Колыбель для кошки: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки
 
Строка 29:
 
{{Q|В автобиографической части ''Книг [[w:Боконон|Боконона]]'' он [[w:боконизм|приводит притчу]] о глупости всякой попытки что-то открыть, что-то понять:
«Когда-то в Ньюпорте, Род-Айленд, я знал одну даму епископального вероисповедания, которая попросила меня спроектировать и построить конуру для еееё датского дога. Дама считала, что прекрасно понимает и бога, и пути господни. <…>
И однако, когда я показал ей чертёж конуры, которую я собирался построить, она мне сказала:
— Извините, я в чертежах не разбираюсь.
— Отдайте мужу или духовнику, пусть передадут богу, — сказал я, — и если бог найдет свободную минутку, я не сомневаюсь — он вам так растолкует мой проект конуры, что даже вы поймете.
Она меня выгнала. Но я еееё никогда не забуду. Она верила, что бог гораздо больше любит владельцев яхт, чем владельцев простых моторок.|Оригинал=In the autobiographical section of ''The Books of Bokanon'' he writes a parable on the folly of pretending to discover, to understand:
I once knew an Episcopalian lady in Newport, Rhode Island, who asked me to design and build a doghouse for her Great Dane. The lady claimed to understand God and His Ways of Working perfectly. <…>
And yet, when I showed her a blueprint of the doghouse I proposed to build, she said to me, “I’m sorry, but I never could read one of those things.”
Строка 46:
 
{{Q|— Все вы, учёные, чересчур много думаете! — выпалила мисс Пефко. <…>
По выражению лица толстой женщины я понял, — что она тут же, на месте, сойдёт с ума, если хоть кто-нибудь ещеещё будет что-то выдумывать.|Оригинал=“You scientists ''think'' too much,” blurted Miss Pefko. <…>
The fat woman’s expression implied that she would go crazy on the spot if anybody did any more thinking.|Комментарий=15}}
 
Строка 60:
“And the rain?”
“When it fell, it would freeze into hard little hobnails of ''ice-nine'' — and that would be the end of the world!”|Комментарий=20, 22; гиперболизация реальных систем жидкость—центры кристаллизации}}
 
 
{{Q|«Предложение неожиданных путешествий есть урок танцев, преподанных Богом», — учит нас Боконон.|Оригинал=As Bokonon says: “Peculiar travel suggestions are dancing lessons from God.”|Комментарий=31}}
Строка 69 ⟶ 68 :
Он заявлял, что его основная профессия — «быть мёртвым».|Оригинал=Bokonon <…> reported his avocation as: “Being alive.”
He reported his principal occupation as: “Being dead.”|Комментарий=61}}
 
{{Q|Мы, боконисты, верим, что, прикасаясь друг к другу пятками — конечно, если у обоих ноги чистые и ухоженные, — люди непременно почувствуют взаимную любовь. Основа этой церемонии изложена в следующем калипсо:
Пожмём друг другу пятки
И будем всех любить,
Любить как нашу Землю,
Где надо дружно жить.|Оригинал=We Bokononists believe that it is impossible to be sole-to-sole with another person without loving the person, provided the feet of both persons are clean and nicely tended.
The basis for the foot ceremony is this “Calypso”:
We will touch our feet, yes,
Yes, for all we’re worth,
And we will love each other, yes,
Yes, like we love our Mother Earth.|Комментарий=72}}
 
{{Q|Картина Ньюта была маленькая, чёрная, шершавая.
Строка 102 ⟶ 112 :
{{Q|Я познакомился с бокононовской космогонией, где ''Борасизи'' — Солнце обнимал ''Пабу'' — Луну в надежде, что Пабу родит ему огненного младенца.
Но бедная Пабу рожала только холодных младенцев, не дававших тепла, и Борасизи с отвращением их выбрасывал. Из них и вышли планеты, закружившиеся вокруг своего грозного родителя на почтительном расстоянии.
А вскоре несчастную Пабу тоже выгнали, и она ушла жить к своей любимой дочке — Земле. Земля была любимицей Луны-Пабу, — потому что на Земле жили люди, они смотрели на Пабу, любовались ею, жалели еееё.|Оригинал=I learned of the Bokononist cosmogony, for instance, wherein ''Borasisi'', the sun, held ''Pabu'', the moon, in his arms, and hoped that ''Pabu'' would bear him a fiery child.
But poor ''Pabu'' gave birth to children that were cold, that did not burn; and ''Borasisi'' threw them away in disgust. These were the planets, who circled their terrible father at a safe distance.
Then poor ''Pabu'' herself was cast away, and she went to live with her favorite child, which was Earth. Earth was ''Pabu’s'' favorite because it had people on it; and the people looked up at her and loved her and sympathized.|Комментарий=85}}
Строка 144 ⟶ 154 :
 
{{Q|Вводя в роман фигуру Боконона, автор остаётся верен идее «динамического напряжения». Боконизм — естественная человеческая реакция на крайности технократического прогресса с его устремлениями к «научной» гуманности, на деле означающей полное порабощение человека. <…>
И в поисках ответа на эти жгуче актуальные вопросы Воннегут независимо от своих симпатий к тем идеям, что вложены в уста Боконона, должен был развенчать боконизм — именно за неспособность на деле отстаивать те самые принципы, которыми боконизм вдохновлялся. Поэтому-то в «Колыбели для кошки» «комедия веры» занимает свое необходимое место. И гротеск еееё оттого и беспощаден, что, по сути, надо говорить о драме — расставании с иллюзиями. <…>
Полемика велась не с абстрактной концепцией, а с широко распространёнными верованиями. С настроениями [[хиппи]], <…> [которые] поторопились объявить Воннегута своим оракулом, не обратив внимания на то, что писателя уже не может удовлетворить пассивный гуманизм. Что прекраснодушная любовь к человеку в столкновении с силами технократии имеет столько же шансов на победу, сколько сплетенная из шпагата игрушечная колыбель — на то, что еееё облюбует живой котёнок. И что боконизм, которому в республике Сан-Лоренцо поклонялись все от президента до последнего нищего, не предотвратил гибели острова — трагедии, преподавшей наглядный урок всем, кто хотел бы призывами к освобождению человеческого в человеке освободить самих себя от подлинной ответственности перед будущим.|Автор=[[Алексей Матвеевич Зверев|Алексей Зверев]], [[Сигнал предостережения (Зверев)|«Сигнал предостережения»]], 1978}}
 
{{Q|По сути своего мироощущения он, конечно, тоже боконист, <…> но сам он понимал: боконизм — чистая утопия, не больше.