Котлован (повесть): различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м опечатка
м оформление
Строка 27:
— Ты вполне классовое поколение, — обрадовался Сафронов, — ты с четкостью сознаешь все отношения, хотя сама ещё малолеток. Это [[монархизм]]у люди без разбору требовались для войны, а нам только один класс дорог, да мы и класс свой будем скоро чистить от несознательного элемента.}}
{{q|Ты, наверное, [[интеллигенция]] — той лишь бы посидеть да подумать! (Сафронов)}}
{{q|Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи! Он бы и еще откуда—нибудьоткуда-нибудь родился, да больше места не было. А потому мы должны бросить каждого в рассол [[социализм]]а, чтобы с него слезла шкура [[капитализм]]а и сердце обратило внимание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы и произошел бы [[энтузиазм]] (Сафронов)}}
{{q|Это монархизму люди без разбору требовались для [[Война|войны]], а нам только один класс дорог, да мы и класс свой будем скоро чистить от несознательного элемента}}
{{q|Молотобоец попробовал мальчишку за ухо, и тот вскочил с горшка, а медведь, не зная, что это такое, сам сел для пробы на низкую посуду.
Строка 36:
— Не шумите, хозяева, мы сами уйдём.}}
{{q|Вместо надежды ему осталось лишь терпение}}
{{q|От сознания малочисленности своей артели Чиклин спешно ломал вековой грунт, обращая всю жизнь своего тела в удары по мертвым местам. [[Сердце]] его привычно билось, терпеливая спина истощалась потом, никакого предохраняющего сала у Чиклина под кожей не было — его старые жилы и внутренности близко подходили наружу, он ощущал окружающее без расчета и сознания, но с точностью. Когда—то он был моложе и его любили девушки — из жадности к его мощному, бредущему куда попало телу, которое не хранило себя и было преданно всем. В Чиклине тогда многие нуждались как в укрытии и покое среди его верного тепла, но он хотел укрывать слишком многих, чтобы и самому было чего чувствовать, тогда женщины и товарищи из ревности покидали его, а Чиклин, тоскуя по ночам, выходил на базарную площадь и опрокидывал торговые будки или вовсе уносил их куда—нибудькуда-нибудь прочь, за что томился затем в [[тюрьма|тюрьме]] и пел оттуда песни в летние вишневые вечера.}}
{{q|Мы же, согласно пленума, обязаны их ликвидировать не меньше как класс, чтобы весь пролетариат и батрачье сословие осиротели от врагов!
— А с кем останетесь?
Строка 43:
 
== Цитаты о повести ==
{{Q|''«В день тридцатилетия личной жизни Вощеву дали расчёт с небольшого механического завода, где он добывал средства для своего существования»''. Это первое предложение повести «Котлован». Что-то здесь задевает [[сознание]]: какое-то закравшееся нарушение разворачивает его, как разворачивает ледяная кочка налетевшие на неё сани. Осознать, в чём оно, это что-то, пока ещё возможно, ― пока не сделан следующий шаг в глубину текста. Оно ― в словосочетании ''«тридцатилетие личной жизни»''; оно в том, что это словосочетание обладает той предельной избыточностью, которая и доводит [[язык]] до его собственных границ, туда, где брезжит иное, внеязыковое понимание [[смысл]]ов; и оно, наконец, в том, что это словосочетание на самом деле не несёт в себе никаких нарушений ― напротив, является не просто правильным, а сверхправильным, правильным до такой степени, в какой земные существа не нуждаются: для них было бы достаточно сказать ''«в день тридцатилетия Вощеву дали расчёт»''. Однако ''«в день тридцатилетия личной жизни…»'' более понятно ― более понятно для каких-то других существ, которые словно ничего не знают о жизни воплощённого мира и его обитателях, но зато хорошо знают, что жизнь вне воплощения, вне личины, вне личности ― не личная жизнь ― никакими тридцатилетиями не измеряется. Потому что [[жизнь]] в целом ― до и после личной ― [[время|времени]] не подвластна. «Ибо не было времени, когда бы я не существовал, равно как и ты, и эти владыки народов, и в будущем все мы не прекратим существовать», ― говорит «[[Бхагавадгита]]» голосом одного из таких существ.
''«В увольнительном документе ему написали, что он устраняется с производства вследствие роста слабосильности в нём и задумчивости среди общего темпа труда»''. В этом ― втором ― предложении «Котлована» уже нельзя указать, в чём именно сосредоточено то непостижимое что-то, которое с корнем выворачивает сознание из почвы земного бытия, сообщая ему о земном же бытии. ''Что-то'' ― здесь уже во всем и везде: в самом существе языка [[Андрей Платонов|Платонова]], которое обращено вовсе не к человеческому сознанию и изъясняется вовсе не с человеческими существами, а с существом равным себе или стоящим выше. Ему, этому высшему существу, показана жизнь в избранном сгустке вещества, который называется земным миром. И свойства именно его сознания, божественно безучастного, удалённого и всепринимающего, учитывает на каждом шагу существо языка Платонова, и в особенности там, где является [[смерть]], которая не представляет для этого сознания трагически значительного события...<ref>''[[:w:Отрошенко, Владислав Олегович|Владислав Отрошенко]]''. Эссе из книги «Тайная история творений». — М.: «Октябрь», №12, 2001 г. Журнальный зал в РЖ, «Русский журнал».</ref>|Автор=[[:w:Отрошенко, Владислав Олегович|Владислав Отрошенко]]. Эссе из книги «Тайная история творений», 2001}}