Марк Александрович Алданов: различия между версиями
| [досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
→Поэтические цитаты об Алданове: Северянин |
→Цитаты: Чёртов мост |
||
Строка 25:
Красивейшая женщина Франции, Тереза Кабаррю, бывшая маркиза Фонтене, будущая жена Талльена и любовница Барраса, известная в истории под кличкой «Notre Dame de Thermidor», была недавно арестована.
— Нет, это невозможно, — сказал, Баррас, багровея от [[вино|вина]] и бешенства. — Он может казнить нас («Говорите за себя», — вставил Фуше), но пусть не смеет трогать женщин. Клянусь честью, я своими руками задушу [[тиран]]а!<ref name="тетралогия">''[[w:Алданов, Марк Александрович|М.А. Алданов]]''. «Мыслитель». «Девятое термидора». «Чёртов мост». «Заговор». «Святая Елена, маленький остров». — М., Изд-во «Захаров», 2002 г.</ref>|Автор=«Девятое термидора» (из тетралогии «Мыслитель»), 1921}}
{{Q|Один из гостей, помнивший мифологию, немного удивился, почему, собственно, у Ниобеи лира и индейская шаль. Зрелище всем понравилось. Позы, которыми леди Эмма в молодости очаровала самого [[Иоганн Вольфганг Гёте|Гёте]], теперь, при ее толщине, выходили далеко не так хорошо, как прежде. Но все же она была очень красива, и сэр Вильям со [[вздох]]ом еще раз оценил свои пятьдесят процентов в предприятии, тут же усомнившись в том, действительно ли его доля составляет по-прежнему пятьдесят процентов. Гости захлопали с искренним [[восхищение]]м. Леди Эмма вдруг застыла: Ниобея превратилась в статую. [[Аплодисменты]] еще усилились. Сэр Вильям, щурясь у свечи, приблизил свое лицо к нотам, быстро перевернул страницы и заиграл вступление к большой арии: леди Эмма от attitudes непосредственно переходила к пению, показывая сразу все свои [[талант]]ы. Она вышла из оцепенения, отдала [[лира|лиру]] и шаль восторженно смотревшему на нее Нельсону и соединила перед своей огромной грудью руки — в одной из них был зажат кружевной платок. На опущенном лице леди Эммы вдруг появилась задумчивая [[улыбка]], которая больше с него не сходила и не менялась до конца пения, — улыбка эта не имела никакого отношения к тому, что пела леди Эмма. Затем она медленно подняла глаза на Нельсона (этот взлет [[глаза|глаз]] был главным ее очарованием; она считала его неотразимым) и запела. Пела она долго и плохо, так что восторг на лицах гостей остыл: самым льстивым из [[итальянцы|итальянцев]] трудно восхищаться дурным пением. Наконец раздалось длинное ''fermato'' — такое длинное, такое fermato, что даже английским матросам, слушавшим издали с палубы, стало ясно наступление конца [[ария|арии]]. Певица, однако, опустив голову, с задумчивой улыбкой ждала конца аккомпанемента. Нельсон, не дождавшись, восторженно захлопал по колену левой рукой (он не мог аплодировать). Гости тоже похлопали. [[Король]] встал и неожиданно залился всхлипывающим тонким [[смех]]ом. Гамильтон, поднимаясь вслед за Фердинандом, взглянул на него с [[изумление]]м: хоть посланник десятки лет знал короля, этот смех не потерял способности поражать сэра Вильяма. Король, захлебываясь, с хитрым видом поблагодарил леди Эмму и объявил, что идет бриться. Гамильтон и Нельсон проводили Фердинанда до дверей его помещения. Затем сэр Вильям, опять надев свою улыбку, вернулся в салон. Леди Эмма с жаром перечисляла гостям всех высокопоставленных людей, которые восхищались ее позами и пением. Гамильтон поднял шторы, гости с облегчением стали тушить свечи и переставлять мебель на ее обычное место. Никто не уходил, все надеялись получить приглашение пообедать с его величеством. Сэр Вильям уселся поудобнее в кресло и снова, как ключом часы, завел механизм общего разговора.<ref name="тетралогия"/>|Автор=«Чёртов мост» (из тетралогии «Мыслитель»), 1925}}
{{Q|На столике у входа продавались брошюры. [[Автор]]ы тут же их надписывали с благосклонно-равнодушным видом. В одной купленной у автора из вежливости брошюре Мамонтов нашел ту формулу, которая означала «[[Мене, мене, текел, упарсин|Мане-Текел-Фарес]]» капиталистического хозяйства. Сначала Николай Сергеевич хотел было сверить брошюру с «[[Капитал (Маркс)|Капиталом]]», но как назло книги у него под рукой не было. Он не был вполне уверен в том, что «Мане-Текел-Фарес» заключался именно в этой формуле, хотя, помнилось, так говорил ему автор брошюры. «Да, дрянная статья, вдобавок недобросовестно написанная, ― угрюмо подумал он. ― Впрочем, кажется, все они так пишут… В печатном виде, впрочем, статья, как всегда, выиграет… Нет, формулу надо бы выкинуть… Да и буквы я объяснил довольно плохо…» Эту статью он написал отчасти назло тем радикальным [[читатель|читателям]] журнала, которые видели в [[Америка|Америке]] новый благословенный мир: некоторые из них уезжали в Соединенные Штаты и основывали там трудовые или [[коммунист]]ические колонии. «Я по природе неконформист, но, отталкиваясь от одного [[конформизм]]а, всегда неизбежно впадаешь в другой», ― думал он. Вероятность близкой гибели Соединенных Штатов еще усиливалась оттого, что он все время находился в дурном настроении духа. Были некоторые сомнения: пропустит ли [[цензура]] строки о конце капиталистического строя? Николай Сергеевич знал, что русский читатель поймет цель оговорки и только от нее насторожится: «Считаю нужным оговориться: этот [[прогноз]] никак не может относиться к нашей родине: и хозяйственный строй у нас не может быть назван капиталистическим, и общие законы экономического развития нашей страны все-таки не могут считаться тождественными с североамериканскими. Перехожу без околичностей к общим соображениям о капиталистическом накоплении в С. Штатах: [[Читатель|Читателя]], много слышавшего об американских дядюшках, быть может, несколько удивит то обстоятельство, что понятие «[[миллионер]]а» ново в Америке, как ново и самое слово.<ref>''[[w:Алданов, Марк Александрович|М.А. Алданов]]''. «Истоки». — Париж: YMCA-Press, 1950 г.</ref>|Автор=из романа «Истоки», 1946}}
| |||