Борьба: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
с самим собой
мы находим человека в борьбе с пространством
Строка 23:
 
{{Q|Они без умолку болтают, так и сыплют блестящими [[остроумие|остротами]] и каламбурами, дерутся в одиночку против десяти, любят, как [[Геркулес]] в феспийскую [[ночь]], словом, вся их [[жизнь]] проходит в беспрерывной борьбе, в порывах [[сладострастие|сладострастия]], в опьянении и блеске. Это своего рода [[мания величия]] с гладиаторскими, [[Дон Жуан|донжуанскими]] и [[Граф Монте-Кристо|монтекристовскими]] представлениями, безумная растрата физических сил, [[веселье|веселья]], [[золото|золота]].<ref>''[[Макс Нордау]]''. «Вырождение» / Пер. с нем. и предисл. Р. И. Сементковского; Современ­ные французы / Пер. с нем. А. В. Перелыгиной / Послесл. В. М. Тол­мачева.— М.: Республика, 1995. — 400 с.</ref>|Автор=[[Макс Нордау]], «[[s:Вырождение (Нордау)/Прерафаэлиты|Вырождение. Прерафаэлиты]]», 1892}}
 
{{Q|Что же поведал нам [[Николай Гоголь|Гоголь]] о России? Прежде всего она для него — синоним чего-то необъятного, беспредельного, «неизмеримая русская земля». Но беспредельное — не [[содержание]], а [[форма]] национального существования. Чтобы найти Россию, надо преодолеть [[пространство]], наполнить [[творчество|творческой]] деятельностью её безграничный простор. В [[поэзия|поэзии]] Гоголя мы находим человека в борьбе с пространством. В этом — основная её стихия, глубоко национальный её [[Источник (значения)|источник]]. <...>
''Безграничная [[тоска]] и беспредельное воодушевление'' — вот те противоположные [[настроение|настроения]], которые, в связи с созерцанием русской равнины, окрашивают лирику Гоголя. Гоголь признаёт, что это — те самые черты, которые составляют своеобразную особенность русской [[песня|песни]].
...В [[молодость|молодости]] он, по собственному признанию, творил беззаботно и безотчетно: когда его давила [[грусть]], он освобождался от неё [[смех]]ом. Но с годами это [[соловей|соловьиное]] [[пение]] стало для него невозможным: под влиянием [[Александр Сергеевич Пушкин|Пушкина]] он взглянул на дело серьёзнее и относительно каждого своего произведения стал ставить вопросы:«зачем» и «для чего»; он понял, что раньше он смеялся даром. Ему стало ясно, что не себя самого надо освобождать смехом от [[печаль|печали]]: надо делать ''им'' живое [[общество|общественное]] дело — освобождать Россию от чудовищ, изгонять из неё [[бес]]ов. Ибо смех — могущественное орудие борьбы: «насмешки [[боязнь|боится]] даже тот, кто больше ничего на свете не боится».<ref>''[[Евгений Николаевич Трубецкой|Евгений Трубецкой]]''. «Два зверя. Статьи 1906-1919 гг.» 2010 г. ISBN 978-5-9989-10371</ref>|Автор=[[Евгений Николаевич Трубецкой|Евгений Трубецкой]], из статьи «Гоголь и Россия», 1910}}
 
{{Q|Сейчас мне вспомнилось, что на обороте одной <своей> фотографии [[Исаак Эммануилович Бабель|Бабель]] написал: «В борьбе с этим человеком проходит моя жизнь». Кто же превозмогает кого? ― С псевдонимом Лютов Бабель приехал из [[Одесса|Одессы]] на [[фронт]], и полгода, проведенные там, он подписывал этим именем материалы в [[газета|газете]]. Не хочу останавливаться на рассуждениях, как рождались [[псевдоним]]ы, особенно в то время. Выбор псевдонима достаточно живописен и характерен. Лютов при всем желании не может рассуждать на [[библия|библейские]] темы, он может зарезать человека. А Бабель не может. Мы видим это в «Конармии» несколько раз и когда режут [[гусь|гуся]], и когда режут [[еврей|еврея]], отвернув ему голову, чтобы не забрызгаться кровью, и когда казачок с разорванным [[живот]]ом просит: «Добей меня, пристрели», а наш [[герой]] не может, в то время как казак, мимо скачущий, на ходу исполняет просьбу раненого, но не просто исполняет ― он с [[презрение]]м смотрит на Бабеля, потому как здесь он не стал Лютовым. Для меня этот эпизод важен: именно так и идет борьба Бабеля-Лютова.<ref>''[[:w:Маркиш, Давид Перецович|Давид Маркиш]], Ирина Николаева'', «Два человека под одной кожаной обложкой». — М., «Октябрь», №1, 2001 г..</ref>|Автор=[[:w:Маркиш, Давид Перецович|Давид Маркиш]], «Два человека под одной кожаной обложкой», 2001}}