Сёстры (А. Н. Толстой): различия между версиями
выбрал 14 нетрюизмов из 66 с www.livelib.ru/book/1001535543-hozhdenie-po-mukam-kniga-1-sestry-aleksej-tolstoj |
(нет различий)
|
Версия от 20:34, 2 февраля 2017
«Сёстры» («Хождение по мукам») — роман, написанный в 1921-22 годах. Открыл трилогию.
Цитаты
Cторонний наблюдатель из какого-нибудь заросшего липами захолустного переулка, попадая в Петербург, испытывал в минуты внимания сложное чувство умственного возбуждения и душевной придавленности. |
Девушки скрывали свою невинность, супруги — верность. Разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения — признаком утончённости. Этому учили модные писатели, возникавшие в один сезон из небытия. Люди выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными. |
— …Русский мужик — точка приложения идей. Да. Но если эти идеи органически не связаны с его вековыми желаниями, с его первобытным понятием о справедливости, понятием всечеловеческим, то идеи падают, как семена на камень. И до тех пор, покуда не станут рассматривать русского мужика просто как человека с голодным желудком и натертым работою хребтом, покуда не лишат его, наконец, когда-то каким-то барином придуманных мессианских его особенностей, до тех пор будут трагически существовать два полюса: ваши великолепные идеи, рожденные в темноте кабинетов, и народ, о котором вы ничего не хотите знать… — 2 |
… заговорил о том, что искусства вообще никакого нет, а есть шарлатанство, факирский фокус, когда обезьяна лезет на небо по веревке. |
Она сказала это «не знаю» так, словно получился ледяной шарик. — 4 |
... засасывалась в чтение до головных болей. <…> |
Даша была в том ещё возрасте, когда видят и слышат плохо: слух оглушен шумом крови, а глаза повсюду, — будь даже это человеческое лицо, — видят, как в зеркале, только свое изображение. В такое время лишь уродство поражает фантазию, а красивые люди, и обольстительные пейзажи, и скромная красота искусства считаются повседневной свитой королевы в девятнадцать лет. — 5 |
— Птице пришло время нести яйца, — самец одевается в пестрый хвост. Это ложь, потому что природный хвост у него серый, а не пестрый. На дереве распускается цветок — тоже ложь, приманка, а суть в безобразных корнях под землёй. А больше всего лжет человек. На нём цветов не растет, хвоста у него нет, приходится пускать в дело язык; ложь сугубая и отвратительная — так называемая любовь и всё, что вокруг неё накручено. — 6 |
— У вас страшные глаза: дикие и кроткие. Русские глаза. — 7 |
Мокрый город был залит свежими потоками солнечного света. В нём корчились, жарились, валились без чувств студенистые чудовища, неуловимые глазу, — насморки, кашли, дурные хвори, меланхолические палочки чахотки, и даже полумистические микробы чёрной неврастении забивались за занавеси, в полумрак комнат и сырых подвалов. — 7 |
— Подумайте, — талантливый народ, богатейшая страна, а какая видимость? Видимость: наглая писарская рожа. Вместо жизни — бумага и чернила. Вы не можете себе представить, сколько у нас изводится бумаги и чернил. Как начали отписываться при Петре Первом, так до сих пор не можем остановиться. И ведь оказывается, кровавая вещь — чернила, представьте себе. — 9 |
— Смотрите, до чего лукаво подстроено, — он показал палкой на невысоко висящий шар луны, — всю ночь будет ткать сети, тропинка прикинется ручьём, каждый кустик — населённым, даже труп покажется красивым и женское лицо — таинственным. А может быть, действительно так и нужно: вся мудрость в этом обмане… — 13 |
Очаг революции был повсюду, в каждом доме, в каждой обывательской голове, обуреваемой фантазиями, злобой и недовольством. Это ненахождение очага революции было зловеще. Полиция хватала призраки. На самом деле ей нужно было арестовать два миллиона четыреста тысяч жителей Петрограда. — 35 |
— Ты любишь меня, Даша? |
О романе
С головой уходит Телегин в своё медовое семейное счастье, и Алексей Толстой топит его в этом меду. | |
— Корней Чуковский, «Портреты современных писателей (А. Толстой)», 1924 |
… полной неудачей у Алексея Толстого кончилась попытка воспроизведения старого романа в мучительно скучном «Хождении по мукам» <…>. Если взять материал (революция), то «Ибикус» и есть вторая часть трилогии, так получается по времени, — но какая перемена в манере писать, в обращении с героем. | |
— Виктор Шкловский, «Горький. Алексей Толстой», 1924 |