Норма (Сорокин): различия между версиями

{{Obscene}}

===Часть первая===

 

{{Q|Свеклушин вытащил упакованную в целлофан норму.

===Часть седьмая===

{{Q|… работая <…> в Институте Изящных Искусств, он проявил себя в качестве эрудированного, добросовестного учёного, снискав тем самым уважение руководства и коллег. <…> он защитил кандидатскую диссертацию по теме «[[Дадаизм]] и Тибет», что позволило ему занять должность старшего научного сотрудника. По настоянию руководства ИИИ реферат диссертации подсудимого был издан отдельной книгой в издательстве «Наука», а через полтора года, то есть в апреле 1948 г. книга «Дадаизм и Тибет» вышла ещё в двух отечественных издательствах — в «Мире» и в «Скорпионе». Одновременно она была переведена на английский, французский, немецкий, испанский, итальянский, японский и китайский языки. В январе 1948 года подсудимый получил приглашение от института Семиотики и Семантики прочитать курс лекций по семиотике даосских символов, который он и прочёл, совмещая в течении восьми месяцев научную и преподавательскую деятельность. После этого он был включён в научный совет ИСС и оставался его полноправным членом вплоть до первого ареста. Это произошло в июне 1949 года, по возвращении подсудимого из канадского города Торонто, где он участвовал в международном конгрессе [[Марсель Дюшан|дюшанистов]] <…>. Выйдя из [[w:Исправительно-трудовой лагерь|лагеря]] в 1984 году, эта сволочь опять засела за книги. Он читал новое, перечитывал старое, смотрел слайды, репродукции, прослушивал пластинки и кассеты. <…> Его морщинистая, задубевшая от южного солнца и ветра рука смахнула пыль с альбомов и монографий дадаистов, он сутками разглядывал, перелистывая пожелтевшие страницы, купил, падла, проектор, обзавёлся слайдами, проецировал их на простыню послевоенного пошива. Подтаяло, отнялось сердце, когда поползли по ней <…> рисунки, <…> свернулась кровь в венах у подсудимого, когда попёр [[поп-арт]], этот витамизированный внучок дады <…>. Концептуализм ошарашил его простотой своей идеи, после концептуализма он вспомнил про музыку, про поэзию, и вот уже драл горло [[Арнольд Шёнберг|шёнберговский]] [[w:en:Pierrot Lunaire|Лунный Пьеро]] и тёк по нервам огненный коктейль [[Осип Мандельштам|Мандельштама]]. И подсудимый лёг на плюшевый диван и закинул руки, и закрыл глаза, вспоминая, <…> и всё эти сочилось сквозь него, текло, переполняя, и он оживал, как рассохшийся инструмент оживает на весенней помойке, он обретал звук и цвет, ясность мысли и остроту чувств, память и речь. <…> Растянувшись на диване, внешне он ничем не отличался от себя самого, — лежит себе плюгавый старичок с пепельным лицом и коричневыми губами и, закрыв глаза, теребит загрубевшими пальцами край одеяла. Но внутренне, внутренне, граждане судьи, он напоминал не больше не меньше — раструб, или точнее — воронку. Все культурные, с позволения сказать, испражнения всех времён перемешивались, уплотнялись, ползли к горлышку воронки, стягивались, стягивались, и — вот уже он и приподнялся на сухих локтях и щёки серые покраснели, а морщинистые веки тронулись влагой: воронка прорвалась его божеством по имени Марсель Дюшан. Да, граждане судьи и вы, плоскомордые разъебаи, чинно сидящие в зале. Именно Марсель Дюшан являлся для подсудимого высшим феноменом человеческой культуры всех эпох. Почему? Не могу ответить вразумительно. Ведь были же и другие имена и не хуже: [[Шекспир]], к примеру, тот же [[Леонардо да Винчи|Леонардо]], на худой случай — [[Гёте]]. Или [[Платон]]. Тоже ведь не хуй собачий. Но для подсудимого — Дюшан и хоть ты заебись берёзовой палкой! Вот какая сука своевольная. <…> Но вы спросите — что было потом? А потом-то, господа присяжные заседатели, случилось принеприятнейшее. В один прекрасный красный вечер господин подсудимый, вспомнив исторический разговор между Дюшаном и [[Сальвадор Дали|Дали]] о [[w:Дерьмо художника|продаже говна одним поп-артистом]], срезал на споём теле все родинки безопасным лезвием «Нева». Припудрив ранки квасцами, он сел за машинку и печатал, как дятел, и как курица слепая стучал, мне мозги все распятил, пищеблоком своим докучал, пренатальный ребёнок, дзен-буддист, шизофреник, дурак, образован с пелёнок, но по сути — полнейший мудак, всё писал, всё печатал, всё, как курва слепая, стучал, обнажал свои початок, пищеблоком своим докучал, пил смеялся, дрочился, срал па койку и смачно пердел, в скрипку долго мочился, между тем безнадёжно седел, между тем — завирался и дрожал, и глотал молофью, с кошкой сочно ебался и свистел, подражал соловью, плющил пальцы тисками, [[Джеймс Джойс|Джойса]] рвал и глотал с молоком, резал шторы кусками, пятки нежно лизал языком, мазал кремом залупу и показывал в форточку всем, хуй разглядывал в лупу, говоря: я ебусь, когда ем, мебель резал ножовкой, керосином цветы поливал, сам питался перловкой, телефон раскрошил и сожрал, письма слал космонавтам, Саваофу молиться просил, не простил аргонавтам, бюст Гомера с балкона спустил, стал играть [[w:Куперен|Куперена]], грыз пюпитр и надсадно орал, причитал: о, святая Елена, у себя всё что можно украл, посылал телеграммы и печатал, печатал, печа… Мы его потом арестовали и заставили плясать ча-ча-ча. Вот этим всё и кончилось.|Комментарий=«Стенограмма речи главного обвинителя»}}

 

{{Q|В ночь, когда появился на свет [[Комсомольск-на-Амуре]] роды принимала Двадцать Шестая Краснознамённая мотострелковая дивизия Забайкальского военного округа.

 

{{Q|— С [[Пётр I|петровских]] дней куют здесь офицеров для службы на военных кораблях.

 

{{Q|Инженеры великой стройки сквозь табачный сухой туман видят в окнах, как на востоке поднял солнце портальный кран.

Портовый кран медленно приподнял ключ и пол звуки гимна понёс над головами замерших экипажей.

Чайки с криками кружили вокруг стальной громады, солнце играло на гранях замысловатой бородки.

 

{{Q|У крестьян торжественные лица. Поле всё зарёй освещено. В землю, за колхозною станицей, хлебное положено зерно.

— Когда же нелегко бывает не видеть неба много дней и кислорода не хватает, мы дышим [[Родина|Родиной]] своей.

 

 

{{Q|— … едет, едет, едет садовод…

Он пососал её, поискал обо что бы выбить.

[[Берия]] перехватил его ищущий взгляд и, порывисто наклонившись, подставил полысевшую голову.

 

{{Q|— В далёкий край товарищ улетает, родные ветры вслед за ним летят, — говорила следователю девушка, прижимая руки к груди, — я всего лишь жена его, поймите, я не [[w:враг народа|враг]]!

— Хоть ты мне и нравишься, я думаю, придётся расстрелять тебя. Во-первых, потому что [[w:член семьи изменника Родины|муж и жена — одна]] троцкистско-бухаринская банда, а во-вторых — чтобы любимый город мог спать спокойно.|Комментарий=«Жена испытателя»}}

 

 

==О романе==