Сергей Донатович Довлатов: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м нас. пункт
оч. банально, что туризм – праздность
Строка 7:
{{Q|К [[страх]]у привыкают лишь трусы.<ref>А. Арьев. Наша маленькая жизнь // Сергей Довлатов. Собрание прозы в 3 томах. Т. 1. — СПб: Лимбус-пресс, 1993.</ref>|Комментарий=слова в 1960-х}}
 
{{Q|Главная моя цель — писать не быстрее, а медленнее. Лучше всего было бы высекать слова на камне — не чтобы навечно, а чтобы не торопясь.<ref>Александр Генис, «[[Довлатов и окрестности]]» («All that jazz», 1), 1998.</ref>|Комментарий=1980-е}}
 
{{Q|[[Иосиф Бродский]] — единственный влиятельный русский на Западе, который явно, много и результативно помогает людям.<ref>А. Генис, «Довлатов и окрестности» («All that jazz», 2).</ref>}}
 
{{Q|Неподкупность чаще волнует тех, кого не покупают.<ref>[http://sergeidovlatov.com/aph.html Цитаты Довлатова на sergeidovlatov.com]</ref>|Комментарий=вероятно, неточная цитата}}
{{Q|Туризм – жизнедеятельность праздных.<ref>Каланов Н.А. Афоризмы и цитаты о море и моряках. — М.: Моркнига, 2018, с.214, ISBN 978-5-903080-23-6</ref>}}
 
==Рассказы==
Строка 36 ⟶ 35 :
— Такое впечатление, что неожиданно запели ожившие картонные доспехи.|Автор=там же}}
 
{{Q|Майор подошелподошёл к столу, выдвинул ящик, достал оттуда брикет сливочного мороженого и разломил его.
— Мороженое заменит вам пароль, — сказал он, — одна половинка будет у вас, другая — у человека, который явится год спустя.|Автор=«Ослик должен быть худым (Сентиментальный детектив)», 1967 (1980)}}
 
Строка 49 ⟶ 48 :
{{Q|Отец его, мрачный [[w:Боровлянка#Россия|боровлянский]] конюх, наказывал Ваську своеобразно. Подвешивал за ногу к ветке дерева…|Автор=«Солдаты на Невском», 1965 (1980)}}
 
{{Q|— Человеку нравится, когда ему вопросы задают. У меня в Перми такой был случай. Заловили меня раз урки с левого берега. Идут навстречу, рыл пятнадцать, с велосипедными цепями, а сзади тупик, отвал сыграть некуда. Один уже замахиваться начал. Амбал с тебя ростом, пошире в плечах. Тут я ему и говорю: «Але, не знаешь, как наши со шведами сыграли?» Молчит. Руку опустил. Потом отвечает: «Три — два». — «В нашу, что ли, пользу?» — «Да нет, говорит, — в ихнюю». А уж после этого и бить человека вроде бы неприлично. Короче, спасла меня психология. ОтошелОтошёл я метров на двести, изматерил их от и до и бегом на правый берег…|Автор=там же}}
 
{{Q|На серой ткани неба разошлись какие-то невидимые швы, и голубые отмели возникли тут и там, будто тронулся лёд на реке и блеснула вода под солнцем среди шершавых льдин…|Автор=там же}}
Строка 88 ⟶ 87 :
<!--псевдо-Хемингуэй в конце — тривиальный парафраз Si vis amari, ama-->
 
{{Q|[[Память]] наша — как забор, что возле {{comment|Щербаковских бань|в Щербаковом переулке Ленинграда, снесены в 1980-х}}. Чуть ли не каждый старается похабную надпись оставить.|Комментарий=последний завершённый художественный текст автора<ref name="б3"/>; возможно, неоригинальная мысльнеоригинально|Автор=«Старый петух, запечённый в глине»}}
 
==Письма==
Строка 103 ⟶ 102 :
{{Q|[[Эдуард Лимонов|Лимонов]] — талантливый человек, современный русский нигилист. [[Это я — Эдичка|Эдичка]] Лимонова — прямой [[базаров]]ский отпрыск. Порождение бескрылого, хамского, удушающего материализма.|Автор=там же}}<!--трюизм?-->
 
{{Q|[[Юмор]] — инструмент познания жизни: если ты исследуешь какое-то явление, то найди, что в нём смешного, и явление раскроется тебе во всей полноте. Ничего общего с профессиональной юмористикой и желанием развлечь читающую публику всё это не имеет.<ref>А. Генис, «Довлатов и окрестности» («Смех и трепет», 4).</ref>|Комментарий=газетная заметка 1980-х; его теория юмора}}
 
{{Q|[[Антисемитизм]] — лишь частный случай зла, я ни разу в жизни не встречал человека, который был бы антисемитом, а во всём остальном не отличался бы от нормальных людей.<ref>А. Генис, «Довлатов и окрестности» («Щи из „боржоми“», 4).</ref>}}
 
{{Q|Еврей возвращает российской словесности забытые преференции лёгкость, изящество, тотальный юмор. Таким же способом — представьте, написан «[[Домик в Коломне]]». И тем более — «[[Граф Нулин]]».
Строка 117 ⟶ 116 :
{{Q|Именно в эту пору, когда [[Хемингуэй]] завоевал журналы и издательства, сцену и кинематограф, русское общество начало охладевать к своему кумиру. Любовь к нему перестала быть личной, интимной, полузапретной, она стала общей, дозволенной, массовой, а не это ли верный признак угасания чувств? <…>
Хемингуэй был нашим кумиром, его не только любили как писателя, но и старались жить по его образцам, и потому разочарование в нём было особенно сильным, ведь по-настоящему презирать и ненавидеть человек способен лишь собственные слабости и грехи.|Автор=«Папа и блудные дети», 1984}}
 
{{Q|В конце шестидесятых годов художник [[Вагрич Бахчанян]] <…> произнёс ядовитую шутку, которая с быстротой молнии <…> облетела всю [[СССР|страну]]. Перефразируя слова [[w:Авиамарш|известной песни]], Бахчанян воскликнул:
— Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!
В основе этой крылатой фразы лежит необъяснимый парадокс: как удалось Францу Кафке, еврею по крови, чеху по рождению и месту жительства, немцу по языку и культуре, как удалось ему в своих мрачных, сюрреалистических романах и новеллах с такой художественной прозорливостью различить черты грядущего реального [[социализм]]а? Как он сумел в своих пророчествах так верно изобразить социальные механизмы [[тоталитаризм|тоталитарного]] государства задолго до его возникновения? <…>
[[Франц Кафка]], по мнению многих, — одна из трех величайших фигур в мировой литературе двадцатого столетия, но если два других титана — [[Джеймс Джойс|Джойс]] и [[Пруст]] — произвели революцию, главным образом, в области формы, эстетики, то проза Франца Кафки, суховатая, почти бесцветная, лишённая малейших признаков эстетического гурманства, интересует нас прежде всего своим трагическим содержанием, причём именно в нас она вызывает столь болезненный отклик, ведь именно для нас фантасмагорические видения Кафки обернулись каждодневной будничной реальностью.|Комментарий=парафраз распространённых мыслей|Автор=[[Сергей Довлатов]], «Записки чиновника», сентябрь 1984}}
 
{{Q|Алкаши подвижны, издёрганы, суетливы. Алкаши руководствуются чёткой, хоть и презренной целью. Наши же герои полны умиротворения и спокойствия… Помню, спросил я одного знакомого бомжа:
— Володя, где ты сейчас живёшь?
Он помолчал. Затем широко раскинул ладони и воскликнул:
— Я? Везде!..<ref>А. Генис, «Довлатов и окрестности» («Невольный сын эфира», 5).</ref>|Автор=передача на [[w:Радио «Свобода»|Радио «Свобода»]]}}
 
{{Q|Вспоминается [[Михаил Михайлович Шемякин|Шемякин]] дерзким и самоуверенным.
Строка 161 ⟶ 165 :
{{Q|Я долго размышлял над загадкой личности [[Валентин Петрович Катаев|Катаева]]. Какие силы заставляют этого человека добровольно совершить то, от чего всеми правдами и неправдами уклоняются другие, причём — не диссиденты, не герои, а нормальные рядовые люди, которые не желают быть пугалом в глазах окружающих.
Я пребывал в недоумении, пока один из друзей-литераторов не объяснил мне.
— Пойми, — сказал он, — Катаев действует искренне. Когда он [[w:Письмо группы советских писателей о Солженицыне и Сахарове|участвует в травле]] [[Солженицын]]а или [[Андрей Сахаров|Сахарова]], он действует, как это ни жутко звучит, по велению сердца… Сделай опыт, — продолжал мой друг, — поставь себя на место Катаева. Ведь он рассуждает примерно так. «Литературных дарований у меня от природы не меньше, чем у Солженицына. Во всяком случае наши таланты соизмеримы. При этом Солженицын лет восемь сидел в тюрьме, переболел раком, писал что ему вздумается, клал на все литературное начальство, и в результате — у него мировая известность, Нобелевская премия, поместье в Вермонте, и фотографии этого типа красуются на первых страницах западных газет, а я, Катаев, всю жизнь служил режиму, коверкал свои произведения, наступал на горло собственной песне, сочинял всякое конъюнктурное барахло вроде романа «Время, вперёд!», и в результате, что у меня есть? Коллекция зажигалок, машина и дача в [[Переделкино|Переделкине]], которую в любой момент начальство может отобрать!..» Вот и подумай, — продолжал мой друг, — как ему не ненавидеть Солженицына?!» Ведь это явная [[несправедливость]]! Солженицыну, понимаешь, все, а мне, Катаеву, ничего?!. Так я хотя бы в «Правде» оттяну его как следует…»
Вероятно, мой друг близок к истине. <…>
К чему же пришел Валентин Катаев на склоне лет? Все материальные льготы, которые он вырвал у режима ценою бесконечных унижений, измен и предательства, доступны в западном мире любому добросовестному [[водопроводчик]]уводопроводчику! И наверное, все чаще рвется из глубины души этого старого, умного, талантливого, циничного и беспринципного человека отчаянный вопль:
— За что боролись?! За что ЧУЖУЮ кровь проливали?!
И гробовая тишина — в ответ.|Автор=«Чернеет [[w:Белеет парус одинокий|парус одинокий]]», 1984}}
Строка 218 ⟶ 222 :
В основе мирового исторического процесса лежит банальный комплекс неполноценности. <…>
С ужасом думаю я о трагедии [[Пушкин]]а. Мало того, что [[Наталья Гончарова|его жена]] симпатизировала [[Дантес]]у. Это бы ещё ничего. Но ведь Дантес был молод. Дантес был привлекателен. А главное — Дантес был совершенно зауряден. Не отягощён гениальностью, которая молоденьких женщин повергает в ужасающую тоску.
Убеждён, что Пушкина выводила из себя заурядность Дантеса. И она же служила предметом его мучительной зависти. Источником беспредельного комплекса неполноценности…<ref>Аналогия есть в [[записные книжки Марины Цветаевой|записных книжках Марины Цветаевой]] 1928 г. от слов «чем нулевее соперник».</ref>
<…> В Америке есть десятки мощных фирм, которые отказываются предоставлять работу незамужним женщинам тридцати лет и старше.
Дискриминация такого рода — противозаконна. <…> За что и подвергаются нападкам юнионов. А также — ощутимым штрафам.
Строка 248 ⟶ 252 :
Достаточно не бить жену лопатой, чтобы считаться образцовым мужем…<ref name="рп"/>|Комментарий=№ 95, 5 декабря 1981|Автор=«Развод по-эмигрантски»}}
 
{{Q|Довлатов-рассказчик создаёт новый литературный жанр. Документальная фактура его рассказов — лишь обманчивая имитация. Автор не использует реальные документы. Он создает их художественными методами. То есть сама документальность — плод решения эстетической задачи. И как результат — двойное воздействие. Убедительность фактографии помножается на художественный эффект.<ref>А. Генис, «Довлатов и окрестности» («Поэзия и правда», 1).</ref>|Автор=фиктивное «письмо доцента минского пединститута» в редакцию}}
 
{{Q|[[Джаз]] — это мы сами в лучшие наши часы. То есть когда в нас соседствуют душевный подъём, бесстрашие и откровенность…<ref>А. Генис, «Довлатов и окрестности» («All that jazz», 3).</ref>|Комментарий=последняя статья его там|Автор=«Мини-история джаза, написанная безответственным профаном, частичным оправданием которому служит его фантастическая увлечённость затронутой темой», 1982}}
 
==Выступления, интервью==
Строка 259 ⟶ 263 :
{{Q|[[Самиздат]] распространился повсеместно. Если вам говорили: «Дай что-нибудь почитать», значит, речь шла о самиздате. Попросить официальную книгу считалось неприличным.
Масштабы увлечения самиздатом достигали масштабов российского пьянства.
Теперь мы писали без определеннойопределённой цели, движимые иррациональными силами. Видимо, так и должно быть.
Я не буду говорить о том, для кого мы пишем. Этот вопрос заслуживает многотомного научного исследования. Лично я писал главным образом для моей бывшей жены. Пытаясь доказать ей, какого сокровища она лишилась. <…>
И всё-таки я предпочитаю здешнюю конъюнктуру. Ведь понятия «талантливая книга» — «рентабельная книга» хоть изредка, но совпадают. Разумеется, не всегда. И даже не часто. Скажем, в трёх из десяти.
Строка 270 ⟶ 274 :
Чрезвычайно знаменателен феномен [[Солженицын]]а, который добился абсолютного мирового признания.
И что же? Запад рассматривает его в первую очередь как грандиозную личность. Как выдающуюся общественную фигуру. Как мужественного, стойкого, бескомпромиссного человека. Как историка. Как публициста. Как религиозного деятеля. И менее всего как художника.
Мы же, русские, ценим в Солженицыне именно гениального писателя. Выдающегося мастера словесности. Реформатора нашего синтаксиса. Отдавая, разумеется, должное его политическим и гражданским заслугам. По-моему, тут есть над чем задуматься…<ref name="ко"/>|Автор=«Как издаваться на Западе?»}}
 
{{Q|Когда я жил в Ленинграде, я читал либо «тамиздат», либо переводных авторов. <…> И только в Америке выяснилось, что меня больше интересует русская литература… <…>
Представьте себе — в Ленинграде ходит такой огромный толстый дядя, пьющий. Печатается в «Континенте», в журнале «Время и мы». Участвует в литературной жизни, знаком с Бродским. Шумно везде хохочет, говорит какие-то глупости, ведет вздорные антисоветские разговоры и настоятельно всем советует следовать его примеру. И если существовал какой-то отдел госбезопасности, который занимался такими людьми, то им стало очевидно: надо либо сажать, либо высылать. Они же не обязаны были знать, что я человек слабый, и стойкий диссидент из меня вряд ли получится… <…>
Нью-Йорк — это филиал земного шара, где нет доминирующей национальной группы и нет ощущения такой группы. <…>
Не думайте, что я кокетничаю, но я не уверен, что считаю себя писателем. Я хотел бы считать себя рассказчиком. Это не одно и то же. Писатель занят серьезнымисерьёзными проблемами — он пишет о том, во имя чего живут люди, как должны жить люди. А рассказчик пишет о том, КАК живут люди. Мне кажется, у [[Чехов]]а всю жизнь была проблема, кто он: рассказчик или писатель? Во времена Чехова ещё существовала эта грань. <…> Я не журналист по духу. Меня не интересуют факты, я путаю, много вру, я не скрупулезный, не энергичный, короче — не журналист. Хотя всю жизнь зарабатывал именно этим. И, оказавшись в эмиграции, я для себя выработал жанр. Поскольку я не знал американской жизни, плохо знал американскую прессу, не следил за американским искусством, я внедрил такой жанр, который в России называется «Взгляд и нечто». Довлатов разглагольствует о чем придется. Стал поступать какой-то отклик, значит, кто-то слушает, кому-то нравится…|Автор=«Дар органического беззлобия», 1990}}
 
{{Q|Русские писатели за границей вообще очень редко переходили на иностранную тематику. <…> Даже у Набокова, заметьте, русские персонажи — живые, а иностранцы — условно-декоративные. Единственная живая иностранка у него — [[Лолита]], но и она по характеру — типично русская барышня.|Автор=«Писатель в эмиграции», 1990}}
Строка 282 ⟶ 286 :
 
==Статьи о произведениях==
* смСм. [[:Категория:Произведения Сергея Довлатова]]
 
==О Довлатове==
* смСм. '''[[Цитаты о Сергее Довлатове|отдельную статью]]''' и ''[[:Категория:Литература о Сергее Довлатове]]''
 
== Примечания ==