Ярослав Гашек: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
иллюстрация
1)перенёс, 1 письмо осталось, 2)прочёл всё Собр. соч. в 6 т.(1983-4), ~10 невошедших туда произведений;3)не нашел содержания авторских сборников(см. ВП
Строка 1:
{{Навигация
|Тема = Ярослав Гашек
|Википедия = Гашек, Ярослав
|Викитека=Ярослав Гашек
|Викисклад = Jaroslav Hašek }}
|Викисклад=Jaroslav Hašek}}
'''Я́рослав Га́шек''' ({{lang-cs|Jaroslav Hašek}}; 30 апреля 1883 — 3 января 1923) — чешский писатель-сатирик, фельетонист, журналист. Один из самых известных писателей Чехии. Его magnum opus — единственный изданный роман «[[Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны]]».
 
==Разные цитаты==
'''Я́рослав Га́шек''' ({{lang-cs|Jaroslav Hašek}}; 1883—1923) — чешский писатель-сатирик, драматург, фельетонист, журналист. Один из самых известных писателей Чехии.
 
== Цитаты ==
[[Файл:Ярослав Гашек.jpg|right|200px|thumb|Ярослав Гашек]]
{{Q | Цитата = Скромность украшает мужчину, но настоящий мужчина украшение не носит. | Оригинал = Skromnost krášlí muže, ale pravý muž se krášliti nemá, a proto nesmíme být skromní přespříliš. }}
 
{{Q|«Шантажирование с помощью почтовых голубей», «Китайские певчие мыши», «Исторические надписи на надгробьях собак»<ref name="гх">[[w:cs:Zdeněk Hoření|З. Горжени]]. Ярослав Гашек — журналист / перевод Г. Устинова. — М.: Радуга, 1983. — глава «Гашек работает хроникером».</ref>|Автор=названия заметок в «Мире животных» (Svět zvířat), 1909}}
=== Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны ===
 
{{Q | Цитата = — Убили, значит, [[:w:Франц Фердинанд|Фердинанда]]-то нашего, — сказала Швейку его служанка. …
{{Q|{{comment|''Михаль Каха''|один и лидеров пражских анархистов}}: Яроуш, почему, собственно, ты так много пьешь?
— Какого Фердинанда, пани Мюллерова? — спросил Швейк, не переставая массировать колени. — Я знаю двух Фердинандов. Один служит у фармацевта Пруши. Как-то раз по ошибке он выпил у него бутылку жидкости для ращения волос; а еще есть Фердинанд Кокошка, тот, что собирает собачье дерьмо. Обоих ни чуточки не жалко.| Оригинал = "Tak nám zabili Ferdinanda," řekla posluhovačka panu Švejkovi… "Kterýho Ferdinanda, paní Müllerová?" otázal se Švejk, nepřestávaje si masírovat kolena, "já znám dva Ferdinandy. Jednoho, ten je sluhou u drogisty Průši a vypil mu tam jednou omylem láhev nějakého mazání na vlasy, a potom znám ještě Ferdinanda Kokošku, co sbírá ty psí hovínka. Vobou není žádná škoda."}}
— Милый человек, а разве можно у нас делать что-нибудь более разумное?<ref name="во">Востокова С. Ярослав Гашек. Биографический очерк. — М.: Художественная литература, 1964. — 184 с. — Тираж 10000 экз.</ref>{{rp|с.19}}|Автор=разговор до 1910}}
{{Q | Цитата = Я — официальный идиот.| Автор = Швейк| Оригинал = Já jsem ouřední blb.}}
 
{{Q | Цитата = И цена всему этому — дерьмо! | Автор = Трактирщик Паливец| Оригинал = Stojí to všechno za hovno}}
{{Q|Тротуар на проспекте Палацкого в Вршовицах настроен весьма антимилитаристски. Вчера на нем поскользнулся поручик 73-го пехотного полка Франтишек Когла и вывихнул ногу. Ведется строгое расследование с целью установления степени виновности тротуара.<ref name="х">Заметки в хронике газеты Česke slovo // Zábavný a poučný koutek Jaroslava Haška. Spisy J. Haška, sv. 12. Praha, 1973.</ref><ref name="гх"/>|Автор=«Жертва антимилитаризма», 28 января 1912}}
{{Q | Цитата = В сумасшедшем доме каждый мог говорить все, что взбредет ему в голову, словно в парламенте.| Оригинал = Každej tam mohl mluvit, co chtěl a co mu slina právě přinesla na jazyk, jako by byl v parlamentě.}}
 
{{Q | Цитата = Пусть было, как было, ведь как-нибудь да было, никогда так не было, чтобы никак не было. | Оригинал = Ať si bylo, jak si bylo, přece jaksi bylo. Ještě nikdy nebylo, aby jaksi nebylo. }}
{{Q|Работники оптового торговца скотом Жака на Краловых Виноградах выгружали на Франтишковом вокзале в Праге скот. При этом от них убежали два осла. Один осёл проник в туннель под Жижковом, где попал под товарный поезд и погиб на месте. Другой осёл добрался аж до прокуратуры.<ref name="х"/><ref name="гх"/>|Автор=«История двух ослов», 2 февраля 1912}}
{{Q | Цитата = Все эстеты — гомосексуалисты; это вытекает из самой сущности эстетизма. | Автор = Повар-оккультист Юрайда| Оригинал = …jediné estéti jsou homosexuelní, což vyplývá již ze samé podstaty estetismu.}}
 
{{Q | Цитата = Человек-то хочет быть гигантом, а на самом деле он дерьмо.| Автор = вольноопределяющийся Марек| Оригинал = Člověk by chtěl být gigantem, a je hovno, kamaráde.}}
{{Q|''К. Лонгенова: Что будет, если вас возьмут на войну?''
{{Q | Цитата = Фельдкурат был опять навеселе. Он объявил Швейку, что с завтрашнего дня начинает новую жизнь, так как употреблять алкоголь — низменный материализм, а жить следует жизнью духовной.| Оригинал = Polní kurát byl opět v tom. Prohlašoval k Švejkovi, že od zítřka povede nový život. Pít alkohol že je sprostý materialismus a že je třeba žít duševním životem.}}
— Я бы вёл себя как любой другой солдат, чтобы узнать всё гораздо ближе. А потом бы куда-нибудь заглянул, хотя бы в Россию.<ref> [[w:cs:Emil Artur Longen|E. A. Longen]]. Jaroslav Hašek. Praha, 1928, s. 148.</ref>|Автор=беседа в конце 1914}}
{{Q | Цитата = Без жульничества тоже нельзя… Если бы все люди заботились только о благополучии других, то еще скорее передрались бы между собой.| Автор = Швейк| Оригинал = I ta zlodějna musí bejt, jestli by to všichni lidi mysleli s druhými lidmi dobře, tak by se potloukli co nejdřív navzájem.}}
 
{{Q | Цитата = Дело в том, что я сам не помню, что такое я натворил. Знаю только, что меня откуда-то выкинули, но я хотел вернуться туда, закурить сигару. А началось все так хорошо… Видите ли, начальник нашего отдела справлял свои именины и позвал нас в винный погребок, потом мы попали в другой, в третий, в четвертый, в пятый, в шестой, в седьмой, в восьмой, в девятый… когда мы обошли с дюжину различных кабачков, то обнаружили, что начальник-то у нас пропал, хотя мы его загодя привязали на веревочку и водили за собой, как собачонку. Тогда мы отправились его разыскивать и под конец растеряли друг друга. Я очутился в одном из ночных кабачков на Виноградах, в очень приличном заведении, где пил ликер прямо из бутылки. Что я делал потом — не помню… Знаю только, что уже здесь, в комиссариате, когда меня сюда привезли, оба полицейских рапортовали, будто я напился, вел себя непристойно, отколотил одну даму, разрезал перочинным ножом чужую шляпу, которую снял с вешалки, разогнал дамскую капеллу, публично обвинил обер-кельнера в краже двенадцати крон, разбил мраморную доску у столика, за которым сидел, и умышленно плюнул незнакомому господину за соседним столиком в черный кофе. Больше я ничего не делал… по крайней мере не помню, чтобы я еще что-нибудь натворил… Поверьте мне, я порядочный, интеллигентный человек и ни о чем другом не думаю, как только о своей семье. Что вы на это скажете? Ведь я не скандалист какой-нибудь!| Оригинал = To vám nemohu říct, poněvadž sám se nepamatuji, co jsem vyváděl, já jenom vím, že mne odněkud vyhodili a že jsem se tam chtěl vrátit, abych si zapálil doutník. Ale napřed to pěkně začlo. Přednosta našeho oddělení slavil jmeniny a pozval nás do jedné vinárny, pak se šlo do druhé, do třetí, do čtvrté, do páté, do šesté, do sedmé, do osmé, do deváté… když jsme přešli asi tucet těch různých pajzlíčků, zpozorovali jsme, že se nám přednosta ztratil, ačkoliv jsme si ho uvázali za špagát a vodili s sebou jako pejska. Tak jsme ho šli opět všude hledat a nakonec jsme se ztratili jeden druhému, až nakonec jsem se ocitl v jedné z nočních kaváren na Vinohradech, velmi slušné místnosti, kde jsem pil nějaký likér přímo z láhve. Co jsem potom dělal, na to se nepamatuji, jenom vím, že již zde na komisařství, když mne sem přivedli, hlásili oba páni strážníci raportem, že jsem se opil, choval nemravné, zbil jednu dámu, rozřezal kapesním nožem cizí klobouk, který jsem sňal z věšáku, rozehnal dámskou kapelu, obvinil vrchního číšníka přede všemi z krádeže dvacetikoruny, přerazil mramorovou desku u stolu, kde jsem seděl, a plivl neznámému pánovi u vedlejšího stolu zúmyslně do černé kávy. Víc jsem neudělal, alespoň se nedovedu upamatovat, že bych byl ještě něco provedl. A věřte mně, že jsem takový pořádný, inteligentní člověk, který na nic jiného nemyslí než na svou rodinu. Co tomu všemu říkáte? Já přece nejsem žádný výtržník!}}
{{Q|Обозы полем выжженным несутся,
Грохочут наши пушки там и тут,
Шрапнельные снаряды всюду рвутся,
И гаубицы грозные ревут. <…>
Всего ж страшней для нашей славной роты
Избитые Страшлипкины<ref>Франтишек Страшлипка — денщик поручика Лукаша, один из прототипов [[Швейк]]а в романе.</ref> остроты.<ref>Георгий Шубин. Стихи Ярослава Гашека // Нева. — 1969. — № 4. — С. 129.</ref>|Комментарий=конец в переводе Г. Устинова: «Всего страшней, однако, для пехоты / Страшлипки несмешные анекдоты»<ref>З. Горжени. — 1983. — глава «В редакции легионерской газеты „Чехослован“».</ref>.|Автор=«В резерве» (Svět zvířat), 1915<ref>Večerní České slovo, 15 září 1924.</ref>}}
 
{{Q|Мы — потомки гуситов, а большевики — прямые продолжатели гусизма. Советская власть осуществляет гуситский коммунизм, а поэтому мы все, без долгих размышлений, должны идти за большевиками и помогать им.<ref>[[w:cs:Zdena Ančík|Zdena Ančík]], Jaroslav Hašek v Rudé Armádě, «Svĕt Sovĕtů», 1955, № 49 (7. prosince). — s. 10 (Ze vzpomínek V. Svihovského=«Из воспоминаний В. Швиговского»).</ref><ref name="мш">Ярослав Гашек (1958) // Мариэтта Шагинян. Зарубежные письма. 4-е изд. — М.: Советский писатель, 1977.</ref></ref><ref name="во"/>{{rp|с.79}}|Автор=речи на публичных сходках в типографии газеты «Чехослован» (Киев), 1918}}
 
{{Q|Если бы у меня была не одна, а десять жизней, я все бы их с радостью пожертвовал за рабочую власть.|Комментарий=по словам некой Гончарской (военного комиссара из Сибири) [[w:Иван Ольбрахт|Ивану Ольбрахту]] в 1920 г. (рецензия на книгу первую «Похождений бравого солдата Швейка»<ref>Rudé právo, 15. listopadu 1921</ref><ref>З. Горжени. — 1983. — глава «Сражение за Ярослава Гашека».</ref>|Автор=1919}}
 
==Письма==
{{Q|Скромность украшает мужчину, но настоящий мужчина украшение не носит.|Оригинал=Skromnost krášlí muže, ale pravý muž se krášliti nemá, a proto nesmíme být skromní přespříliš.|Автор=«Письма с фронта» (Dopisy z fronty), 1917}}
 
{{Q|Неустойчивость свою я утратил за тридцать месяцев неустанной работы в Коммунистической партии и на фронте. Кроме небольшого приключения после того, как [[w:Чехословацкий корпус|братья]] [[w:Комитет членов Учредительного собрания|штурмовали Самару]], со мной ничего не случалось. Прежде чем добраться до Симбирска, я {{comment|два месяца|в июле-августе 1918}}<ref>Еланский Н. П. Ярослав Гашек в революционной России (1915-1920 гг.). — М.: Соцэкгиз, 1960. — Москва, Самара. Март — июнь 1918 г.</ref> разыгрывал в Самарской губернии печальную роль слабоумного от рождения сына немецкого колониста из Туркестана, который в молодости скрылся из дома и бродит по свету, чему верили даже сообразительные патрули чешских войск.
Мой путь с армией от Симбирска до Иркутска, когда на мне лежало множество всевозможных серьезных обязанностей, партийных и административных, — великолепный материал к полемике с чешской буржуазией, которая, как ты пишешь, твердит, будто я «примазался» к большевикам. Это они не могут обойтись без идеологии, обозначенной словом «примазаться». Они пытались примазаться к Австрии, затем к царю, потом примазались к французскому и английскому капиталу и к «товарищу [[w:Тусар, Властимил|Тусару]]». Что касается последнего, тут трудно решить, кто к кому «примазался».
Да здравствуют политические спекулянты!
Если бы я захотел рассказать и написать, какие я занимал «должности» и что вообще делал, наверняка не хватило бы всего имеющегося у нас в Иркутске небольшого запаса бумаги. Сейчас я, например, начальник организационно-осведомительного отделения 5-й армии, поскольку все командированы в Политическое управление Сибири в Омске, а я остался тут, на востоке.
Кроме того, я редактор и издатель трех газет: немецкой «Штурм», в которую сам пишу статьи; венгерской «Рогам», где у меня есть сотрудники, и бурят-монгольской «Заря», в которую пишу все статьи, не пугайся, не по-монгольски, а по-русски, у меня есть свои переводчики. Сейчас [[w:Революционный военный совет|РВС]] требует, чтобы я издавал китайско-корейскую газету. Тут уж я действительно не знаю, что буду делать. Китайцев я сорганизовал, но по-китайски умею очень мало, а из 86 000 китайских иероглифов знаю всего-навсего 80. А ещё я со вчерашнего дня член редакционной коллегии «Бюллетеня политработника».
Мне всегда дают очень много работы, и когда я думаю, что уже больше никто ничего не сможет изобрести, что бы я мог ещёсделать, появляются обстоятельства, которые опять принуждают работать ещёи еще. Я вообще не ропщу, потому что всё это нужно для революции.<ref>Zdena Ančík, О životě Jaroslava Haška, Praha, 1953, ss. 83-4.</ref>|Комментарий=перевод: Н. П. Еланский (1960), С. И. Востокова (1964<ref name="во"/>{{rp|94,104}}, 1984); Салат-Петрлик (1889 —?) — чешский журналист, член социал-демократической партии с 1912 г., видный деятель чехословацкого коммунистического движения в России, с марта 1920 г. — председатель Центрального чехословацкого бюро агитации и пропаганды при ЦК РКП (б)<ref name="с6т4"/>{{rp|с.429}}|Автор=Ярославу Салату-Петрлику, 17 сентября 1920}}
 
{{Q|... в России я за все годы службы у большевиков ни разу не пил.<ref>Пытлик Р. Гашек: Документальное повествование [Toulavé house. Zpráva o Jaroslavu Haškovi, 1971] / пер. с чеш. и примеч. О. М. Малевича. — М.: Молодая гвардия, 1977. — Серия: Жизнь замечательных людей (ЖЗЛ). Вып. 13 (574). — Глава «Возвращение».</ref>|Автор=[[w:Гашекова, Ярмила|Ярмиле Гашековой]], 1921}}
 
==Рассказы==
* см. '''[[Рассказы Ярослава Гашека|отдельную статью]]'''
 
==Публицистика==
:::''Фельетоны, статьи, эссе''.
 
{{Q|Человек не имеет права выступать в одиночку. У меня нет этого права, но есть право присоединить свой голос к тем остальным голосам, которые решают, что от нас кто-то туда пойдёт, чтобы сказать, что столько-то и столько-то тысяч людей должны мириться с величайшим бесправием, которое именуется правом, то есть написать на листке чьё-то имя, чтобы этот кто-то выступал за меня в [[парламент]]е, к которому я не могу иметь доверия, поскольку он является таким же предрассудком, как и религия.
Мы отвергаем старые предрассудки, но никак не можем, хорошенько поразмыслив, отвергнуть парламент, позор которого тянется через всю историю человечества.|Комментарий=перевод: Н. Шахурина, 1983|Автор=«О парламентах» (O parlamentech), 1907}}
 
{{Q|[[Иван Грозный]] придумал спорт, который приносил ему настоящее отдохновение после государственных забот. Он приказывал колесовать и мучить своих дворян, и сам не чурался физической деятельности. Царь собственноручно ломал узникам руки и ноги, вырывал им языки и т.д. <…>
Один датский король в семнадцатом веке занимался более приличным спортом. Он подкидывал вверх груши и ловил их открытыми королевскими устами. Одна попытка не удалась. Поскольку придворный этикет требовал, чтобы королевский лекарь, прежде чем предстать пред очи короля, исповедался и причастился, датский король тем временем отдал богу душу.
Некоторые государи предпочитали иной спорт. Они привязывали строптивых людей к деревьям в лесу и потом стреляли в них из лука. Другие, наоборот, были захвачены горячкой деятельности вроде русского царя [[Пётр I|Петра Великого]], который ради спорта взялся за чёрную работу, а когда она ему надоела, вернулся к старому, испытанному спорту государей всех веков и народов и принялся воевать.<ref>З. Горжени. — 1983. — глава «Гашек работает хроникером».</ref>|Оригинал=Ivan Hrozný pěstoval jiný sport, který přinášel mu velké osvěžení po panovnických starostech. Dával své dvořany čtvrtit a mučit a sám prováděl též tělesná cvičení, jako vlastnoručně vězňům lámal nohy a ruce, vytrhával jazyk z úst a podobně. <…>
Jeden dánský panovník ve století sedmnáctém měl slušnější sport. Vyhazoval do vzduchu hrušky a chytal je do svých otevřených královských úst. Jednou se mu to nevyplatilo. Hruška uvízla mu v hrdle, a poněvadž dvorní etiketa vyžadovala, aby se královský lékař, než jde ke králi, vyzpovídal a přijal Tělo Páně, udusil se zatím dánský král.
Někteří panovníci provozovali ten sport, že dali odbojné pány přivázat ke stromům v lese a pak na ně stříleli z luků, jiní na naproti tomu byli zachváceni horečkou pracovat, jako rusky car Petr Veliký, který ze sportu dělal nádeníka, a když ho to omrzelo, vrhl se na jiný a starý sport všech panovníků, všech věků a všech národů, na válečnictví.|Автор=«О спорте» (O sportu), 1907}}
 
{{Q|Во всех этих поэмах, в стихах и прозе, во всех романах и рассказах перед читателями предстают жалкие фигуры, терпящие притеснения и без надежды блуждающие в потёмках. Это — ремесленная литература, где авторы не показывают, по какой дороге должен идти народ, а только причитают над его страданиями. <…>
То здесь, то там появляется утренняя заря, без которой не может обойтись ни один социальный поэт. Заводские трубы, увитые кровавыми розами. Багровое небо, и вдали, над унылыми толпами рабочих, вливающимися в ворота фабрик, — дождь.
Унылые толпы — это парадный реквизит социальной литературы. Кое-где вам обещают месть, но никогда не осуществляют ее. Случается, что такой пиит откроет стрельбу по бастующим и для проформы бросит камень в голову офицера. Но обещанной мести вы не найдете. Забастовщиков уводят в кандалах. Это один вариант.
Иной автор пишет, как фабрикант, соблазнив работницу, вышвырнул еёза дверь. Работница, естественно, плачет и сжимает кулаки. Где-нибудь снова появляется парадная заря. Обманутая клянётся отомстить и кидается в пруд, а если действие происходит на сахарном заводе — в какую-нибудь наполненную водой яму.
Другой поэт ждет, пока работница, соблазненная и отвергнутая цинично смеющимся сыном фабриканта, родит. Младенец обычно бывает мужского пола. Работница, задушив своего ребёнка, вместо того чтобы задушить его отца, предстает перед судом. Этот сюжет излюблен в социальных драматургических произведениях. Далее все зависит от поэта. Либо он заставит присяжных осудить жертву-душительницу, либо оправдает ее. Решает тут авторская индивидуальность: то есть отрывал ли поэт в детстве мухам лапки или нет. Если он чувствителен, то освобождает обвиняемую, и она, рыдая, покидает сцену.|Комментарий=перевод: О. М. Малевич, 1960 («Поэзия социальная»)|Автор=«А в ней ещё более мрачная и удручающая...» (A ještě více zachmuřenější, ponurejší...), 1907}}
 
{{Q|Однажды один словацкий литератор где-то под Татрами попал в лапы медведя. «Какая это экзотическая страна — Словакия! — говорили читатели. — Сказочная Словакия!»|Комментарий=перевод: С. И. Востокова, 1983|Автор=«Чернова» (Černová), 1908}}
 
{{Q|Сколько шуму, например, было создано вокруг имени [[Наполеон]]а. Сложилась даже так называемая «наполеоновская литература». Когда же человечество созреет наконец до такой степени, что перестанет греметь мечами и задумается с жалостливой усмешкой над крошечными мозгами тех, кто считал таких людей славными и великими!|Комментарий=перевод: С. И. Востокова, 1983|Автор=«Цена славы» (?), 1913}}
 
{{Q|Вы наверняка припомните, что на родине, в деревенских трактирах, нередко встречали господ подобного толка — они умеют бойко болтать, без устали острят, способны говорить на любую тему, наплетут вам с три короба, так что уши вянут. В углу трактира за спиной такого господина обычно висит охотничье ружье, ибо он обязательно ещёи горе-охотник. Люди такого рода — чаще всего судьи из мелких округов. Разумеется, они сохранили старую патриотическую закваску, но при этом остаются провинциальными буржуа, которым раньше и в голову не приходила какая бы то ни было антигосударственная деятельность. С утра они судили бедняков, а после обеда предавались самым различным увлечениям, <…> но всегда и во всём оставались дилетантами. Всё для них было спортом, средством как-то прославить в обществе своё имя, хотя бы на чьих-нибудь похоронах. Но в прежнюю пору слава таких господ никак не распространилась бы далее границ двух округов, зато ныне, когда над нами нет былых начальников, им кажется, что настал момент прославиться среди широких масс.
<…> Неинформированным широким массам нравятся их театральные выступления, но критик напишет, что они потерпели фиаско в политической роли, которую сами для себя избрали, ибо играли слишком навязчиво, демонстрируя зрителю одно лишь своё честолюбие — в ущерб хорошему вкусу, и играли исключительно ради того, чтобы их имена писались на афишах Клуба сотрудников Союза, вернее — Клуба чешских [[Посмертные записки Пиквикского клуба|Пиквиков]].<ref>«Революция» (Revoluce, Киев). — 1917. — №1 (6 мая).</ref><ref name="жзл">Пытлик Р. Гашек: Документальное повествование. — 1977. — С. 194-5.</ref>|Комментарий=комментарий [[w:Пытлик, Радко|Радко Пытлика]]: «мы вновь сталкиваемся с прежним критиком-радикалом, действующим без оглядки <…>. Но и политическая линия самого Гашека потерпела крах. Отношение судей к обвиняемому было предвзятым. В письмах, направленных в войско, члены суда высказывались в том духе, что, мол, «Гашек — человек беспринципный, один из тех, для кого надо бы создать особый концентрационный лагерь»<ref name="жзл"/>{{rp|с.195}}|Автор=«Клуб чешских Пиквиков», 1917}}
 
{{Q|Вероятно, [[w:Чехословацкий корпус|чешско-словацкие белогвардейцы]] в настоящее время по поручению «союзников» будут в Китае вешать китайских кули во имя спасения славянства, родины и китайского «Учредительного собрания».<ref name="р">Написано по-русски.</ref>|Автор=«Англо-французы в Сибири», 6 сентября 1919}}
 
{{Q|Красный свет бьёт в окно, но в комнатах сидят люди с воспоминаниями о [[w:Конституционно-демократическая партия|кадетской]] жизни, не интересующиеся в настоящее время ничем, кроме сосиски с капустой.
Если бы их раздеть, то на груди их можно было бы найти портрет губернатора.<ref name="р"/>|Автор=[[s:Замороженные чиновники (Гашек)|«Замороженные чиновники»]], 6 марта 1919}}
 
{{Q|Штыки Красной Армии — это международный язык пролетариата, который понятен для буржуазии во всех государствах.<ref name="р"/>|Автор=«Международное значение побед Красной Армии», 22 февраля 1919}}
 
{{Q|Анализируя всю эсеровскую литературу, приходишь к выводу, что они все свои дешевые диссертации и ненужные проекты писали от скуки.
Творчество эсеров стало синонимом нелепости и безумия. Только эсеры могли говорить в своих брошюрах такой вздор, потому что человек обыкновенно говорит глупости, когда сам знает, что неправ.
[[Эсеры]] — «люди грустного подвига» — ставили себя в центре мира, который представляли себе, как огромное [[Всероссийское учредительное собрание|Учредительное собрание]]. <…>
Учредилка эсеров не пережила морскую бурю. Спаслось несколько человек, которые совсем голые вылезли на берег, пали на колени и сказали: «Боже, не позволяй мне больше осуждать, чего я не знаю и не понимаю».
И, стуча зубами от холода, пошли согреться к большевикам.<ref name="р"/>|Автор=[[s:Творчество эсеров (Гашек)|«Творчество эсеров»]], 26 февраля 1919}}
 
{{Q|Статистика говорит языком цифр. В Чехии, Моравии, Силезии и Словакии от нищеты и голода погибает ежегодно лишь незначительная доля процента всего населения. А сколько народа умирает от голода в Индии, откуда к нам вагонами прибывает рис? Полмиллиона! Столь незначительный процент смертности в Чехии по сравнению с Индией есть лучшее доказательство в глазах каждого беспристрастного человека. Наше вечное недовольство способно вызвать на устах статистика лишь улыбку сострадания. <…>
Кто толкует о репрессиях, пусть поглядит на Сиам. Там царит полное самовластие: иначе говоря, монарх может по своему усмотрению отрубить голову любому, кому вздумает. У нас же люди добровольно обходятся без головы.|Комментарий=перевод: Д. А. Горбов, 1960|Автор=«Какие я писал бы передовицы, если бы был редактором правительственного органа» (Jaké bych psal úvodníky, kdybych byl redaktorem vládního listu), 1921}}
 
{{Q|Журнал «Двадцать восьмое октября» в ряде фельетонов старается очернить меня в глазах всей чешской публики. Подтверждаю, что всё, там обо мне написанное, — правда. Я не только отпетый прохвост и негодяй, каким изображает меня «Двадцать восьмое октября», но ещёгораздо более страшный злодей.
Приношу эту чистосердечную повинную перед всем чешским обществом <…>:
В возрасте трёх месяцев я укусил кормилицу, вследствие чего высшей инстанцией уголовного суда в Праге матушка, ввиду моей неявки, была приговорена к трём месяцам по обвинению в недостаточном надзоре за ребёнком.
Уже в то время я был таким извергом, что и не подумал явиться на суд, чтобы сказать хоть слово в защиту бедной матушки.
Напротив, я как ни в чем не бывало продолжал расти, проявляя зверские наклонности.
В возрасте шести месяцев я съел своего старшего брата, украл у него из гроба образки святых и спрятал их в постель к служанке. Служанку выгнали за кражу и присудили за ограбление покойника к десяти годам тюрьмы. Там она померла насильственной смертью, подравшись с другими арестантками на прогулке.
Жених еёповесился, оставив шесть человек внебрачных детей, из коих несколько единоутробных братьев и сестёр стали впоследствии международными жуликами, промышлявшими по отелям, а один — прелатом у премонстрантов. Этот последний, самый старший, сотрудничал в «Двадцать восьмом октября».
К тому времени как мне исполнился год, в Праге не было кошки, которой я не выколол бы глаза или не отрубил бы хвост. Когда я гулял со своей бонной, все собаки, завидев меня издали, убегали прочь.
Впрочем, моя бонна недолго гуляла со мной, так как, достигнув возраста полутора лет, я отвёл еёв казармы на Карловой площади и отдал еётам за два кисета табаку на потеху солдатам.
Не пережив позора, она кинулась возле Велеславина под пассажирский поезд, который, наткнувшись на это препятствие, сошел с рельсов, причём восемнадцать человек было убито и двенадцать тяжело ранено. Среди убитых находился торговец птицами; все его клетки были разнесены в щепы, а из птиц по милости провидения спасся лишь модрачек (cyanecula suescica), пернатый из породы гудцов <…>.
В три года я превосходил распутством всю пражскую молодежь. В этом нежном возрасте я состоял в любовной связи с женой одного высокопоставленного лица; если бы эта преступная тайна стала достоянием гласности, это был бы скандал на всю страну.
В возрасте четырёх лет я убежал из дому, так как проломил швейной машиной голову сестре Мане. При побеге похитил у родителей несколько тысяч золотых, которые прокутил в пражских трущобах в воровской компании.
После того как деньги вышли, жил попрошайничеством и карманными кражами, выдавая себя за сына князя Туна (тогда ещёграфа). Был задержан и отдан для исправления в Либеньский исправительный дом, который поджёг. В огне погибли все преподаватели, так как я запер их в помещении.
<…> я пошел пешком в Вену, до которой добрался в возрасте шести лет. Не имея средств на переезд в Прагу, был вынужден совершить кражу со взломом в банке на Герренштрассе, предварительно задушив на всякий случай одного за другим четырёх сторожей. <…>
Перо вываливается у меня из рук. Я хотел бы продолжать, хотел бы исповедаться до конца. Но поток жарких покаянных слез туманит глаза мои. Я плачу, горько плачу над своей юностью, над прошлым своим, в то же время искренне радуясь успехам вашего журнала. Это является и пребудет дополнением к моей исповеди.|Комментарий=перевод: Д. А. Горбов, 1955|Автор=[[s:cs:Moje zpověď|«Моя исповедь»]] (Moje zpověď), 1921}}
 
{{Q|С трудом приподнявшись на подушках, она сообщила присутствующим: «Девушки должны ходить по ночам только в сопровождении взрослых мужчин. Классным дамам на уроках танцев запрещается говорить своим воспитанницам двусмысленности. Декольтированные пожилые дамы из хорошего общества должны пудрить животы».
Это были её последние слова. Вскоре она вновь потеряла сознание и уже не приходила в себя. Она скончалась спокойно и тихо, так, словно вся жизнь еёпрошла в мирном согласии с держателями акций [[w:cs:Národní politika|«Народни политики»]].
Никогда не забуду своей первой встречи с покойной Ольгой Фастровой, которая произошла после моего возвращения из России, 19 декабря 1920 года. <…>
Наша встреча была по-настоящему сердечной, и первое, что я услышал, был вопрос: «Правда ли, Яроушек, что большевики в России питаются мясом китайцев, выбракованных из армии?»
Я спросил, как она, собственно, представляет себе всю эту процедуру. И она ответила, что большевики отправляются в Китай большими группами, примерно так, как индусы на ловлю слонов. Специальные отряды большевистских войск расставляют на пограничных китайских территориях капканы на китайцев и копают волчьи ямы. Попавшихся в них китайцев связывают дюжинами и доставляют в Москву и Петроград, где в специальных казармах они упражняются во владении оружием и осуществляют террор по отношению к русской интеллигенции. Ими, помимо других, были замучены [[Павел Николаевич Милюков|Милюков]], [[Максим Горький|Горький]] и [[Евгений Николаевич Чириков|Чириков]]. К концу второго года воинской службы из них обычно выбраковывают десятую часть, откармливают, а потом их мясо раздают советским комиссарам.
— Я уже и фельетон написала об этом. А вы, Яроушек, тоже ели китайцев?
— Пока не привык, все время чувствовал привкус мускуса, — ответил я. — Крайне важно, уважаемая, посильнее приправлять пряностями вспотевшие ступни китайцев, тех, что потолще. Думаю, однако, что от такого неприятного привкуса можно отлично избавиться, если завернуть их в «Народни политику», в те еёномера, где есть рубрика «События в России», да ещё прокоптить как следует.|Комментарий=перевод: Р. Хрипунова, 1984. После Октябрьской революции О. Фастрова интенсивно участвовала в травле Советской России и большевиков. Хотя в действительности она на много десятилетий пережила самого Гашека, по его мнению, она умерла как писательница и журналистка, напечатав 7 мая 1922 в «Народни политике» фельетон «Цилиндр господина Чичерина», где ради нелепых вымыслов поставлены в один ряд русские и чешские писатели и политические деятели разных направлений<ref name="с6т4">С. Востокова. Примечания // Ярослав Гашек. Собрание сочинений в 6 томах. — М.: Художественная литература. Т. 4. Рассказы, памфлеты и очерки 1918-1923. — М.: Художественная литература, 1984.</ref>{{rp|с.440}}.|Автор=«Памяти [[w:cs:Olga Fastrová|Ольги Фастровой]]» (Za Olgou Fastrovou), 1922}}
 
== Статьи о произведениях ==
* см. [[:Категория:Произведения Ярослава Гашека]]
 
==О Гашеке==
* см. '''[[Цитаты о Ярославе Гашеке|отдельную статью]]''' и ''[[:Категория:Гашековедение]]''
 
==Примечания==
{{примечания}}
 
{{DEFAULTSORT:Гашек, Ярослав}}