Хохот: различия между версиями

 

{{Q|С ранней [[юность|юности]] видел он отвратительные семейные ссоры, проявления дикого [[деспотизм]]а, от которого его отца не могли отучить ни штрафы, ни мировые судьи, видел и слышал, как все это было осмеяно работниками, которых теперь уже безнаказанно нельзя было колотить чем ни попало, и вышел из него удивительный человек… У него не могло быть симпатии ни к отцу, ни к [[мать|матери]] ― он видел их в таком отвратительном виде; хохот простого рабочего человека над этими мучающимися [[старик]]ами открыл ему [[глаза]] на то, что было в них дурно, и заставил понять и положение рабочего человека, над которым так долго орудовал отец…<ref>[[Глеб Иванович Успенский|Успенский Г.И.]] Собрание сочинений в девяти томах. Том 1. Москва, ГИХЛ, 1956 г.</ref>|Автор=[[Глеб Иванович Успенский|Глеб Успенский]], «Новые времена», 1873}}

 

{{Q|Хохот сам по себе заключает так много зачатков плотоядности, что тяготение его к проявлениям чистого зверства представляется уже чем-то неизбежным, фаталистическим. Одним простым хохотом [[Дон-Кихот]]а не проймешь, да он и не удовлетворяет и самого хохочущего. Является потребность проявить себя чем-нибудь более деятельным, например: наплевать в лицо, повалить на землю, топтать ногами. Конечно, все эти действия могут быть производимы и самостоятельно, но несомненно, что чаще всего они представляют собой видоизменения хохота и, так сказать, естественное его развитие. Поэтому, ежели вам на долю выпало несчастие случайно или неслучайно возбудить хохот [[толпа|толпы]], то бойтесь, ибо хохот не только не противоречит остервенению, но прямо вызывает его. Как бы то ни было, но я могу об себе сказать смело, что проявления [[совесть|совести]], самоотверженности и проч. никогда не возбуждали во мне позыва к хохоту. Напротив того, я относился к ним скорее благосклонно или, лучше сказать, опрятно… хотя и бессильно. Я понимаю, разумеется, что [[бессилие]] очень мало украшает человека; но поставьте все-таки мою страдательную опрятность рядом с теми деятельными формами и видоизменениями хохота, на которые я сейчас указал, и едва ли не придется согласиться, что в известной обстановке самое [[воздержание]] может претендовать на название заслуги. Притом же хохот не только жесток, но и подозрителен или, лучше сказать, придирчив. Преследуя непосредственно Дон-Кихота, он придирается и к стороннему человеку: а ты что [[рот]] разинул? Он не терпит никакой неясности, и ежели до поры до времени позволяет воздержанию прозябать в темном углу, куда загнал его [[испуг]], ― то именно только до поры до времени и притом в виде беспримерного снисхождения. Наступит момент, когда он прямо потребует, чтоб вся наличная армия, и старые и малые, и сильные и хилые, были в строю, чтоб все нижние чины до единого смотрели не кисло, а бодро, весело и решительно. Это будет минута тяжкая и решительная. Человек [[недоумение|недоумения]], человек, жизненный девиз которого исчерпывался словами: ни зла, ни добра, вдруг очутится если не прямо в положении кознодействующего Дон-Кихота, то, во всяком случае, в положении его попустителя. Покончивши с Дон-Кихотом, и бессильного человека выведут пред лицо хохочущей толпы, прочитают его вины («смотрел кисло», «улыбался слабо» (а все-таки улыбался), не «наяривал, не «накладывал») и в заключение скажут: «Ты даже опаснее, чем Дон-Кихот, ибо настоящий Дон-Кихот, по крайней мере, всенародно гарцует, а ты забился в угол и оттуда втихомолку льешь потоки донкихотствующего [[яд]]а…» Ведь хохоту-то по этому случаю, пожалуй, еще больше будет!<ref>''[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|М.Е. Салтыков-Щедрин]]'', Собрание сочинений в 20 т. — М.: «Художественная литература», 1966 г. — Том 12.</ref>|Автор=[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|Михаил Салтыков-Щедрин]], «В среде умеренности и аккуратности», 1877}}