Глупов: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
мобилизационная модель
сведение
Строка 3:
 
== До «Истории одного города» ==
{{Q|Памятуешь ли ты, что арена твоей деятельности не в пространстве и времени, а все в том же милом Глупове, где нынче так сладко свищут [[соловей|соловьи]]-либералы, что ты никогда и никуда не уйдешь от Глупова, что он будет преследовать тебя по пятам, доколе не загонит в земные пропасти, что он до тех пор будет всасываться тебе в [[кровь]], покуда не доведет ее до разложения? Если ты это памятуешь, то должен также знать, что хотя Глупов и [[спор|бесспорно]] хороший город, но вместе с тем [[город]], любящий жить в мире с действительностью и откровенно, даже почти неприлично [[трус]]ящий при малейшем намеке на разлад с нею. Мы, люди старого глуповского закала, любим, чтоб во «всем этом» было легкое, постепенное и неторопливое вперед поступание, и притом чтоб поступание это существовало преимущественно в наших общественных диалогах и только самую чуточку переходило в практику. Ибо под практикой мы разумеем только самую настоящую, действительную практику, а не [[химера|химеры]]. Мы охотно, например, пожертвуем каким-нибудь фестончиком, мы охотно побеседуем между собой насчет разных этих усовершенствованьиц, мы даже не прочь шепнуть друг другу на ушко ''que la position n'est plus tenable'' («совсем-таки мелких [[деньги|денег]] достать нельзя ― просто смерть!»<ref name="Другие">''М. Е. Салтыков-Щедрин''. «История одного города» и др. — М.: «Правда», 1989 г.</ref>|Автор=Михаил Салтыков-Щедрин, «Сатиры в прозе», 1859-1862}}
{{Q|Глупов! милый Глупов! Кто ж похлопочет об тебе? Кто озаботится об истреблении [[волк]]а, рыскающего по стогнам твоим, о разрежении миазмов, насыщающих [[воздух]] твой? Мелодично курлыканье [[каплун]]ов настоящего, но в нем есть недомолвка, в нем недостает одной нотки. Нельзя удовлетвориться жизнью с распространенными в воздухе [[миазм]]ами, с рыскающими по улицам волками. «[[Жизнь]] дает, жизнь поступается!» ― но ведь она дает [[смерть]], но ведь она поступается веревкой на шею! Рад бы сложить руки, рад бы сидеть у моря и ждать погоды, да ждать-то нельзя, потому что душа стонет и изнемогает под гнетом житейской мерзости, потому что [[кровь]] бьет в голову и туманит ее от недостатка воздуха. Простора и света ищет смертный, хотя бы этот смертный был и коренной глуповец.<ref name="Четвёртый">''[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|М.Е. Салтыков-Щедрин]]''. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 4. — Москва, Художественная литература, 1966 г.</ref>|Автор=[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|Михаил Салтыков-Щедрин]], «Каплуны», 1857-1865}}
 
{{Q|Всякая [[вещь]] имеет свою историю; даже старый [[губернатор]]ский вицмундир имеет свою историю («а помните, как на [[обед]]е у градского головы его превосходительству вицмундир соусом облили?» ― любят вопрошать друг друга глуповцы), а у Глупова нет истории. Рассказывают старожилы, что была какая-то [[история]] и хранилась она в соборной [[колокольня|колокольне]], но впоследствии не то [[крыса]]ми съедена, не то в [[пожар]] сгорела («помните, в тот самый пожар, перед которым [[таракан]]ы из города поползли и во время которого глуповцы, вместо того чтоб тушить [[огонь]], только ахали да в колокола звонили?» ). Рассказывают, что было время, когда Глупов не назывался Глуповым, а назывался Умновым, но на беду сошел некогда на землю громовержец [[Юпитер (бог)|Юпитер]] и, обозревая владения свои, завернул и в Глупов. [[Тоска]] обуяла Юпитера, едва взглянул он на реку Большую Глуповицу; болезненная спячка так и впилась в него, как будто говоря: «А! ты думаешь, что Юпитер, так и отвертишься! ― шалишь, брат!» Однако Юпитер отвертелся, но в память пребывания своего в Умнове повелел ему впредь именоваться Глуповым, чем глуповцы не только не обиделись, но даже поднесли Юпитеру [[хлеб-соль]]. Наезжала еще в Глупов [[Минерва]]-богиня.<ref name="Другие"/>|Автор=Михаил Салтыков-Щедрин, «Сатиры в прозе», 1859-1862}}
{{Q|А теперь, объяснив историю Любови Александровны, вновь обратимся к милому Глупову. В его [[история|истории]] я нахожу поразительное сходство с историей Митрофана, Древнего Рима и Любови Александровны, хотя несомненно, что относительно величия Глупов скорее напоминает [[Древний Рим]], нежели Митрофана. Что Глупов велик ― в этом легко убедится всякий, кто не поленится взглянуть на план его. Мало того что раскинулся неглиже по обеим Глуповицам, но [[кузница]]ми своими уперся почти в самое Дурацкое Городище (тоже замечательная, в своем роде, муниципия!). Я утверждаю, что в этом отношении он даже имеет превосходство над [[Рим]]ом, потому что последний обладал в стенах своих только одною рекою [[Тибр]]ом, да и то грязною, более похожею на наш Дурий брод, нежели на настоящую реку. Об кузницах же и говорить нечего; они составляют нашу [[гордость]] и [[слава|славу]], потому что в них изготовляются не только прекрасные и блестящие [[подкова|подковы]], но и весьма прочные [[кандалы]]. Затем, говорят, что у Рима было [[семь холмов]] ― эка невидаль! да у нас в Глупове можно насчитать до сотни таких [[анафема|разанафемских]] горуш и [[косогор]]ов, на которых ежегодно побивается до тысячи [[извозчик|извозчичьих]] кляч ― ей, не лгу! А огороды-то наши! а пустыри-то наши! Ах, матушки вы мои! Итак, насчет [[красота|красоты]] и величия бабушка еще надвое сказала, кто кому нос утрет!<ref name="Четвёртый"/>|Автор=Михаил Салтыков-Щедрин, «Глуповское распутство», 1857-1865}}
 
{{Q|Глупов! милый Глупов! отчего надрывается [[сердце]], отчего болит [[душа]] при одном упоминовении твоего имени? Или есть невидимое, но крепкое некоторое звено, приковывающее мою [[судьба|судьбу]] к твоей, или ты подбросил в питье мое зелье, которое безвозвратно приворожило меня к тебе? Кажется, и не пригож ты, и не слишком умен; нет в тебе ни природы могучей, ни воздуха вольного; [[нищета]] да убожество, да дикость, да [[насилие]]… плюнул бы и пошел прочь! Ан нет, все сердца к тебе несутся, все уста поют хвалу твою! Странная какая-то творится тут штука; подойдешь к тебе поближе, вкусишь от [[виноград]]а твоего ― тошнит: чувствуешь, как въяве [[дурак]]ом делаешься: уйдешь от тебя ― плачешь: чувствуешь, что вдруг становишься словно не самим собою! Отчего же несутся к тебе сердца? отчего же уста сами собой так складываются, что поют хвалу твою? А оттого, милый Глупов, что мы все, сколько нас ни есть, мы все [[плоть]] от плоти твоей, [[кость]] от костей твоих. Всех-то ты прикормил, всех-то ты воспитал, всех-то ты напоил от многообильных вод реки Большой Глуповицы, ― как же нам не любить тебя? то нужды нет, что иногда словно тошнит: [[тошнота]]-то, милый человек, ведь своя родная, прирожденная так сказать, тошнота! Ну, потошнит-потошнит, да и пройдет! Это нужды нет, что временем словно обухом по голове тебя треснет: [[обух]]-то ведь свой, глуповский обух, тот самый обух, который действует по пословице: «кого люблю, того и бью», ― бери же его благоговейно в руки и целуй!<ref name="Другие"/>|Автор=Михаил Салтыков-Щедрин, «Сатиры в прозе», 1859-1862}}
 
{{Q|И опять оба довольны, и опять вздохнем легонько. Нет, [[воля]] ваша, а я именно [[счастье|счастлив]], что papa и maman вздумалось в лице моем подарить Глупову лишнего [[гражданин]]а! Und ich war in Arcadien geboren… Да, и я сын Глупова, и я катался как [[сыр в масле]], что, как известно, и составляет настоящую, неподдельную глуповскую [[Аркадия|Аркадию]]. Я жил этой жизнью, я упивался производящим сгустение крови [[вино]]м ее: нет того места в моем [[организм]]е, которое не было бы всладце уязвлено тобою, о Глупов! Не верьте же, добрые мои сограждане, не верьте тому супостату, который станет внушать вам, будто я озлоблен против вас, будто я поднимаю вас на [[смех]]! Во-первых, я столько раз повторял вам: [[любовь|люблю]], люблю и люблю, что [[сомнение]] в [[истина|истинности]] моих чувств было бы даже обидно: не [[ложь|лгу]] же я в самом деле?<ref name="Другие"/>|Автор=Михаил Салтыков-Щедрин, «Сатиры в прозе», 1859-1862}}
 
{{Q|― Как прикажете, ваше превосходительство!
― Да я полагал бы покончить это домашним образом… ха-ха!.. mille e tre! Я полагаю, всего лучше перевести его в другое место… подальше от Дульциней! И таким образом, en petit comite, был решен вопрос о переводе [[публицист]]а Корытникова из города Глупова в город Дурацкое Городище. К чести Корытникова я должен сказать, что несправедливость [[судьба|судеб]] отнюдь не заставила его упасть духом и понурить голову. Проникнутый убеждением в святости своего гражданского назначения, он с легким [[сердце]]м отправился в Дурацкое Городище, твердо уверенный, что и там найдется [[мещанин|мещанка]] Залупаева, и там найдется градоначальник, не брегущий о благосостоянии и здравии пасомого им стада. Что, если бы Залупаевой не оказалось?<ref name="Другие"/>|Автор=Михаил Салтыков-Щедрин, «Сатиры в прозе», 1859-1862}}
 
{{Q|Из [[Ярославль|Ярославля]] некто г. Трефолев пишет в редакцию [[w:Век (журнал)|газеты «Век»]] весьма обстоятельное письмецо, которое начинается такими словами: «Отставной надворный советник Н. Щедрин, рассказывает в «Современнике», что Глуповская женская гимназия обязана своим существованием его [[сивуха|сивушеству]], отупщику... Так было в Глупове. Но Ярославль может гордиться тем, что он обошелся и без акцизно-откупного коммисионерства». [[Гордость]] совершенно справедливая; но вот что странно: из приведенного нами начала видно, что г. Трефолев читал и помнит статью в «[[w:Современник (журнал)|Современнике]]», где говорится о г. Глупове; между тем, читая дальнейшее его писание, можно подумать, что он уже забыл все, что в той статье говорится.<ref>— СПб.: «[[w;Время (журнал)|Время]]», № 1, 1861</ref>|Автор=[[:w:Порецкий, Александр Устинович|Александр Порецкий]], «Обзор современных вопросов», 1861}}
 
{{Q|Что это за Глупов? откуда он? где он?
Строка 25 ⟶ 34 :
― Сидорычи? les Sydoritchs? ― восклицает Сидорыч, заливаясь неистовым [[хохот]]ом. И тут следуют бесконечные рассказы о том, что пакостнее Сидорычей ничего свет не производил, что это народ гнусный, не имеющий никакого достоинства, не знакомый ни с какими [[наука]]ми, кроме «Правил игры в [[преферанс]]».<ref name="Четвёртый"/>|Автор=Михаил Салтыков-Щедрин, «[[Глупов и глуповцы]]», 1862}}
 
{{Q|А теперь, объяснив историю Любови Александровны, вновь обратимся к милому Глупову. В его [[история|истории]] я нахожу поразительное сходство с историей Митрофана, Древнего Рима и Любови Александровны, хотя несомненно, что относительно величия Глупов скорее напоминает [[Древний Рим]], нежели Митрофана. Что Глупов велик ― в этом легко убедится всякий, кто не поленится взглянуть на план его. Мало того что раскинулся неглиже по обеим Глуповицам, но [[кузница]]ми своими уперся почти в самое Дурацкое Городище (тоже замечательная, в своем роде, муниципия!). Я утверждаю, что в этом отношении он даже имеет превосходство над [[Рим]]ом, потому что последний обладал в стенах своих только одною рекою [[Тибр]]ом, да и то грязною, более похожею на наш Дурий брод, нежели на настоящую реку. Об кузницах же и говорить нечего; они составляют нашу [[гордость]] и [[слава|славу]], потому что в них изготовляются не только прекрасные и блестящие [[подкова|подковы]], но и весьма прочные [[кандалы]]. Затем, говорят, что у Рима было [[семь холмов]] ― эка невидаль! да у нас в Глупове можно насчитать до сотни таких [[анафема|разанафемских]] горуш и [[косогор]]ов, на которых ежегодно побивается до тысячи [[извозчик|извозчичьих]] кляч ― ей, не лгу! А огороды-то наши! а пустыри-то наши! Ах, матушки вы мои! Итак, насчет [[красота|красоты]] и величия бабушка еще надвое сказала, кто кому нос утрет!<ref name="Четвёртый"/>|Автор=Михаил Салтыков-Щедрин, «[[Глуповское распутство]]», 1857-18651862}}
{{Q|Памятуешь ли ты, что арена твоей деятельности не в пространстве и времени, а все в том же милом Глупове, где нынче так сладко свищут [[соловей|соловьи]]-либералы, что ты никогда и никуда не уйдешь от Глупова, что он будет преследовать тебя по пятам, доколе не загонит в земные пропасти, что он до тех пор будет всасываться тебе в [[кровь]], покуда не доведет ее до разложения? Если ты это памятуешь, то должен также знать, что хотя Глупов и [[спор|бесспорно]] хороший город, но вместе с тем [[город]], любящий жить в мире с действительностью и откровенно, даже почти неприлично [[трус]]ящий при малейшем намеке на разлад с нею. Мы, люди старого глуповского закала, любим, чтоб во «всем этом» было легкое, постепенное и неторопливое вперед поступание, и притом чтоб поступание это существовало преимущественно в наших общественных диалогах и только самую чуточку переходило в практику. Ибо под практикой мы разумеем только самую настоящую, действительную практику, а не [[химера|химеры]]. Мы охотно, например, пожертвуем каким-нибудь фестончиком, мы охотно побеседуем между собой насчет разных этих усовершенствованьиц, мы даже не прочь шепнуть друг другу на ушко ''que la position n'est plus tenable'' («совсем-таки мелких [[деньги|денег]] достать нельзя ― просто смерть!»<ref name="Другие">''М. Е. Салтыков-Щедрин''. «История одного города» и др. — М.: «Правда», 1989 г.</ref>|Автор=Михаил Салтыков-Щедрин, «Сатиры в прозе», 1859-1862}}
 
{{Q|Глупов! милый Глупов! Кто ж похлопочет об тебе? Кто озаботится об истреблении [[волк]]а, рыскающего по стогнам твоим, о разрежении миазмов, насыщающих [[воздух]] твой? Мелодично курлыканье [[каплун]]ов настоящего, но в нем есть недомолвка, в нем недостает одной нотки. Нельзя удовлетвориться жизнью с распространенными в воздухе [[миазм]]ами, с рыскающими по улицам волками. «[[Жизнь]] дает, жизнь поступается!» ― но ведь она дает [[смерть]], но ведь она поступается веревкой на шею! Рад бы сложить руки, рад бы сидеть у моря и ждать погоды, да ждать-то нельзя, потому что душа стонет и изнемогает под гнетом житейской мерзости, потому что [[кровь]] бьет в голову и туманит ее от недостатка воздуха. Простора и света ищет смертный, хотя бы этот смертный был и коренной глуповец.<ref name="Четвёртый">''[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|М.Е. Салтыков-Щедрин]]''. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 4. — Москва, Художественная литература, 1966 г.</ref>|Автор=[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|Михаил Салтыков-Щедрин]], «Каплуны», 1857-18651862}}
{{Q|Всякая [[вещь]] имеет свою историю; даже старый [[губернатор]]ский вицмундир имеет свою историю («а помните, как на [[обед]]е у градского головы его превосходительству вицмундир соусом облили?» ― любят вопрошать друг друга глуповцы), а у Глупова нет истории. Рассказывают старожилы, что была какая-то [[история]] и хранилась она в соборной [[колокольня|колокольне]], но впоследствии не то [[крыса]]ми съедена, не то в [[пожар]] сгорела («помните, в тот самый пожар, перед которым [[таракан]]ы из города поползли и во время которого глуповцы, вместо того чтоб тушить [[огонь]], только ахали да в колокола звонили?» ). Рассказывают, что было время, когда Глупов не назывался Глуповым, а назывался Умновым, но на беду сошел некогда на землю громовержец [[Юпитер (бог)|Юпитер]] и, обозревая владения свои, завернул и в Глупов. [[Тоска]] обуяла Юпитера, едва взглянул он на реку Большую Глуповицу; болезненная спячка так и впилась в него, как будто говоря: «А! ты думаешь, что Юпитер, так и отвертишься! ― шалишь, брат!» Однако Юпитер отвертелся, но в память пребывания своего в Умнове повелел ему впредь именоваться Глуповым, чем глуповцы не только не обиделись, но даже поднесли Юпитеру [[хлеб-соль]]. Наезжала еще в Глупов [[Минерва]]-богиня.<ref name="Другие"/>|Автор=Михаил Салтыков-Щедрин, «Сатиры в прозе», 1859-1862}}
 
{{Q|Глупов! милый Глупов! отчего надрывается [[сердце]], отчего болит [[душа]] при одном упоминовении твоего имени? Или есть невидимое, но крепкое некоторое звено, приковывающее мою [[судьба|судьбу]] к твоей, или ты подбросил в питье мое зелье, которое безвозвратно приворожило меня к тебе? Кажется, и не пригож ты, и не слишком умен; нет в тебе ни природы могучей, ни воздуха вольного; [[нищета]] да убожество, да дикость, да [[насилие]]… плюнул бы и пошел прочь! Ан нет, все сердца к тебе несутся, все уста поют хвалу твою! Странная какая-то творится тут штука; подойдешь к тебе поближе, вкусишь от [[виноград]]а твоего ― тошнит: чувствуешь, как въяве [[дурак]]ом делаешься: уйдешь от тебя ― плачешь: чувствуешь, что вдруг становишься словно не самим собою! Отчего же несутся к тебе сердца? отчего же уста сами собой так складываются, что поют хвалу твою? А оттого, милый Глупов, что мы все, сколько нас ни есть, мы все [[плоть]] от плоти твоей, [[кость]] от костей твоих. Всех-то ты прикормил, всех-то ты воспитал, всех-то ты напоил от многообильных вод реки Большой Глуповицы, ― как же нам не любить тебя? то нужды нет, что иногда словно тошнит: [[тошнота]]-то, милый человек, ведь своя родная, прирожденная так сказать, тошнота! Ну, потошнит-потошнит, да и пройдет! Это нужды нет, что временем словно обухом по голове тебя треснет: [[обух]]-то ведь свой, глуповский обух, тот самый обух, который действует по пословице: «кого люблю, того и бью», ― бери же его благоговейно в руки и целуй!<ref name="Другие"/>|Автор=Михаил Салтыков-Щедрин, «Сатиры в прозе», 1859-1862}}
 
{{Q|И опять оба довольны, и опять вздохнем легонько. Нет, [[воля]] ваша, а я именно [[счастье|счастлив]], что papa и maman вздумалось в лице моем подарить Глупову лишнего [[гражданин]]а! Und ich war in Arcadien geboren… Да, и я сын Глупова, и я катался как [[сыр в масле]], что, как известно, и составляет настоящую, неподдельную глуповскую [[Аркадия|Аркадию]]. Я жил этой жизнью, я упивался производящим сгустение крови [[вино]]м ее: нет того места в моем [[организм]]е, которое не было бы всладце уязвлено тобою, о Глупов! Не верьте же, добрые мои сограждане, не верьте тому супостату, который станет внушать вам, будто я озлоблен против вас, будто я поднимаю вас на [[смех]]! Во-первых, я столько раз повторял вам: [[любовь|люблю]], люблю и люблю, что [[сомнение]] в [[истина|истинности]] моих чувств было бы даже обидно: не [[ложь|лгу]] же я в самом деле?<ref name="Другие"/>|Автор=Михаил Салтыков-Щедрин, «Сатиры в прозе», 1859-1862}}
 
{{Q|― Как прикажете, ваше превосходительство!
― Да я полагал бы покончить это домашним образом… ха-ха!.. mille e tre! Я полагаю, всего лучше перевести его в другое место… подальше от Дульциней! И таким образом, en petit comite, был решен вопрос о переводе [[публицист]]а Корытникова из города Глупова в город Дурацкое Городище. К чести Корытникова я должен сказать, что несправедливость [[судьба|судеб]] отнюдь не заставила его упасть духом и понурить голову. Проникнутый убеждением в святости своего гражданского назначения, он с легким [[сердце]]м отправился в Дурацкое Городище, твердо уверенный, что и там найдется [[мещанин|мещанка]] Залупаева, и там найдется градоначальник, не брегущий о благосостоянии и здравии пасомого им стада. Что, если бы Залупаевой не оказалось?<ref name="Другие"/>|Автор=Михаил Салтыков-Щедрин, «Сатиры в прозе», 1859-1862}}
 
{{Q|Из [[Ярославль|Ярославля]] некто г. Трефолев пишет в редакцию [[w:Век (журнал)|газеты «Век»]] весьма обстоятельное письмецо, которое начинается такими словами: «Отставной надворный советник Н. Щедрин, рассказывает в «Современнике», что Глуповская женская гимназия обязана своим существованием его [[сивуха|сивушеству]], отупщику... Так было в Глупове. Но Ярославль может гордиться тем, что он обошелся и без акцизно-откупного коммисионерства». [[Гордость]] совершенно справедливая; но вот что странно: из приведенного нами начала видно, что г. Трефолев читал и помнит статью в «[[w:Современник (журнал)|Современнике]]», где говорится о г. Глупове; между тем, читая дальнейшее его писание, можно подумать, что он уже забыл все, что в той статье говорится.<ref>— СПб.: «[[w;Время (журнал)|Время]]», № 1, 1861</ref>|Автор=[[:w:Порецкий, Александр Устинович|Александр Порецкий]], «Обзор современных вопросов», 1861}}
 
{{Q|― Ну, не [[грех]] ли вам! у нас и [[опера]], и [[балет]], и [[устрицы]]… Столоначальники вас ласкают, начальники отделения руку подают! и от этакой-то жизни да в Глупов бежать! ― Нет, нет, нет! Еще в древности, знаете, [[Юлий Цезарь]]… Соперник солнца не докончил, вполне полагаясь на мое [[знакомство]] с Кайдановым. <...>
Строка 119:
 
{{Q|Уже в «Губернских очерках» промелькнула трагикомическая фигура просителя, являющегося к начальству за разрешением… дать сдачи обидчику. В последующих же рассказах и очерках Щедрина стал складываться образ города Глупова, сначала бывший «коллективным» [[псевдоним]]ом многих русских городов, но затем начавший принимать все более фантастически-обобщенные очертания и делаться олицетворением народной пассивности и потворства насилию.
В очерке «К читателю», которым Щедрин открыл свою книгу «Сатиры в прозе», нарисована сцена расправы с человеком, ослушавшимся неразумного распоряжения и нарушившим предписанные правила на глуповском перевозе через [[река|реку]]. Лишь только ослушник завидел направляющегося к нему «[[дантист]]а» (словечко, пущенное Гоголем для определения человека, вершащего [[зуб]]одробительную расправу), он «не пустился наутек, как можно было бы ожидать, но показал решимость духа изумительную, то есть перестал грести и, сложив весла, ожидал. Мне показалось даже, что он заранее и инстинктивно дал своему телу наклонное положение, как бы защищаясь только от смертного боя. Ну, натурально, дантист [[орёл|орлом]] налетел, и через минуту воздух огласился воплями раздирающими, воплями, выворачивающими наизнанку человеческие внутренности».<ref name="турков">''[[w:Турков, Андрей Михайлович|А. М. Турков]]''. Салтыков-Щедрин (Жизнь и творчество великого сатирика XIX века М. Е. Салтыкова-Щедрина). — М.: Молодая Гвардия, серия ЖЗЛ, 2004 г.</ref>|Автор=[[w:Турков, Андрей Михайлович|Андрей Турков]], «Салтыков-Щедрин», 1964}}
 
{{Q|Революционные возможности крестьянства подвергались решительной переоценке. Если в «[[Глуповское распутство|Глуповском распутстве]]» Иванушка полон [[революция|революционной]] энергии и чувства превосходства над Сидорычами, Трифонычами и Зубатовыми, т.е. над либеральными и консервативными [[помещик]]ами и [[бюрократ]]ией, то уже в очерке «К читателю» отразилось разочарование в революционных возможностях крестьянства. Здесь проводится мысль, что толпа всегда на стороне силы, даже тогда, когда сила направлена против нее. Народ, стоявший до сих пор у Салтыкова-Щедрина вне Глупова, теперь составляет младшее глуповское поколение. Все это не могло не осложнять для Салтыкова-Щедрина вопроса о перспективах революции, о путях к ней.<ref name="турков" />|Автор=Андрей Турков, «Салтыков-Щедрин», 1964}}
 
{{Q|Те, у кого [[сапог]]и слезли наполовину, тычут пальцами в консерваторов, разувшихся только на одну треть. А те, кто освободился на три четверти, за [[глаза]] называют друг друга [[ортодокс]]ами.Это клинический случай номер один — [[маразм]] полуснятого сапога. У отцов была другая [[игрушка]]: въехать в Глупов на белом коне, сжечь два-три учреждения и место, на котором они стояли, посыпать [[соль]]ю. Но торжественный въезд в Глупов был отменен. Пришлось возвращаться в [[вагон]]е третьего класса, рядовыми советскими гражданами. Забились отцы в [[крыса|крысиные]] норки, ходят на службу, а в душе скачет белый [[конь]], не дает покоя, по ночам снится, проклятый.|Автор=[[Григорий Соломонович Померанц|Григорий Померанц]]. «Маленькие эссе», 1972}}
Строка 156 ⟶ 158 :
{{Навигация|Тема=Глупов|Википедия=Глупов|Викисклад=|Викитека=История одного города (Салтыков-Щедрин)}}
* «[[Глупов и глуповцы]]» (очерк 1862 года)
* «[[Глуповское распутство]]»
* [[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|Салтыков-Щедрин]]
* [[История одного города]]
* [[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|Салтыков-Щедрин]]
* [[Угрюм-Бурчеев]]
* [[Мухосранск]]