Глупов: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
идиотского города Глупова
Обличение пассивности
Строка 81:
{{Q|В 1815 году приехал на смену Иванову виконт дю Шарио, [[француз]]ский выходец. [[Париж]] был взят; враг человечества навсегда водворен на острове Св. Елены; «Московские ведомости» заявили, что с посрамлением [[враг]]а задача их кончилась, и обещали прекратить свое существование; но на другой день взяли свое [[обещание]] назад и дали другое, которым обязывались прекратить свое существование лишь тогда, когда Париж будет взят вторично. Ликование было общее, а вместе со всеми ликовал и Глупов. Вспомнили про купчиху Распопову, как она, вместе с Беневоленским, интриговала в пользу [[Наполеон]]а, выволокли ее на улицу и разрешили мальчишкам дразнить. Целый день преследовали маленькие негодяи злосчастную вдову, называли ее Бонапартовной, антихристовой наложницей и проч., покуда наконец она не пришла в исступление и не начала прорицать. Смысл этих прорицаний объяснился лишь впоследствии, когда в Глупов прибыл Угрюм-Бурчеев и не оставил в городе камня на камне.
Дю Шарио был весел. Во-первых, его эмигрантскому сердцу было радостно, что Париж взят; во-вторых, он столько времени настоящим манером не едал, что глуповские пироги с начинкой показались ему райскою пищей. Наевшись досыта, он потребовал, чтоб ему немедленно указали место, где было бы можно passer son temps а faire des betises, и был отменно доволен, когда узнал, что в [[Солдат]]ской слободе есть именно такой дом, какого ему желательно. Затем он начал болтать и уже не переставал до тех пор, покуда не был, по распоряжению начальства, выпровожен из Глупова за границу. Но так как он все-таки был сыном XVIII века, то в болтовне его нередко прорывался дух исследования, который мог бы дать очень горькие плоды, если б он не был в значительной степени смягчен духом легкомыслия. Так, например, однажды он начал объяснять глуповцам [[права человека]]; но, к счастью, кончил тем, что объяснил права Бурбонов.<ref name="Другие"/>|Автор=[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|Михаил Салтыков-Щедрин]], «История одного города» (Поклонение мамоне и покаяние), 1869-1870}}
[[Файл:Ugryum-Burcheev (Nik.Remizov, 1907).jpg|thumb|200px|<center>[[Угрюм-Бурчеев]] <br>(рис. [[w:Ремизов, Николай Владимирович|Н.Ремизова]], 1907)]]
 
{{Q|Управившись с Грустиловым и разогнав безумное скопище, Угрюм-Бурчеев немедленно приступил к осуществлению своего [[бред]]а.
Но в том виде, в каком Глупов предстал глазам его, город этот далеко не отвечал его [[идеал]]ам. Это была скорее беспорядочная куча хижин, нежели город. Не имелось ясного центрального пункта; улицы разбегались вкривь и вкось; дома лепились кое-как, без всякой симметрии, по местам теснясь друг к другу, по местам оставляя в промежутках огромные [[пустырь|пустыри]]. Следовательно, предстояло не улучшать, но создавать вновь. Но что же может значить слово «создавать» в понятиях такого человека, который с юных лет закалился в должности прохвоста? — «Создавать» — это значит представить себе, что находишься в дремучем лесу; это значит взять в руку [[топор]] и, помахивая этим орудием творчества направо и налево, неуклонно идти куда глаза глядят. Именно так Угрюм-Бурчеев и поступил.
Строка 127:
{{Q|Крепостническая Русь изображена писателем во многих произведениях, но цельнее и ярче всего в упомянутой полуавтобиографической «[[Пошехонские рассказы|Пошехонской старине]]» — самой правдивой картине крепостного быта. Знаменитые «шестидесятые годы» — годы крутого демократического подъема, кризиса режима и падения крепостного строя, годы исторического перелома, освещены в «Невинных рассказах» и «Сатирах в прозе». В эти книги входят и драгоценные обломки разрушенного цензурой цикла «[[Глупов и глуповцы]]» — удивительного по страстности и глубине мысли памятника того драматического времени, когда в России складывалась и сложилась первая революционная ситуация (1859 — 1861 гг.).
Неудача демократического натиска «шестидесятничества», победа, хотя и временная, «города Глупова» над городами «Буяновым» и «Умновым» преломляются с трагической силой в «Истории одного города» — одном из наиболее широкоохватных обличительных произведений отечественной литературы, с удивительным гражданственным бесстрашием захватывающим и сферу русской национальной «[[самокритика|самокритики]]».<ref name="преди">''[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|Салтыков-Щедрин М.Е.]]'' Собрание сочинений в десяти томах, Том 1. Предисловие. — Москва: «Правда», 1988 г.</ref>|Автор=[[:w:Макашин, Сергей Александрович|Сергей Макашин]], «Сатиры смелый властелин», 1987}}
 
{{Q|Но не менее суров, хотя и не казнящ, а до боли горек [[суд]] Щедрина над обывателями химерического и вместе с тем до [[ужас]]а реального «города Глупова». В образах «глуповцев», нещадно ошеломляемых своими полуидиотичными, полумеханическими «градоначальниками», Щедрин подвергает осуждению не «свойства» русского народа, как это не раз утверждала враждебная писателю или непроницательная критика. Он осуждает и отвергает лишь те, по определению писателя, «наносные атомы» в [[психология|психологии]] и поведении масс, которые мешали им освободиться из-под гнета «неразумных сил истории» и «обняться» с ее протестующими «гневными силами». Обличение пассивности занимает огромное место в творчестве Щедрина.<ref name="преди"/>|Автор=[[:w:Макашин, Сергей Александрович|Сергей Макашин]], «Сатиры смелый властелин», 1987}}
 
== Примечания ==