Символизм: различия между версиями

[непроверенная версия][непроверенная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
+ бальмонт из манифеста
→‎Цитаты: Белый
Строка 6:
== Цитаты ==
 
{{Q|«Мысль изреченная есть ложь». В поэзии то, что не сказано и мерцает сквозь красоту символа, действует сильнее на сердце, чем то, что выражено словами. Символизм делает самый стиль, самое художественное вещество поэзии одухотворенным, прозрачным, насквозь просвечивающим, как тонкие стенки алебастровой амфоры, в которой зажжено пламя. Символами могут быть и характеры. Санчо Панса и Фауст, Дон Кихот и Гамлет, Дон Жуан и Фальстаф, по выражению Гете, ― ''{{comment|Schwankende gestalten'' |(нем. : Колеблющиеся образы)}}''.<ref name="Манифесты">«Литературные манифесты от символизма до наших дней». — М.: Издательский дом «Согласие», 1993 г.</ref>|Автор= [[Дмитрий Сергеевич Мережковский|Дмитрий Мережковский]], «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы», 1893}}
 
{{Q|Около 1884 г. маленькое общество рассталось со своим кабачком и перенесло свои собрания в кафе «François I» на бульвар Сен-Мишель. Это заведение приобрело вскоре громкую известность. Это была колыбель символизма. Оно до сих пор служит для некоторых честолюбивых юношей, не одаренных никаким талантом, храмом, где они присоединяются к символической школе в расчете добиться успеха через нее. Это, кроме того, своего рода Кааба, к которой стекаются слабоумные иностранцы, слыхавшие о новом литературном течении и желающие быть посвященными в его таинства. Но «гидропаты» не все перешли на бульвар Сен-Мишель. Место ушедших заняли новые члены: Жан Мореас, Лоран Тайяд, Шарль Морис и др. Они отказались от прежнего своего названия и в течение некоторого времени были известны под названием «декадентов». Оно придумано было для них в насмешку одним критиком, но, подобно нидерландским «гёзам» (нищим), смело и гордо принявшим это собственно унизительное название, и бывшие «гидропаты» стали называть себя «декадентами», бросая этим вызов критикам. Однако им скоро надоело их название, и Мореас придумал для них новое название — «символисты», под которым они стали известны, между тем как небольшая группа, отложившаяся от них, сохранила за собою название декадентов. Символисты представляют собою замечательный пример той склонности психопатов составлять кучки, о которой мы выше упомянули. В то же время они обладают всеми другими свойствами, характеризующими выродившихся и слабоумных субъектов: безграничным тщеславием и чрезмерно высоким мнением о себе, сильною восприимчивостью, неясностью и бессвязностью мысли, болтливостью (в психиатрии: логорея), полною неспособностью к серьезному, усидчивому труду..<ref>''[[Макс Нордау|Нордау Макс]]''. «Вырождение», «Современные французы» (серия Прошлое и настоящее) — М.: Республика, 1995 г. — 400 стр.</ref>|Автор=[[Макс Нордау]], «Символисты (Верлен, Малларме, Мореас)», 1892}}
Строка 31:
 
{{Q|Быть символистом значит в обыденном явлении жизни провидеть вечное, провидеть одно из проявлений музыкальной гармонии мира. «Все преходящее есть только символ» ― поет хор духов в «Фаусте». Символ всегда переход от частного к общему. Поэтому символизм неизбежно зиждется на реализме и не может существовать без опоры на него. Здесь лишь одна дорога ― от преходящего к вечному. Все преходящее для поэта есть напоминание, и все обыденные реальности будничной жизни, просветленные напоминанием, становятся символами. Поэтому по существу своему символизм ясен и прозрачен, и если он является иногда запутанным и темным, то это не вина символизма, а вина либо плохого поэта, либо невнимательного читателя.<ref>''[[Максимилиан Волошин|М.А.Волошин]].'' Лики творчества. — М.: Наука, 1988 г.</ref>|Автор= [[Максимилиан Волошин]], «Леонид Андреев и Феодор Сологуб», 1907}}
 
{{Q|И только тогда мы очнулись, когда первая фаланга победоносного войска индивидуалистов предстала пред нами с лозунгами: «[[Ницше]], [[Ибсен]], [[Уайльд]], [[Метерлинк]], [[Гамсун]]». «Что это ― войско призраков?» ― воскликнули мы, но призраков и нет вовсе. А между тем символисты Запада скинули маску, превратились в проповедников, проповедников иного, им неведомого совершенства: они несли культ личности в жизнь, культ музыки в поэзию, культ формы в литературу. И первые перебежчики войска призраков, русские символисты, казались нам выходцами с того света, мертвецами, изменниками; в мелодии их слов мы слышали только безумие, в проповеди формы ― холодное резонерство, в признании личности ― эгоизм. «Это царское платье», ― кричали мы: царское платье царским платьем не оказалось, ― но платьем оказалось оно, и хорошим платьем. Казалось, над линией русской литературы обозначилась новая линия, без связи с прежней.<ref>''[[Андрей Белый|А.Белый]].'' «Луг зелёный». Критика. Эстетика. Теория символизма: в 2-х томах. Том 1. — М.: Искусство, 1994 г.</ref>|Автор=[[Андрей Белый]], «Настоящее и будущее русской литературы», 1907}}
 
{{Q|А [[импрессионизм]], т. е. взгляд на жизнь сквозь призму переживания, есть уже творческий взгляд на жизнь: переживание мое преобразует мир; углубляясь в переживания, я углубляюсь в творчество; творчество есть одновременно и творчество переживаний, и творчество образов. Законы творчества ― вот единственная эстетика импрессионизма. Но это и есть эстетика символизма. Импрессионизм ― поверхностный символизм; теория импрессионизма нуждалась бы в предпосылках, заимствованных у теории символизма.<ref name="Белый">''[[Андрей Белый|А. Белый]].'' «Луг зелёный». Критика. Эстетика. Теория символизма: в 2-х томах. Том 1. — М.: Искусство, 1994 г.</ref>|Автор= [[Андрей Белый]], «Символизм и современное русское искусство», 1908}}