Письма Станислава Лема Майклу Канделю: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
мНет описания правки
Нет описания правки
Строка 5:
 
===1972===
{{Q|... юмор мой — инфернальный. В том-то оно и дело, иначе, полагаю, чтение было бы слишком отталкивающим. Глазурь остроумия подслащивает таблетку лишь в миг, когда её глотаешь, затем остаётся горечь, которую <…> я не сам себе придумал, ибо происходит она, скорее, извне, т.е. из мира, в котором мы обитаем. Да: [[Достоевский]], возможно, наиболее близкий мне духовно писатель, хотя это — близость болезни, несчастья, ада, усталости и, наконец, призрака могилы, а не какая-то там иная. <…> в определённом смысле, единственный Абсолют, или единственная «модель» Бога, каковую я могу всерьёз принять — это Бог деструкцианцев из [[Путешествие двадцать первое|«21 путешествия» Тихого»]], поскольку там содержится вероисповедание — т.е. было оно описано со всей серьёзностью, на какую меня вообще хватает. В [[Философия случая|«Философии случая»]] довольно много эксплицитно выраженных предуведомлений о том, чем эта книга НЕ ЯВЛЯЕТСЯ, что в ней не рассмотрено, а в частности, практически полностью — эстетическая проблематика, проблематика переживания эстетического предмета, поскольку я полагаю, что для неё мой метод не подошел бы, <…> просто я сознательно молчал на эту тему, которая кажется мне совершенно недискурсивной. <…>
<…> Научную фантастику я разрушал в меру сил и возможностей во всём, что я о ней писал, и прежде всего как обманутый, смертельно скучающий, разочарованный и систематически одуревающий Читатель, а не просто как писатель.
<…> фактор случайности правит карьерой произведений, публика нынче пресыщена и равнодушна как никогда, [[современное искусство|искусство, тронутое]] лёгким безумием, пожирает собственный хвост и добирается уже до кишок самого себя, до печени — сердце уже выедено, — и какие же я могу питать иллюзии насчёт этих материй, особенно если и меня, в свою очередь, пожирает т.н. Философический Бес?<ref name="э">[https://fantlab.ru/blogarticle32501 Перевод ergostasio, 2014] // Лаборатория фантастики</ref>|АвторОригинал=24 марта}}humor mój jest infernalny. O to właśnie szło, inaczej, myślę, lektura byłaby już nadto odpychająca. Lukier dowcipu osładza pigułkę tylko w momencie jej połykania, potem pozostaje gorycz, której <…> nie wymyśliłem sobie prywatnie, bo pochodzi ona raczej z zewnątrz, tj. ze świata, w jakim żyjemy. Tak: Dostojewski jest może najbliższym mi duchowo pisarzem, chociaż jest to bliskość choroby, nieszczęścia, piekła, zmory i wreszcie widma mogiły, a nie jakaś inna. <…> w pewnym sensie jedyny Absolut, albo jedyny „model” Boga, jaki mogę serio zaakceptować, jest Bogiem oo. Destrukcjanów z ''21. podróży'' Tichego, bo wyznania wiary tam zawarte są, tj. były pisane z najwyższą powagą, na jaką w ogóle mnie stać. W ''Filozofii przypadku'' nie brak explicite wyrażonych zastrzeżeń, o czym ta książka NIE JEST, co w niej pominięte, a mianowicie praktycznie w całości — estetyczna problematyka, problematyka przeżycia przedmiotu estetycznego, ponieważ uważam, że jej się metoda moja nie ima, <…> po prostu milczałem świadomie na ten temat, który wydaje mi się niedyskursywny w całości. <…>
Science fiction zrujnowałem podług możliwości i sił we wszystkim, co o niej pisałem, przede wszystkim jako zawiedziony, znudzony śmiertelnie, rozczarowany, ogłupiany systematycznie Czytelnik, a nie jako pisarz.
<…> czynnik losowy zarządza karierami utworów, publiczność jest dziś znudzona i zobojętniała jak może nigdy, sztuka, tknięta lekkim wariactwem, zjada własny ogon i dobiera się już samej sobie do kiszek i do wątroby — serce już wyjedzone — i jakież ja jeszcze mogę żywić złudzenia w tej materii, zwłaszcza że właśnie mnie z kolei zjada tzwany Filozoficzny Bies?|Автор=24 марта}}
 
{{Q|Что до [[Кибериада|«Кибериады»]], то я не представляю себе вещи, более сложной в прозе. Конечно, в поэзии по-другому. [[Болеслав Лесьмян|Лесьмян]] совершенно непереводим на неславянские языки, а [[Рильке]] не удаётся вытащить из немецкого.|Оригинал=Co do ''Cyberiady'', nie wyobrażam sobie rzeczy trudniejszej w prozie. Oczywiście co innego z poezją. Leśmian jest zupełnie nieprzetłumaczalny poza kręgiem języków słowiańskich, a Rilke nie daję się wyciągnąć z niemczyzny.|Комментарий=26 апреля}}
Строка 19 ⟶ 21 :
 
===1973===
{{Q|... риторику помпезного финала <[[Голем XIV#Вступительная лекция Голема. О человеке трояко|лекции Голема]]> просто необходимо было снизить, тем более что я не могу исключить вероятности того, что когда-нибудь скажу ещё что-нибудь этими металлическими устами. Голем, конечно, эгоцентрик; основной вопрос, неприметный в лекции, это вопрос о достоверности ТАКИХ выступлений — когда говорящий безапелляционно возвышается над слушателями, нельзя отделить описание (диагноза, названного состояния вещей) от нормативного прогноза — а значит, не все здесь является такой святой истиной, в которую верит сам говорящий…
Персонификация является чисто риторическим приёмом, по крайней мере, prima facie; теодицею Голема я набросал себе в черновике, может быть, я к ней ещё вернусь. Персонификация является результатом вторичной проекции (когда речь идёт о технологии Природы или Эволюции, невольно возникают телеономические воздействия, по крайней мере, в какой-то частице того, что такая «технология» означает). <…> нет никакой причины, по которой Голем не мог бы развиваться дальше; но эти дальнейшие аппроксимации Абсолюта (всеведения) обречены на поражение, тем более явное, чем лучше будут удаваться очередные шаги-этапы (поскольку на самом деле Бога нельзя реализовать технологически, а каждый очередной шаг, то есть возрастание разума, приближает к концу пути, коль скоро мир не даёт согласия наверняка на построение разумов произвольной мощности — а потому, чем выше взберётся такой разум, тем более явно должен понять, что ведёт игру с проигрышным финалом, и размер поражения прямо пропорционален нарастающему Ненасыщению).<ref name="б9"/>|Автор=11 апреля}}
 
Строка 43 ⟶ 45 :
{{Q|Говоря {{comment|«you are working miracles»|вы чудесно поработали (англ.)}} в депеше, я и в мыслях не имел пустого комплимента — лишь то обстоятельство, что Вы и на самом деле совершили чудо — транссубстанции. «[[Футурологический конгресс]]» делает вид, что действие его происходит в США, а стало быть его естественным языком является английский: потому и польская версия, и немецкий перевод могут звучать как переводы (как хорошие переводы, но как переводы). Чудо в том, что Вам удалось сделать произношение, словарный запас — совершенно достоверными, аутентично английскими, то есть, в некотором смысле Ваше задание было потяжелее моего. Там, где всё было тяжелее всего — в неологизмах, в языковых оборотах, в придуманной идиоматике — Вам всё удалось, и это чудо. Однако последний фрагмент вышел у Вас хуже — удивительное дело!
Отчего так? Текст с точки зрения модальности замышлялся как произведение музыкальное, где лейтмотив кошмара, трагизма, должный прозвучать фортиссимо в финале, ранее находит лишь слабое отображение: поскольку сперва доминирует юмор — как в содержании, так и в форме (а форма эта здесь — всего лишь лаконизм мемуаров, перенятый от [[Сэмюэл Пипс|Пипса]], неумышленно комическое «and so to bed», хотя буквальное «а после — спать» или «в кроватку» в тексте не присутствует). И вот, когда спадают последние завесы, и является нагое отвращение, говорит уже, собственно, не рассказчик, но через него говорю я, и тем самым изменяется стилистика повествования. Никаких стереотипов, господи боже, никакой поверхносности!<ref name="э"/>|Автор=15 мая}}
 
{{Q|О [[Кафка|Кафке]] написаны библиотеки. <…> Но, к чему он нас, в конце концов, подводит? К Тайне. Только в [[Письма Франца Кафки Максу Броду#[Завещания] (Vermächtnis)|его последнем требовании]] — в этом завете самоуничтожения — проявляется его разлад с фактом неприкосновенности Тайны: он её отверг, отчаявшись создать что-либо ещё.|Оригинал=O Kafce biblioteki napisano. <…> Lecz, do czego on nas w końcu podprowadza? Do Tajemnicy. Dopiero w jego ostatnim żądaniu — w tym testamencie samozniszczenia — objawia się jego niezgoda na fakt nietykalności owej Tajemnicy: on ją odtrącił, odtrącajac sam cokolwiek stworzył.|Автор=4 июля}}
 
{{Q|Два года назад мне нанёс визит тогдашний [[w:pl:Franciszek Szlachcic|Третий Номер]] [[w:en:Politburo of the Polish United Workers' Party|Политического Бюро]]; он подчеркнул в приватной беседе, что только теперь «оценил должным образом» мои заслуги в пропаганде польской культуры за границей, а также заявил мне, что «органы» будут теперь стараться систематически поддерживать мою кандидатуру при выдвижении на Нобелевскую премию. Он просил меня обращаться к нему в случае каких-либо затруднений с публикациями, etc. Через год этот Третий Номер в результате тайных внутрипартийных интриг «свалился». Официально никому ничего об этом не было известно. Он просто исчез со страниц газет, нигде не появлялся, чтобы своей личностью освящать партийные и государственные торжества etc. <…> Как это «падение» отразилось на моих личных делах? С виду никак, вроде бы ничего не изменилось. Но я вижу, что с этих пор значительно замедлился путь моих книг к публикации. Государственная награда, на которую выдвинул меня в 1974 году мой краковский издатель, меня обошла. Всё вроде бы идёт, как раньше, но идёт как бы труднее.