия: «умрун», «[[смерть]]» и т. д.). Состоит она в том, что ребята уговаривают самого простоватого парня или мужика быть покойником, потом наряжают его во всё белое, натирают овсяной мукой лицо, вставляют в рот длинные зубы из [[брюква|брюквы]], чтобы страшнее казался, и кладут на скамейку или в [[гроб]], предварительно накрепко привязав верёвками, чтобы, в случае чего, не упал или не убежал. Покойника вносят в избу на посиделки четыре человека, сзади идёт поп в рогожной ризе, в камилавке из синей сахарной бумаги, с кадилом в виде глиняного горшка или рукомойника, в котором дымятся угли, сухой мох и [[гуано|куриный помёт]]. Рядом с попом выступает дьячёк в кафтане, с косицей назади, потом [[плакальщица]] в тёмном сарафане и платочке, и, наконец, толпа провожающих покойника [[родственник]]ов, между которыми обязательно найдется [[мужчина]] в женском платье, с корзиной шанег или опекишей для поминовения усопшего. Гроб с покойником ставят посреди избы и начинается кощунственное отпевание, состоящее из самой отборной, что называется, «острожной» брани, которая прерывается только всхлипыванием плакальщицы, да каждением «[[поп]]а».
По окончании отпевания, девок заставляют прощаться с покойником и насильно принуждают целовать его открытый рот, набитый брюквенными зубами. Нечего и говорить, что один вид покойника производит на девушек удручающее впечатление: многие из них плачут, а наиболее молоденькие, случается, даже [[болезнь|заболевают]] после этой игры.<ref>''[[w:Максимов, Сергей Васильевич|Максимов С.В.]]'' «Нечистая, неведомая и крестная сила». — Санкт-Петербург: ТОО «Полисет», 1994 г.</ref> |Автор= [[Сергей Васильевич Максимов|Сергей Максимов]], «[[s:Нечистая, неведомая и крестная сила (Максимов)|Нечистая, неведомая и крестная сила]]», 1903}}
 
{{Q|Пассивизм не опишешь через внешние приметы: как процесс он скорее отсутствие всякого процесса. <...> Не случайно при [[Леонид Ильич Брежнев|Брежневе]] заметить пассивизм как явление было невозможно: мёртвые в мёртвом царстве не бросались в глаза. Выраженьице «трудный подросток» прикрыло всех: и юных профессионалов-[[вор]]ов, и бунтовщиков-неформалов, и наших лохов.<ref name="Пассивизм">''Александр Файн, [[Дмитрий Павлович Губин|Дмитрий Губин]]'', «О племени младом и незнакомом». — М., «Огонёк» № 8, февраль 1991 г.</ref>|Автор=Александр Файн, [[Дмитрий Павлович Губин|Дмитрий Губин]], «О племени младом и незнакомом», 1991}}
 
{{Q|Когда в [[Белоруссия|Белоруссии]] покойника укладывают в [[гроб]], то кладут ему кроме других вещей [[табак]], трубку, бутылку [[водка|водки]], чтобы покойник на том свете мог угостить [[друзья|друзей]] и знакомых, и даже бутылку святой воды, чтобы отгонять [[чёрт|чертей]], которые захотят утащить его в [[ад]]. Чтобы душа не выходила из [[могила|могилы]] и не беспокоила живых, могилу запечатывают четырьмя крестами, которые делаются лопатой по углам могилы. На [[пасха|пасхе]] мертвецов приветствуют возгласом «[[Иисус Христос|Христос]] воскрес» и катают на могилах яйца ― своего рода христосование. В поминовенные дни покойники любят выходить из могил и бывать в [[церковь|церкви]]; поэтому белоруссы ставят на сороковой день у могилы колоду, чтобы покойник, выйдя из могилы, мог на ней посидеть.|Автор=Светлана Еремеева, «Лекции по русскому искусству» (2000)}}
 
== Покойник в мемуарах и художественной литературе ==
<!-- цитаты в хронологическом порядке-->
{{Q|Родной, батюшка. Вить и я по отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице матушке. Она была по прозванию Приплодиных. Нас, [[дети|детей]], было с них восемнадцать [[человек]]; да, кроме меня с [[брат]]цем, все, по власти господней, примерли. Иных из бани мёртвых вытащили.<ref>[[Денис Иванович Фонвизин|Фонвизин Д.И.]] Собрание сочинений в двух томах. Москва-Ленинград, ГИХЛ, 1959 г., «[[Недоросль]]» (1782)</ref>|Автор=[[Денис Иванович Фонвизин|Денис Фонвизин]], «[[Недоросль]]», 1781}}
 
{{Q|― Опять он!.. И везде он!.. ― вскричал с ужасом [[Эрнст Иоганн Бирон|Бирон]]. Как не [[ужас]]аться было ему! По сотне душ отправлял он ежегодно в [[Елисейские Поля|Елисейские поля]], и ни один мученик не возвращался с того света, чтобы преследовать его. А тут везде за ним неотступно проклятый малороссиянин! Да даст ли он ему, в самом деле, [[покой]]? Странно! никого столько не боится Бирон; на этом предмете скоро [[сумасшествие|сведут его с ума]]. Он замахнулся тростью, чтобы ударить ненавистную фигуру, но та погрозила на него… [[Трость]] невольно опустилась, и ледяной пот выступил на челе самого временщика. С минуту стоял он, дрожа от [[страх]]а и [[гнев]]а; потом, одумавшись, захохотал, вновь замахнулся в ярости на мертвеца и… разбил [[лёд|ледяную]] статую вдребезги. Упали перед ним маска и рука; эта, зацепившись за его [[шуба|шубу]], казалось, не хотела пустить его от себя. Липман с трудом отодрал ее; загнувшиеся концы проволоки, которая была в нее вделана, впились крепко в [[бархат]] шубы. На месте, откуда [[рука]] приводилась в движение, осталось небольшое отверстие с [[Нева|Невской]] набережной. Пока Бирон сбивал с своей шубы куски льду, ее облепившие, как бы стирал брызги крови, наперсник его вырвал бумагу, подал ее и торопливо стал рыться в кусках по полу, боясь, не скрывалось ли еще какой в них штуки.<ref name="иван">''[[:w:Лажечников, Иван Иванович|И.И. Лажечников]]''. «Ледяной дом». — М.: Эксмо, 2006 г.</ref>|Автор=[[Иван Иванович Лажечников|Иван Лажечников]], «Ледяной дом», 1838}}
 
{{Q|И когда все ужасы безначалия достигли своего последнего периода в взволнованных и доселе смиренных углах, дверь отворилась и внезапно, как [[снег]] на голову, появились сперва один господин благородной наружности с строгим, но недовольным лицом, за ним Ярослав Ильич, за Ярославом Ильичом его причет и все кто следует и сзади всех― смущённый господин Океанов. Господин строгой, но благородной наружности подошёл прямо к Семёну Ивановичу, пощупал его, сделал гримасу, вскинул плечами и объявил весьма известное, именно, что покойник уже умер, прибавив только от себя, что то же со [[сон|сна]] случилось на днях с одним весьма почтенным и большим господином, который тоже взял да и умер.<ref>Большая хрестоматия. Русская литература XIX века. — М.: ИДДК. 2003 г.</ref>|Автор=[[Фёдор Михайлович Достоевский|Фёдор Достоевский]], «Господин Прохарчин», 1846}}
{{Q|Остовы [[лошадь|лошадей]], с обнаженными ребрами, искрошенное [[оружие]], разбитые [[барабан]]ы, каски, сумы, опрокинутые фуры без колес, колеса без осей, оледенелые пятна крови и примерзлые к земле, разноцветные лохмотья мундиров разных войск, разных народов: вот убранство [[Бородинское сражение|поля Бородинского]]! Горецкие и Шевардинские курганы и большой центральный люнет стояли, как запустелые башни, ужасными свидетелями ужасного разрушения. В сумерках вечерних и при бледном мерцании луны зрение обманывалось: казалось, что на вершинах оставленных батарей мелькали изредка образы человеческие. Это действительно были люди ― мертвые, окостенелые! Захваченные стужею и прижатые грудами трупов к парапетам, они, мертвецы на страже мертвых, стояли прямо и мутными глазами глядели в поле... [[Ветер]] шевелил на них пестрые лохмотья одежд и придавал неподвижным вид какой-то мгновенной жизни, обманчивого движения. Но на этом поле смерти и уничтожения среди целого народа [[мертвец]]ов был один живой! Сотни подобных ему несчастливцев, отстонав на берегах Стонца, пошли сетовать и умирать на берега [[Сетунь|Сетуни]]. Этот остался верным Бородинскому полю.<ref>''[[Фёдор Николаевич Глинка|Ф.Н.Глинка]]''. «Очерки Бородинского Сражения» (Воспоминания о 1812 годе). — М.: в тип. Н.Степанова, 1839 г.</ref>|Автор=[[Фёдор Николаевич Глинка|Фёдор Глинка]], «Очерки Бородинского Сражения», 1839}}
 
{{Q|— А какие ты нам, Илюшка, [[страх]]и рассказывал, — заговорил Федя, которому, как сыну богатого крестьянина, приходилось быть запевалой (сам же он говорил мало, как бы боясь уронить своё [[достоинство]]). — Да и собак тут нелегкая дернула залаять... А точно, я слышал, это место у вас нечистое.
Строка 21 ⟶ 32 :
— Экое диво! — промолвил Костя. — Я думал, покойников можно только в родительскую субботу видеть.
— Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюша, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья... — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидать, за кем, то есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да всё на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.|Автор=[[Иван Сергеевич Тургенев|Иван Тургенев]], «Бежин луг» (Записки охотника), 1851}}
 
{{Q|Господин строгой, но благородной наружности подошёл прямо к Семёну Ивановичу, пощупал его, сделал гримасу, вскинул плечами и объявил весьма известное, именно, что покойник уже умер, прибавив только от себя, что то же со [[сон|сна]] случилось на днях с одним весьма почтенным и большим господином, который тоже взял да и умер.|Автор=[[Фёдор Михайлович Достоевский|Фёдор Достоевский]], «Господин Прохарчин»}}
 
{{Q|Посередине комнаты, на персидском ковре, с парчовой подушкой под головою, покрытый широкой красной шалью с чёрными разводами, лежал, прямо вытянув все члены, Муций. Лицо его, жёлтое, как воск, с закрытыми глазами, с посинелыми веками было обращено к потолку, не было заметно дыхания: он казался мертвецом. У ног его тоже закутанный в красную шаль стоял на коленях малаец. Он держал в левой руке ветку неведомого [[растение|растения]], похожего на [[папоротник]], — и, наклонившись слегка вперёд, неотвратно глядел на своего господина.|Автор=[[Иван Сергеевич Тургенев|Иван Тургенев]], «Песнь торжествующей любви», 1881}}
 
{{Q|Несмотря на громадный [[опыт]] и постоянную тренировку по части ледяного & [[рыба|рыбного]] хладнокровия, моё единственное спасительное средство, чтобы не разразиться [[дьявол]]ьским [[смех]]ом – это бесконечно наблюдать, наблюдать и ещё раз наблюдать у блюда в столовой за тошнотворным человеческим ''Натюрмортом из Мёртвых натур'', точнее говоря, ублюдков, куда более мёртвых, чем они это могли бы себе представить... – Бедные-бедные покойники, и вид у них такой ''натуральный'', словно они только что выползли из своей мертвецкой... только пообедать – и тут же убраться восвояси.<ref name="Alphonse">{{книга|автор=[[Юрий Ханон]]|заглавие=«[[Альфонс Алле|Альфонс]], которого не было» |ссылка=|место=СПб.|издательство=Центр Средней Музыки & Лики России|год=2013|страниц=544}}</ref>{{rp|337}}|Автор=[[Альфонс Алле]], «Записки с лазурного берега», 1885}}
 
{{Q|Я совсем не [[страх|боюсь]] покойников. Вы думаете, я просто болтаю? Как бы не так: однажды всю [[ночь]] я проспал рядом с [[труп]]ом, даже не подозревая, что он был мёртв. <ref name = "Satie">{{книга|автор = [[Эрик Сати]], [[Юрий Ханон]]|часть = |заглавие = «Воспоминания задним числом»|оригинал = |ссылка = |ответственный = |издание = |место = СПб.|издательство = Центр Средней Музыки & издательство Лики России|год = 2010|том = |страницы = |страниц = 682|серия = |isbn = 978-5-87417-338-8|тираж = }}</ref>{{rp|195}}|Автор=[[Эрик Сати]], «Воспоминания задним числом», 1900-е}}
 
{{Q|[[Каторга]] говорит, что в кандальной [[тюрьма|тюрьме]] не мало таких, которые в бегах питались с [[голод]]у мясом убитых или умерших товарищей.
Мне показывали несколько таких, которые винились каторге, а один из них, на которого все указывали, что он [[людоедство|ел мясо]] умершего от изнурения товарища, когда я спросил его, [[правда|правду]] ли про него говорят, отвечал мне:
— Всё одно [[птица|птицы]] склюют. А человеку не помирать же!<ref>''Новодворский В., [[Влас Михайлович Дорошевич|Дорошевич В.]]'' «Коронка в пиках до валета». Каторга. — СПб.: Санта, 1994 год.</ref>|Автор=[[Влас Михайлович Дорошевич|Влас Дорошевич]], «Сахалин (Каторга)», 1903}}
 
{{Q|Когда покойник в доме ― худо, а зароют и ― полегчает! Корявые [[берёза|берёзы]], уже обрызганные жёлтым [[лист]]ом, ясно маячили в прозрачном воздухе [[осень|осеннего]] утра, напоминая оплывшие [[свеча|свечи]] в церкви. <...> Над пыльным [[дёрн]]ом неподвижно поднимались жёсткие [[бессмертник]]и, ― Кожемякин смотрел на них и вспоминал отзвучавшие слова: «Надо любить, тогда не будет ни [[страх]]а, ни [[одиночество|одиночества]], ― надо любить!»|Автор=[[Максим Горький]], «Жизнь Матвея Кожемякина», 1910}}
{{Q|И всё же Александр Яковлевич предпочёл бы самое вульгарное новогоднее привиденье за дверью, тем более что не было ничего предосудительного и [[политика|политически]] зазорного в том, что знакомый, уже вполне безопасный и благовоспитанный покойник, соскучась в могильном [[одиночество|одиночестве]], решился подать весточку о себе в такую торжественную ночь.<ref>[[Леонов, Леонид Максимович|Леонов Л.М.]] Русский лес. Москва, «Советский писатель», 1970 г.</ref>|Автор=[[Леонид Максимович Леонов|Леонид Леонов]], «Русский лес»}}
 
{{Q|С [[сон-трава|этой травой]] во рту можно было сходить на тот свет и назад воротиться, только трудно было тогда приладиться к ней и всё довести до конца. С этой травы человек засыпал и по видимости своей мало чем отличался от мертвеца… Холодел снизу кверху, холод шёл по телу, как вода по [[ветла|ветле]], с корня к вершине, ни рукой, ни ногой не шевелился, а лежал, как положишь, и только блуждал на щеках чуть заметный румянец да из устён шло еле слышно дыханье… Всякий подумает: умер!.. Потому никакими силами такого человека уже не разбудишь, пока-то он по тому свету всё не исходит и не обглядит!.. Надобно было, чтоб месяц в небе три раза родился. А за это время кого же десять раз не похоронят. Терпенье надо столько проплакать: за спиною работа! Просыпались, значит, от этой травки в [[могила|могиле]]… Потому, должно быть, когда у нас в Чагодуе на городском [[кладбище]] в третьевом году разрывали могилы (решило начальство чагодуйский погост оборудовать под сад для гулянья, так и зовётся теперь: Мёртвый сад!), так много покойников нашли вниз головой и с руками не на груди, как у всех, сложенными в крест, а в волосах или у рта, зажатыми в грозный [[кулак]]: захотел не в срок в Чагодуй назад воротиться, да где тут, ни псаря, ни [[царь|царя]] оттуда назад не пускают!.. Теперь у нас нет этой травки, да и слава богу, что нету!<ref>''[[:w:Клычков, Сергей Антонович|Клычков С.А.]]'' Чертухинский балакирь: Романы. — М.: Советский писатель, 1988 г.</ref>|Автор=[[:w:Клычков, Сергей Антонович|Сергей Клычков]], «Чертухинский балакирь», 1926}}
{{Q|Отморозил я раз ногу (три пальца у меня потом отрезали) и в санчасть ходил просить освобождения. Долго не давали. Однажды подхожу и вижу в окно: печку железную санитар разжёг и посадил вокруг мертвецов. Люди замерзали насмерть в забоях или на работах дорожных, а чтобы освидетельствовать, кто умер, надо было снять отпечатки пальцев: с мёрзлого же тела отпечаток не даётся. Вот и размораживал он им руки, чтобы установить личность умершего (фамилии кто там мог точно знать? Перепутывались!) ― и поставить в формуляры. (Так и [[отец]], умерши, был перекрещён в «Грачева»; потом спохватились, верно, что в списке был «Гачев», решили соединить: живою душой был отец «Гачев», мёртвою стал ― «Гачев-Грачёв». И долго нам с матерью пришлось мытариться по конторам, чтобы идентифицировать личность отца. ― Г.Г.) Или подходишь ― спотыкаешься, как о [[дрова]]. А это руки-ноги [[мёртвый|мёртвых]]. А вот двоих на салазки связывают; блатной одного ногой опробывает и говорит: «Вот изобретатель паровоза Ф.Д. ([[Феликс Эдмундович Дзержинский|Феликс Дзержинский]]) [[Дуба дать|дубаря врезал]]»…<ref>''[[Георгий Дмитриевич Гачев|Георгий Гачев]]'', «Господин Восхищение (Повесть об [[Дмитрий Иванович Гачев|отце]])» (из книги: Георгий Гачев. «Жизнемысли». Библиотека «Огонек» № 39). — Москва: изд. «Правда», 1989 год</ref>|Автор=[[Георгий Дмитриевич Гачев|Георгий Гачев]], «Господин Восхищение», 1989}}
 
{{Q|― Ох, уж эти мне ребята! Будет вам, ужо, мертвец!
{{Q|В те времена о [[Александр Николаевич Скрябин|Скрябине]] стало очень модно [[ложь|врать]]. В [[Москва|Москве]] он давно не жил, старые знакомые почти все от него отвернулись, и никто о нём толком ничего не знал, так что врать стало не только легко, но и приятно, будто на покойника. <ref name="Скрябин">{{книга|автор=[[Юрий Ханон]]|заглавие= «[[Скрябин как лицо]]»|ссылка=|место=СПб.|издательство=Центр Средней Музыки, издание второе, переработанное |год=2009|страниц=680}}</ref>{{rp|474}}|Автор= [[Юрий Ханон]], «[[Скрябин как лицо]]»}}
Этот ужо-мертвец был, конечно, немножко уж, уж, которого, потому что стихи, зовут ужо. Я говорю: немножко ― уж, уж, которого я никогда не додумывала и, из-за его не совсем-определенности, особенно громко выкрикивала, произнося так: «Будет вам! Ужо-мертвец!» Если бы меня тогда спросили, картина получилась бы приблизительно такая: в земле живут [[уж]]и ― мертвецы, а этого мертвеца зовут Ужо, потому что он немножко [[уж]]иный, ужовый, с ужом рядом лежал. Ужей я знала по [[Таруса|Тарусе]], по Тарусе и [[утопленник]]ов. Осенью мы долго, долго, до ранних черных [[вечер]]ов и поздних темных утр заживались в Тарусе, на своей одинокой ― в двух верстах от всякого жилья ― [[дача|даче]], в единственном соседстве (нам ― минуту сбежать, тем ― минуту взойти) реки ― [[Ока|Оки]] («[[Рыбы]] мало ли в реке!» ), ― но не только рыбы, потому что [[лето]]м всегда кто-нибудь тонул, чаще мальчишки ― опять затянуло под плот, ― но часто и пьяные, а часто и трезвые, ― и однажды затонул целый [[плот]]огон...<ref>''[[Марина Ивановна Цветаева|М.И. Цветаева]]''. Проза поэта. — М.: Вагриус, 2001 г.</ref>|Автор=[[Марина Ивановна Цветаева|Марина Цветаева]], «Мой Пушкин», 1937}}
 
{{Q|Единственно чтоб утолить свое изнуряющее любопытство, Александр Яковлевич притушил свет, выглянул искоса за дверь и тотчас же захлопнул ее, скорее постаравшись ничего не увидеть, чем действительно ничего не разобрав в потемках… Однако внятный голос успел произнести нечто, заставившее Александра Яковлевича затрепетать: это была фамилия Чандвецкого, беглого [[полковник]]а из петербургской охранки. Не говоря уже о физической невозможности его появления в советской Москве, представлялось вообще невероятным, чтобы этот человек продолжал существовать где-то на земле, так что весь эпизод носил оттенок некоей потусторонней пакости… И всё же Александр Яковлевич предпочёл бы самое вульгарное новогоднее [[привидение|привиденье]] за дверью, тем более что не было ничего предосудительного и [[политика|политически]] зазорного в том, что знакомый, уже вполне безопасный и благовоспитанный покойник, соскучась в могильном [[одиночество|одиночестве]], решился подать весточку о себе в такую торжественную [[ночь]].<ref>[[Леонов, Леонид Максимович|Леонов Л.М.]] Русский лес. Москва, «Советский писатель», 1970 г.</ref>|Автор=[[Леонид Максимович Леонов|Леонид Леонов]], «Русский лес», 1953}}
{{Q|Среди взломанного снарядом асфальта, у исковерканного полкового миномёта лежал убитый красноармеец. Почему-то теперь, когда [[душа]] Крымова была полна живой [[надежда|надежды]], ликовала, вид этого тела поразил его. Он много видел мертвецов, стал к ним безразличен. А сейчас он содрогнулся, ― тело, полное вечной [[смерть|смерти]], лежало по-птичьи беспомощное, покойник поджал ноги, точно ему было холодно. Мимо, держа у виска толстую полевую сумку, пробежал политрук в сером коробящемся плаще, красноармейцы волочили на плащ-палатке противотанковые мины вперемешку с буханками [[хлеб]]а. А мертвецу не стал нужен хлеб и оружие, он не хотел письма от верной [[жена|жены]]. Он не был силён своей смертью, он был самым слабым, мёртвый воробышек, которого не боятся мошки и мотыльки.<ref>[[w:Гроссман, Василий Семёнович|Гроссман В.С.]] Жизнь и судьба. Москва, Книжная палата, 1992 г., «Жизнь и судьба», Часть 2 (1960)</ref>|Автор=[[w:Гроссман, Василий Семёнович|Василий Гроссман]], «Жизнь и судьба» Часть 2}}
 
{{Q|Среди взломанного снарядом асфальта, у исковерканного полкового миномёта лежал убитый красноармеец. Почему-то теперь, когда [[душа]] Крымова была полна живой [[надежда|надежды]], ликовала, вид этого тела поразил его. Он много видел мертвецов, стал к ним безразличен. А сейчас он содрогнулся, ― тело, полное вечной [[смерть|смерти]], лежало по-птичьи беспомощное, покойник поджал ноги, точно ему было холодно[[холод]]но. Мимо, держа у виска толстую полевую сумку, пробежал политрук в сером коробящемся плаще, красноармейцы волочили на плащ-палатке противотанковые мины вперемешку с буханками [[хлеб]]а. А мертвецу не стал нужен [[хлеб]] и [[оружие]], он не хотел письма от верной [[жена|жены]]. Он не был силён своей смертью, он был самым слабым, мёртвый [[воробей|воробышек]], которого не боятся мошки и мотыльки.<ref>[[w:Гроссман, Василий Семёнович|Гроссман В.С.]] Жизнь и судьба. Москва, Книжная палата, 1992 г., «Жизнь и судьба», Часть 2 (1960)</ref>|Автор=[[w:Гроссман, Василий Семёнович|Василий Гроссман]], «Жизнь и судьба» Часть(часть 2), 1960}}
{{Q|Отличник в [[школа|школе]], отличник в [[институт]]е, аспирант, младший [[наука|научный]] сотрудник, кандидат, старший научный сотрудник, доктор, академик... дальше кто там? Всеми уважаемый покойник? Ведь ты ни разу в жизни не принял по-настоящему серьёзного [[решение|решения]], ни разу не пошёл на [[риск]]. К [[чёрт]]у!<ref>[[w:Аксёнов, Василий Павлович|Василий Аксёнов]]. Звёздный билет. Журнал «Юность», №6-7 — 1961 г.</ref>|Автор=[[w:Аксёнов, Василий Павлович|Василий Аксёнов]], «Звёздный билет»}}
 
{{Q|Отличник в [[школа|школе]], отличник в [[институт]]е, аспирант, младший [[наука|научный]] сотрудник, кандидат, старший научный сотрудник, доктор, академик... дальше кто там? Всеми уважаемый покойник? Ведь ты ни разу в жизни не принял по-настоящему серьёзного [[решение|решения]], ни разу не пошёл на [[риск]]. К [[чёрт]]у!<ref>[[w:Аксёнов, Василий Павлович|Василий Аксёнов]]. Звёздный билет. Журнал «Юность», №6-7 — 1961 г.</ref>|Автор=[[w:Аксёнов, Василий Павлович|Василий Аксёнов]], «Звёздный билет», 1961}}
{{Q|Многие [[африка]]нские народы и погребальные церемонии, и дни поминовения умерших превращают в [[праздник]], напоминающий народные гулянья. По давним африканским [[традиция]]м, прощание с покойным проходит под [[аккомпанемент]] [[мажор]]ных [[мелодия|мелодий]]. Если в последнее [[путешествие]] снаряжают человека достойного, то и проводы его должны быть красивыми и пышными ― с [[музыка|музыкой]], [[пение]]м, [[танец|танцами]], хорошей трапезой. Большое значение на Чёрном континенте придают не только оформлению, но и форме [[гроб]]а, поскольку покойник в загробном [[мир]]е должен быть «опознан» как в [[социум|социальном]] отношении, так и в профессиональном. Для рыбака, например, гроб смастерят в виде рыбины, для крестьянина ― какого-нибудь плода, домашнего животного или птицы, для торговца ― в форме «макета» торговой лавки. Интересно, что отголоски африканских погребальных традиций со временем дошли и до Американского континента. В городе [[Новый Орлеан]] ― родине [[джаз]]а ― ни одни [[похороны]] не обходятся без [[оркестр]]а, далёкого от привычного нам [[траур]]ного.<ref>[[w:Голованов, Василий Ярославович|Голованов В.Я.]] «Закон неотвратимости» (2004). Журнал «Вокруг света»,№6 — 2004 г.</ref>|Автор=[[w:Голованов, Василий Ярославович|Василий Голованов]], «Закон неотвратимости»}}
 
{{Q|Потом ещё [[ночь]], ещё ночь ― мёртвого не могли сдать, с мёртвым возни даже больше, чем с живым ранбольным. В безлесом южном Приуралье, на глухом полустанке мёртвого выгрузили, оставив при нём Арину, чтобы она похоронила покойного лейтенанта[[лейтенант]]а по всем человеческим [[правило|правилам]] и дожидалась санпоезда обратным рейсом. Покойник оказался и в самом деле несуразным: выгрузили в таком месте, где нет [[кладбище|кладбища]]. Если кто умирал на полустанке, его отвозили в большое степное село. Начальник полустанка сказал, что земля в [[Россия|России]] повсюду своя, сделал домовину из досок, снятых с крыши старого пакгауза, заострил [[пирамида|пирамидку]] из сигнального столбика, отслужившего свой век. Двое мужчин ― начальник полустанка и сторож-стрелочник, да Арина отвезли лейтенанта на багажной тележке в [[степь]] и предали земле.<ref>[[Виктор Петрович Астафьев|Астафьев В.П.]] Так хочется жить. Повести и рассказы. Москва, Книжная палата, 1996 г., «Пастух и пастушка. Современная пастораль» (1967-1989)</ref>|Автор=[[Виктор Петрович Астафьев|Виктор Астафьев]], «Пастух и пастушка. Современная пастораль», 1980-е}}
{{Q|Обычный человек [[ночь]]ю спит, [[душа]] его по всему свету летает, и это не значит, что он умер, полностью без души остался, или невидимым сделался. Покойник, он тоже первое время вроде как уснувший, только он смертные сны видит и в них всё ещё людскими [[привычка]]ми живёт. Когда покойник к новому состоянию привыкнет, осознает его, он мертвецом становится. Мертвец он уже другой, и живёт по своим мертвецким [[зако]]нам. Например, может различные формы принимать. Если [[зима|зимой]] в дом влетит птица, говорят, это мертвец озяб и погреться хочет.<ref>[[w:Елизаров, Михаил Юрьевич|Елизаров М.Ю.]] Pasternak. Москва, Ad Marginem, 2003 г.</ref>|Автор=[[w:Елизаров, Михаил Юрьевич|Михаил Елизаров]], «Pasternak»}}
 
{{Q|Отморозил я раз ногу (три пальца у меня потом отрезали) и в санчасть ходил просить освобождения. Долго не давали. Однажды подхожу и вижу в окно: печку железную санитар разжёг и посадил вокруг мертвецов. Люди замерзали насмерть в забоях или на работах дорожных, а чтобы освидетельствовать, кто умер, надо было снять отпечатки пальцев: с мёрзлого же тела отпечаток не даётся. Вот и размораживал он им руки, чтобы установить личность умершего (фамилии кто там мог точно знать? Перепутывались!) ― и поставить в формуляры. (Так и [[отец]], умерши, был перекрещён в «Грачева»; потом спохватились, верно, что в списке был «Гачев», решили соединить: живою душой был отец «Гачев», мёртвою стал ― «Гачев-Грачёв». И долго нам с матерью пришлось мытариться по конторам, чтобы идентифицировать личность отца. ― Г.Г.) Или подходишь ― спотыкаешься, как о [[дрова]]. А это руки-ноги [[мёртвый|мёртвых]]. А вот двоих на салазки связывают; блатной одного ногой опробывает и говорит: «Вот изобретатель паровоза[[паровоз]]а Ф.Д. ([[Феликс Эдмундович Дзержинский|Феликс Дзержинский]]) [[Дуба дать|дубаря врезал]]»…<ref>''[[Георгий Дмитриевич Гачев|Георгий Гачев]]'', «Господин Восхищение (Повесть об [[Дмитрий Иванович Гачев|отце]])» (из книги: Георгий Гачев. «Жизнемысли». Библиотека «Огонек» № 39). — Москва: изд. «Правда», 1989 год</ref>|Автор=[[Георгий Дмитриевич Гачев|Георгий Гачев]], «Господин Восхищение», 1989}}
{{Q|Рядом, [[школьник]]у по пояс, торжественный Отто Оттович, тоже покойник уже лет пятнадцать (заколот насмерть ― [[дура]]-медсестра дозировала [[лекарство]], руководствуясь [[возраст]]ом в [[история|истории]] [[болезнь|болезни]], а не детским весом пациента).<ref>[[w:Гандлевский, Сергей Маркович|Гандлевский С.М.]] НРЗБ. Журнал «Знамя», №1 — 2002 г.</ref>|Автор=[[w:Гандлевский, Сергей Маркович|Сергей Гандлевский]], «НРЗБ»}}
 
{{Q|В те времена о [[Александр Николаевич Скрябин|Скрябине]] стало очень модно [[ложь|врать]]. В [[Москва|Москве]] он давно не жил, старые знакомые почти все от него отвернулись, и никто о нём толком ничего не знал, так что врать стало не только легко, но и приятно, будто на покойника. <ref name="Скрябин">{{книга|автор=[[Юрий Ханон]]|заглавие= «[[Скрябин как лицо]]»|ссылка=|место=СПб.|издательство=Центр Средней Музыки, издание второе, переработанное |год=2009|страниц=680}}</ref>{{rp|474}}|Автор= [[Юрий Ханон]], «[[Скрябин как лицо]]», 1995}}
{{Q|[[Люди]] шли сквозь твёрдую, кристальную прохладу, как сквозь бесконечный ряд вращающихся стеклянных дверей. На заре по Речникам [[метла|метлою]] проходился [[ветер]] и обдувал тротуары, отчего город казался приготовленным к зиме, как покойник к погребению. Но [[снег]]а всё не было.<ref>[[Алексей Викторович Иванов|Иванов А.В.]] Географ глобус пропил. Москва, Вагриус, 2003 г.</ref>|Автор=[[Алексей Викторович Иванов|Алексей Иванов]], «Географ глобус пропил»}}
 
{{Q|Там, среди [[тундра|вечной мерзлоты]] и трудностей с разложением трупов, считалось, что если покойник не тлеет, то его надо [[женитьба|женить]] или присвоить какой-нибудь гражданский або воинский чин. У них, мол, в «тундре» все так делают и никаких «[[тундра|тундростей]]» не испытывают. Послушали и шамана, но... [[чин]] покойнику придумать не могли ― только в страшном сне может присниться, что Фома твой [[начальник]]. Нет!<ref>''Осипов С.Ю.'' Страсти по Фоме. Москва, Вагриус, 2003 г., «Страсти по Фоме». Книга вторая. — «Примус интер парэс» (1998)</ref>|Автор=Сергей Осипов, «Примус интер парэс», 1998}}
{{Q|Такова, например, игра в покойника (местные названия: «умрун», «[[смерть]]» и т. д.). Состоит она в том, что ребята уговаривают самого простоватого парня или мужика быть покойником, потом наряжают его во всё белое, натирают овсяной мукой лицо, вставляют в рот длинные зубы из [[брюква|брюквы]], чтобы страшнее казался, и кладут на скамейку или в [[гроб]], предварительно накрепко привязав верёвками, чтобы, в случае чего, не упал или не убежал. Покойника вносят в избу на посиделки четыре человека, сзади идёт поп в рогожной ризе, в камилавке из синей сахарной бумаги, с кадилом в виде глиняного горшка или рукомойника, в котором дымятся угли, сухой мох и [[гуано|куриный помёт]]. Рядом с попом выступает дьячёк в кафтане, с косицей назади, потом [[плакальщица]] в тёмном сарафане и платочке, и, наконец, толпа провожающих покойника [[родственник]]ов, между которыми обязательно найдется [[мужчина]] в женском платье, с корзиной шанег или опекишей для поминовения усопшего. Гроб с покойником ставят посреди избы и начинается кощунственное отпевание, состоящее из самой отборной, что называется, «острожной» брани, которая прерывается только всхлипыванием плакальщицы, да каждением «[[поп]]а».
По окончании отпевания, девок заставляют прощаться с покойником и насильно принуждают целовать его открытый рот, набитый брюквенными зубами. Нечего и говорить, что один вид покойника производит на девушек удручающее впечатление: многие из них плачут, а наиболее молоденькие, случается, даже [[болезнь|заболевают]] после этой игры.<ref>''[[w:Максимов, Сергей Васильевич|Максимов С.В.]]'' «Нечистая, неведомая и крестная сила». — Санкт-Петербург: ТОО «Полисет», 1994 г.</ref> |Автор= [[Сергей Васильевич Максимов|Сергей Максимов]], «[[s:Нечистая, неведомая и крестная сила (Максимов)|Нечистая, неведомая и крестная сила]]», 1903}}
 
{{Q|Когда покойник в доме ― худо, а зароют и ― полегчает! Корявые [[берёза|берёзы]], уже обрызганные жёлтым [[лист]]ом, ясно маячили в прозрачном воздухе [[осень|осеннего]] утра, напоминая оплывшие [[свеча|свечи]] в церкви. <...> Над пыльным [[дёрн]]ом неподвижно поднимались жёсткие [[бессмертник]]и, ― Кожемякин смотрел на них и вспоминал отзвучавшие слова: «Надо любить, тогда не будет ни [[страх]]а, ни [[одиночество|одиночества]], ― надо любить!»|Автор=[[Максим Горький]], «Жизнь Матвея Кожемякина», 1910}}
 
{{Q|Слева направо: Иванов-Петров-Сидоров, кто-то из этих, смотрит старательно, будто из раскрытого настежь [[паспорт]]а; дальше ― борец с режимом Вадим Ясень, разумеется, с [[похмелье|похмелья]], но, по обыкновению, позирует; Аня ― третья слева, едва видна вполоборота из-за плеча мудака-тираноборца; следующий ― скорчил рожу Додик Шапиро, попутно наставляет «рожки» соседу-старшекласснику. Рядом, [[школьник]]у по пояс, торжественный Отто Оттович, тоже покойник уже лет пятнадцать (заколот насмерть ― [[дура]]-медсестра дозировала [[лекарство]], руководствуясь [[возраст]]ом в [[история|истории]] [[болезнь|болезни]], а не детским весом пациента).<ref>[[w:Гандлевский, Сергей Маркович|Гандлевский С.М.]] НРЗБ. Журнал «Знамя», №1 — 2002 г.</ref>|Автор=[[w:Гандлевский, Сергей Маркович|Сергей Гандлевский]], «НРЗБ», 2002}}
{{Q|С [[сон-трава|этой травой]] во рту можно было сходить на тот свет и назад воротиться, только трудно было тогда приладиться к ней и всё довести до конца. С этой травы человек засыпал и по видимости своей мало чем отличался от мертвеца… Холодел снизу кверху, холод шёл по телу, как вода по [[ветла|ветле]], с корня к вершине, ни рукой, ни ногой не шевелился, а лежал, как положишь, и только блуждал на щеках чуть заметный румянец да из устён шло еле слышно дыханье… Всякий подумает: умер!.. Потому никакими силами такого человека уже не разбудишь, пока-то он по тому свету всё не исходит и не обглядит!.. Надобно было, чтоб месяц в небе три раза родился. А за это время кого же десять раз не похоронят. Терпенье надо столько проплакать: за спиною работа! Просыпались, значит, от этой травки в [[могила|могиле]]… Потому, должно быть, когда у нас в Чагодуе на городском [[кладбище]] в третьевом году разрывали могилы (решило начальство чагодуйский погост оборудовать под сад для гулянья, так и зовётся теперь: Мёртвый сад!), так много покойников нашли вниз головой и с руками не на груди, как у всех, сложенными в крест, а в волосах или у рта, зажатыми в грозный кулак: захотел не в срок в Чагодуй назад воротиться, да где тут, ни псаря, ни [[царь|царя]] оттуда назад не пускают!.. Теперь у нас нет этой травки, да и слава богу, что нету!<ref>''[[:w:Клычков, Сергей Антонович|Клычков С.А.]]'' Чертухинский балакирь: Романы. — М.: Советский писатель, 1988 г.</ref>|Автор=[[:w:Клычков, Сергей Антонович|Сергей Клычков]], «Чертухинский балакирь», 1926}}
 
{{Q|― Ох, уж эти мне ребята! Будет вам, ужо, мертвец!
Этот ужо-мертвец был, конечно, немножко уж, уж, которого, потому что стихи, зовут ужо. Я говорю: немножко ― уж, уж, которого я никогда не додумывала и, из-за его не совсем-определенности, особенно громко выкрикивала, произнося так: «Будет вам! Ужо-мертвец!» Если бы меня тогда спросили, картина получилась бы приблизительно такая: в земле живут [[уж]]и ― мертвецы, а этого мертвеца зовут Ужо, потому что он немножко [[уж]]иный, ужовый, с ужом рядом лежал. Ужей я знала по [[Таруса|Тарусе]], по Тарусе и [[утопленник]]ов. Осенью мы долго, долго, до ранних черных [[вечер]]ов и поздних темных утр заживались в Тарусе, на своей одинокой ― в двух верстах от всякого жилья ― [[дача|даче]], в единственном соседстве (нам ― минуту сбежать, тем ― минуту взойти) реки ― [[Ока|Оки]] («[[Рыбы]] мало ли в реке!» ), ― но не только рыбы, потому что [[лето]]м всегда кто-нибудь тонул, чаще мальчишки ― опять затянуло под плот, ― но часто и пьяные, а часто и трезвые, ― и однажды затонул целый [[плот]]огон...<ref>''[[Марина Ивановна Цветаева|М.И. Цветаева]]''. Проза поэта. — М.: Вагриус, 2001 г.</ref>|Автор=[[Марина Ивановна Цветаева|Марина Цветаева]], «Мой Пушкин», 1937}}
 
{{Q|Пассивизм не опишешь через внешние приметы: как процесс он скорее отсутствие всякого процесса. <...> Не случайно при [[Леонид Ильич Брежнев|Брежневе]] заметить пассивизм как явление было невозможно: мёртвые в мёртвом царстве не бросались в глаза. Выраженьице «трудный подросток» прикрыло всех: и юных профессионалов-[[вор]]ов, и бунтовщиков-неформалов, и наших лохов.<ref name="Пассивизм">''Александр Файн, [[Дмитрий Павлович Губин|Дмитрий Губин]]'', «О племени младом и незнакомом». — М., «Огонёк» № 8, февраль 1991 г.</ref>|Автор=Александр Файн, [[Дмитрий Павлович Губин|Дмитрий Губин]], «О племени младом и незнакомом», 1991}}
 
{{Q|[[Люди]] шли сквозь твёрдую, кристальную прохладу, как сквозь бесконечный ряд вращающихся стеклянных дверей. На заре по Речникам [[метла|метлою]] проходился [[ветер]] и обдувал тротуары, отчего город казался приготовленным к зиме, как покойник к погребению. Но [[снег]]а всё не было.<ref>''[[Алексей Викторович Иванов|Иванов А.В.]]'' Географ глобус пропил. Москва, Вагриус, 2003 г.</ref>|Автор=[[Алексей Викторович Иванов|Алексей Иванов]], «Географ глобус пропил», 2002}}
{{Q|Когда в [[Белоруссия|Белоруссии]] покойника укладывают в гроб, то кладут ему кроме других вещей [[табак]], трубку, бутылку [[водка|водки]], чтобы покойник на том свете мог угостить [[друзья|друзей]] и знакомых, и даже бутылку святой воды, чтобы отгонять [[чёрт|чертей]], которые захотят утащить его в [[ад]]. Чтобы душа не выходила из [[могила|могилы]] и не беспокоила живых, могилу запечатывают четырьмя крестами, которые делаются лопатой по углам могилы. На [[пасха|пасхе]] мертвецов приветствуют возгласом «[[Иисус Христос|Христос]] воскрес» и катают на могилах яйца ― своего рода христосование. В поминовенные дни покойники любят выходить из могил и бывать в [[церковь|церкви]]; поэтому белоруссы ставят на сороковой день у могилы колоду, чтобы покойник, выйдя из могилы, мог на ней посидеть.|Автор=Светлана Еремеева, «Лекции по русскому искусству» (2000)}}
 
{{Q|Обычный человек [[ночь]]ю спит, [[душа]] его по всему свету летает, и это не значит, что он умер, полностью без души остался, или невидимым сделался. Покойник, он тоже первое время вроде как уснувший, только он смертные сны видит и в них всё ещё людскими [[привычка]]ми живёт. Когда покойник к новому состоянию привыкнет, осознает его, он мертвецом становится. Мертвец он уже другой, и живёт по своим мертвецким [[зако]]нам. Например, может различные формы принимать. Если [[зима|зимой]] в дом влетит птица, говорят, это мертвец озяб и погреться хочет.<ref>[[w:Елизаров, Михаил Юрьевич|Елизаров М.Ю.]] Pasternak. Москва, Ad Marginem, 2003 г.</ref>|Автор=[[w:Елизаров, Михаил Юрьевич|Михаил Елизаров]], «Pasternak», 2003}}
{{Q|Потом ещё ночь, ещё ночь ― мёртвого не могли сдать, с мёртвым возни даже больше, чем с живым ранбольным. В безлесом южном Приуралье, на глухом полустанке мёртвого выгрузили, оставив при нём Арину, чтобы она похоронила покойного лейтенанта по всем человеческим [[правило|правилам]] и дожидалась санпоезда обратным рейсом. Покойник оказался и в самом деле несуразным: выгрузили в таком месте, где нет [[кладбище|кладбища]]. Если кто умирал на полустанке, его отвозили в большое степное село. Начальник полустанка сказал, что земля в [[Россия|России]] повсюду своя, сделал домовину из досок, снятых с крыши старого пакгауза, заострил пирамидку из сигнального столбика, отслужившего свой век. Двое мужчин ― начальник полустанка и сторож-стрелочник, да Арина отвезли лейтенанта на багажной тележке в степь и предали земле.<ref>[[Виктор Петрович Астафьев|Астафьев В.П.]] Так хочется жить. Повести и рассказы. Москва, Книжная палата, 1996 г., «Пастух и пастушка. Современная пастораль» (1967-1989)</ref>|Автор=[[Виктор Петрович Астафьев|Виктор Астафьев]], «Пастух и пастушка. Современная пастораль»}}
 
{{Q|Многие [[африка]]нские народы и погребальные церемонии, и дни поминовения умерших превращают в [[праздник]], напоминающий народные гулянья. По давним африканским [[традиция]]м, прощание с покойным проходит под [[аккомпанемент]] [[мажор]]ных [[мелодия|мелодий]]. Если в последнее [[путешествие]] снаряжают человека достойного, то и проводы его должны быть красивыми и пышными ― с [[музыка|музыкой]], [[пение]]м, [[танец|танцами]], хорошей трапезой. Большое значение на Чёрном континенте придают не только оформлению, но и форме [[гроб]]а, поскольку покойник в загробном [[мир]]е должен быть «опознан» как в [[социум|социальном]] отношении, так и в профессиональном. Для рыбака, например, гроб смастерят в виде рыбины, для крестьянина ― какого-нибудь плода, домашнего животного или птицы, для торговца ― в форме «макета» торговой лавки. Интересно, что отголоски африканских погребальных традиций со временем дошли и до Американского континента. В городе [[Новый Орлеан]] ― родине [[джаз]]а ― ни одни [[похороны]] не обходятся без [[оркестр]]а, далёкого от привычного нам [[траур]]ного.<ref>[[w:Голованов, Василий Ярославович|Голованов В.Я.]] «Закон неотвратимости» (2004). — М.: Журнал «Вокруг света», №6 — 2004 г.</ref>|Автор=[[w:Голованов, Василий Ярославович|Василий Голованов]], «Закон неотвратимости», 2004}}
{{Q|Там, среди вечной мерзлоты и трудностей с разложением трупов, считалось, что если покойник не тлеет, то его надо [[женитьба|женить]] или присвоить какой-нибудь гражданский або воинский чин. У них, мол, в «тундре» все так делают и никаких «тундростей» не испытывают. Послушали и шамана, но... [[чин]] покойнику придумать не могли ― только в страшном сне может присниться, что Фома твой [[начальник]]. Нет!<ref>Осипов С.Ю. Страсти по Фоме. Москва, Вагриус, 2003 г., «Страсти по Фоме». Книга вторая. — «Примус интер парэс» (1998)</ref>|Автор=Сергей Осипов, «Примус интер парэс»}}
 
{{Q|[[Народ]] тут злой; [[воровство|воровать]] и [[разбой]]ничать за [[грех]] не почитается, таких насмешников и разбойников в свете нет. Живут тут [[идол]]опоклонники, и [[деньги]] у них бумажные, мёртвых своих сжигают, всяких харчей у них вдоволь, но едят они [[фараон]]овых крыс. Молятся они разным вещам: как встанут утром, первое, что увидят, тому и [[молитва|молятся]]. [[Полярная звезда|Полярной звезды]] тут совсем не видно, но если привстать на цыпочки, то поднимается она над водою на локоть. Мертвых сжигают они, по их словам, вот почему: если не сжигать мертвых тел, в них завелись бы [[черви]], сожрали бы те черви все [[тело]], из которого вышли, нечего было бы им есть, пропали бы они все, а на душе того, чье тело, был бы тяжкий грех. Поэтому-то и сжигают они мертвые тела. И у червей, говорят они, ― [[душа]].<ref>''[[Михаил Павлович Шишкин|Михаил Шишкин]]'', «Письмовник» — М.: «Знамя», №7 за 2010 г.</ref>|Автор=[[Михаил Павлович Шишкин|Михаил Шишкин]], «Письмовник», 2009}}
 
=== Покойник в поэзии ===
<!-- цитаты в хронологическом порядке-->
{{Q|Там [[могила|урну]] хладную с [[любовь]]ю осеняют
[[Тополь|Топо́ль]] высокий, бледный [[тис]],
Строка 216 ⟶ 219 :
* [[Кладбище]]
* [[Могила]]
* [[Мертвец]]
 
{{Поделиться}}